Тайна серебряной вазы

– Я боюсