Тайна пропавших картин
Шрифт:
Но в следующий момент я вспомнила: Антон с винтовкой, красноармейцы, Матвей…
Мне захотелось все объяснить, но, к счастью, я не смогла вымолвить ни слова. Почему "к счастью"? Да потому, что через несколько минут узнала следующее. Когда я потеряла сознание и начала падать, Антон бросился ко мне, чтобы не дать свалиться и разбить голову о каменную мостовую. А все его пленники тут же разбежались. Руки у них связаны не были – они просто держали их за спиной. Так что им не составило труда удрать…
Поневоле, но мой обморок спас Матвея от расстрела. Надеюсь, что спас…
Между
– Саша, ты не нарочно упала?
– Ну, что вы такое говорите, Антон? – возмутилась тетя.
Антон выпрямился.
– Простите. Просто меня ждут большие неприятности… Я пойду, пожалуй.
Он исчез из моей зоны видимости, я услышала тихое «до свидания», а потом звук отрывшейся и закрывшейся двери.
– Тетя, я хочу пить, – попросила я, почувствовав, что в горле сухо, как во время знойного дня.
– Сейчас, дорогая.
– Я сама, – опередила ее Гертруда.
Было слышно, как забренчала посуда.
– Что случилось, тетя?
– Ты опять упала в обморок. Что ты такое увидела?
– Там Матвея вели, на расстрел. И мне стало страшно. Я, как наяву, увидела снова Лайлу… Ты помнишь?… В той ее красивой юбке с кружевами…
Я прижала ладони к вискам, которые больно отреагировали на ярко нахлынувшие воспоминания.
Тетя вздохнула.
– Теперь я понимаю, почему твой Антон был белее снега. Похоже, он бросился к тебе, и все разбежались.
– Ты это точно знаешь?!
– Нет. Просто предполагаю. Ведь почему-то Антон расстроен…
Я попыталась сесть, тетя помогла мне. Тут и Гертруда принесла воду.
– Узнаем ли мы когда-нибудь, как всё закончилось? – задумчиво произнесла я. – Как я устала от этой войны! Как мне хочется к мамочке, папочке, Никитке! – и я зашмыгала носом.
Гертруда торопливо сунула мне воду в чашке. Я стала пить, и зубы начали выстукивать дробь о фаянсовые края.
Тетя вдруг произнесла очень серьезно:
– Саша! Никогда никому не говори, что ты видела среди тех людей Матвея. Это очень опасно!
– Не волнуйся, тетя. Я это понимаю, – и прижалась к ней.
Она обхватила меня за плечи. И мы замерли на несколько минут: я по-прежнему сидела на кровати, тетя стояла рядом, крепко обнимая меня.
Подошла Гертруда. Обхватила одной рукой тетины плечи, другой – мои, тихо всхлипнула, и этим как будто дала команду и нам. Мы все бесшумно заплакали от безысходности, которая случилась в нашей жизни и в жизни страны. Как плохая сказка: много испытаний у героев, а конец все равно несчастливый…
Вечером мы втроем уселись на кровать и долго шептались. Вслух по-прежнему опасались говорить. Кто знает этих соседей: вчера они были за красных, а сегодня – может, за белых.
– Я-то думала: пойду завтра, еще раз схожу в местное управление. Слышала: туда прибыл полковник Стариков. Мы с ним знакомы с юности. Думала: вдруг он нам поможет? Но вот, видите, как обернулось. После этого случая с Антоном, опасаюсь, что со мной и разговаривать не захотят.
– Давайте выждем несколько дней, – предложила Гертруда. – Посмотрим, что
будет.Да, как бы было здорово, если бы нам помогли добраться до границы! Тогда, через пару месяцев, все плохое осталось бы в прошлом…
Но сейчас…
– Не ходи, тётя! – попросила я.
Внутри меня скребло тревожное опасение: они могли найти амбарную книгу с регистрацией брака – моего и большевика Матвея – и заподозрить, что упала я в обморок не случайно. Тогда все пропало! Нам не только не дадут покинуть Полянск, так и еще объявят врагами!
– А вдруг сейчас придут и нас арестуют? – я поежилась от пришедшей в голову мысли.
Тетя и Гертруда не ответили, но я видела, что и им не по себе от того варианта развертывания событий, который вполне мог произойти.
Может, по причине, что мы ждали незваных гостей, вечер тянулся долго. Гертруда ушла в угол и не переставая молилась, чтобы все обошлось… Никто не пришел, так что она уверилась, что все обойдется и дальше…
А к вечеру в городе снова началась стрельба. Мы опять лежали всю ночь в одежде и прислушивались к звукам на улице.
…Утром город был захвачен красными…
О том, что Полянск снова принадлежит большевикам, мы узнали от соседей. Гертруда почти бегом вернулась в комнату из кухни и привычным в последнее время шепотом заявила:
– Красные вернулись!.. Значит, Тамара Александровна, никуда мы не поедем, – и она шмыгнула носом…
А я стала ждать прихода Матвея и думать, как бы всё-таки поаккуратнее рассказать тете о нашей с ним регистрации.
К вечеру в дверь постучали, и вместе с этим стуком бешено заколотилось сердце в моей груди. Я схватилась за вязание, которое лежало на комоде. Схватилась, как за спасательный круг. И плюхнулась в кресло, торопливо устраиваясь, чтобы начать работу.
Матвей вошел в комнату с улыбкой от уха до уха. Тут же посмотрел на меня светящимися от счастья глазами. Я кивнула ему и уткнулась в вязание.
Матвей поздоровался с тетей и Гертрудой.
– Как ты, Матвеюшка? – спросила тётя.
– Нормально. А вы?
И, не дожидаясь ответа, шагнул ко мне. Выковыривая спицами петли, я делала вид, что никак не могу посмотреть на Матвея.
Он подвинул табуретку, подсел рядышком.
– Саш, как ты? – спросил тихонько.
Я быстро взглянула на него, слабо улыбнулась и снова уткнулась в вязание.
– Хорошо, – все-таки после паузы ответила на вопрос.
– Не очень-то хорошо! – встряла Гертруда. – У Сашеньки опять был обморок.
Я вскинула глаза на Матвея. Он подмигнул понимающе.