Тайна прошлогоднего снега

На зимних каникулах я в поисках экстрима закатилась в Египет. Так чо-то захотелось бух­нуться в какое-нибудь классненькое приключеньице! Эх, мечтала я, хорошо б застрять где-нибудь в горах во время джип-сафари. Или ныр­нуть под воду в этом… как его… Красном море и заблудиться в зарослях кораллов. Или чтоб меня украли бедуины лет на сорок… А еще лучше — поехать, к примеру, в Каир на автобусе и прова­литься в дырку в асфальте!

Но, увы, никуда провалиться мне так и не удалось, а вот застрять застряла — в первом часу ночи в заглохшем автобусе между Каиром и Шарм Эль Шейхом. Вокруг — темень, за окнами - пустыня, на шоссе — ни одной машины, народ в автобусе — в панике, а меня все это вво­дит в неописуемый восторг. Вот оно! Наконец!..

Но рано я радовалась. Автобус подтолкнули, он завелся и поехал. Короче, облом и желтая тоска (желтая, как пустыня кругом).

На этом мои «арабские кошмары» закончи­лись, и я не солоно хлебавши вернулась домой, в Россию и прямехонько угодила из желтой тоски в белую, потому что зима в Москве была в самом разгаре.

Ну а сейчас была уже весна, на деревьях зеле­нели листочки, и меня грызла, соответственно, зеленая тоска.

Нет, я, конечно, по жизни пофигистка, ну то есть оптимистка. И твердо знаю, что лифт всегда движется в двух направлениях: вверх и вниз, вверх и вниз… Типа скоро опять должен приле­теть на крыльях ночи настоящий ужас, от которо­го душа будет уходить пятки, а сердце — говорить «ек». Но когда именно он прилетит — это вопрос. А пока что мне грустно, скучно, тоскливо и плак­сиво. Я стою у окна, и слезы мои сползают с де­сятого до первого этажа, лужи заполняют всю Красную площадь, и прохожие с голубями не хо­дят, а плавают в моих слезах, как в пруду…

Ладно, не буду вас больше грузить и закончу на этом свое не в меру мерное вступление. Да и грустить, наверное, пора кончать. А то на душе одна грустность до жути. Надо послать ее далеко и надолго, а к себе пригласить «оранжевое на­строение», когда все по фигу и ничего не волнует… Эх, а хорошо бы вообще стать такой, как все! Ведь быть обыкновенной гораздо приятнее, чем быть необыкновенной. Но у меня пока что не получается. Искательница приключений в мо­ей душе цветет и надеется. Так хочется попасть под какое-нибудь приключение, как под поезд!..

Ой, кажется, я по-новой завелась. Сорри…

Кааааааааааааароче, настроение у меня каж­дый день гуляло от фигового до суперфигового.

Пока однажды…

Глава II В ДВУХ ШАГАХ ОТ СЕРДЦА, ИЛИ ГАФЧИК – ИНОПЛАНЕТЯНИН

Пока однажды мне не приснился очередной прикольный сон. Забыла вам сказать, что в последнее время мне стали сниться прикольные сны, а до этого снились вполне обыкновенные. А тут прямо как пошли сниться — один прикольнее другого. Я их даже в комп начала записывать и нумеровать; а папку, где у меня хранились файлики с записанными снами, так и назвала: «Мои прикольные сны».

Чего мне только не снилось!.. К примеру, в сне № 15 мне приснилось, что моего папочку приняли в отряд космонавтов и теперь он — не просто мой папа, а папа-космонавт, а мама — не просто мама, а помощница космонавта (борщи кто-то должен варить космонавту на орбите, вер­но?) и они улетели на космическую станцию под названием «Поплавок». Или вот еще был при­кольный сон № 24. Захожу я в номер, который я будто бы снимаю в крутом заграничном отеле, включаю свет — блииииииииииииииииин!.. а там везде кровь. Представляете?! И в ванной, и в ко­ридоре. А еще вся, ну абсолютно вся комната за­лита кровью, причем уровень крови — сантимет­ров на шесть от пола, не меньше. Хорошо, что во сне я была обута в крутые сабо на высокой платформе (наяву я никогда в сабо не хожу, а ношу наикрутейшие ботинки с широким носом), и они лишь немного намокли… А то еще в при­кольном сне № 37 мне снился какой-то шофер Лихачев, который лихо так вез меня на своем драндулете и все время давал прикурить (во сне я иногда курю), но странно было, конечно, не это, а то, что вез он меня прямехонько на Тот Свет. А вдоль дороги дорожные указатели стояли с надписями: «Тот Свет — 100 км», «Тот Свет — 90 км»… И чуть было он меня не довез — я просну­лась, когда до Того Света оставался всего-навсе­го 1 км . А еще снилось (причем в нескольких снах подряд — прямо целый сериал), будто бы в моем подъезде живет дяденька, который должен меня убить. Он вроде профессиональный убийца. К тому же он карлик, а фамилия у него — Боль­шаков. Карлик Большаков — прикольно звучит, да? И вот этот карлик Большаков из сна в сон пытался меня грохнуть из снайперской винтов­ки…

А теперь рассказываю свой самый последний суперприкольный сон № 43. Поначалу я не при­дала ему особого значения, но вскоре…

Впрочем, все по порядку.

Итак, мне приснилось — ну полнейший от­пад! — будто я попала внутрь самой себя. Кстати говоря, один разок я уже видела себя «изнутри» — когда в пятилетнем возрасте проглотила мамину заколку для волос. Очень даже просто: лежала на столе заколочка, а я взяла и — ам! — проглотила ее. По этому поводу мне делали в больнице гаст­роскопию. Классная штука, скажу я вам. Меня положили на кушетку, на бок, и вставили в рот гибкую трубку с лампочкой на конце. Потом эту трубку затолкали мне по пищеводу до самого же­лудка вместе с лампочкой, и они там гуляли по всяким закоулкам, выискивая заколку. А я на все это дело любовалась по монитору.

В своем же суперприкольном сне я угодила в себя вся до капельки, с руками и ногами. Как я ухитрилась это проделать, ума не приложу: раз­двоилась я, что ли, а потом одна из двойняшек уменьшилась в миллион раз и нырнула в рот вто­рой?.. Но это после, уже проснувшись, я офиге-вала от такой фишки, а во сне нисколечко не удивилась, а спокойненько шла внутри себя, куда глаза глядят.

Пейзаж был прикольней не придумаешь: гро­моздились мои зубы-горы, упираясь вершинами в небо (точнее — в небо), шевелился мой язык-рав­нина, текли реки моей крови, моя грудная клетка напоминала скелет какого-то огромного доисто­рического животного, а сердце бухало так громко, что даже земля содрогалась под ногами. Вернее, не земля, конечно, а мой пищевод. Я же сама се­бя проглотила, и значит, как пища, шла по пище­воду прямиком в желудок, который виднелся на горизонте в виде раззявленной черной пасти.

Попасть в желудок, даже в свой собственный, я, как вы понимаете, особым желанием не пыла­ла и поэтому свернула налево, чтоб поглазеть на свое сердце вблизи. И вот когда я подошла к своему сердцу, то буквально в двух шагах от него я увидела… бар. Он так и назывался: «В двух ша­гах от сердца». Я, конечно, обалдела, но не осо­бо — ведь это ж был сон.

Короче, я захожу в этот барчик, сажусь на высокий табурет у барной стойки и заказываю стакан водки (во сне я иногда пью). В это время на эстраду выходит певица — глаза раскосые, ли­цо словно фарфоровое — и начинает петь по-японски (а я все абсолютно понимаю, хотя наяву по-японски ни бум-бум):

Подари мне прошлогодний снег,

И я стану твоей навек…

Ну и так далее… И почему это ей хотелось получить в подарок прошлогодний снег, а не бриллианты, к примеру? Впрочем, на то она и японка. У них в Японии все шиворот-навыворот. У нас вот «яма» и означает — яма, а по-японски «яма» — гора. А самая большая гора в Японии так и называется Фудзияма…

Ой! Опять я не в тему. Приношу сорок кило­граммов извинений!..

Короче, пью я водку, слушаю японку и вдруг вижу, что рядом со мной, на соседнем табурете, сидит… Гафчик. Потягивает себе коктейльчик через соломинку и хвостиком повиливает — виль-виль.

— Привет, Эмка, — говорит он на чистейшем русском. — Как делишки?

— Супер! — отвечаю я. — А ты что, Гафч, го­ворить научился?

— Не только говорить, — говорит, — а еще и писать. — И протягивает мне здоровенный томи­ще под названием «Моя собачья жизнь». — Вот, воспоминания написал. Зацени.

— Ух ты! — заценила я. — Подаришь с авто­графом?

— Без проблем. — И Гафч ловко так нацара­пал на обложке: «Начинающей поэтессе Эмке Мухиной от великого писателя Гафчика». Это он так прикольнулся, потому что — забыла вам ска­зать — я в своих прикольных снах еще и стишки прикольные сочиняю. Типа таких:

Фьют-фьют-фьют —Птицы поют.Вжж, вжж, вжж -Машины снуют.Динь, динь, дон —Мобильника звон.Это звонит —Он, он, он…

Стишок, конечно, отстойный, сама понимаю. Ну да я ж не А.С. Пушскин, а Э. И. Мухина. Угадайте, кстати, с трех раз, кто этот — «он, он, он». Если угадаете — получите мои бурные и продолжительные аплодисменты! Впрочем, лад­но, можете не гадать, я вам и так скажу: «он, он, он» — это Володька Воробьев. Наяву он мне те­перь почти не звонит, зато в моих снах трезвонит постоянно, иногда по нескольку раз за один сон.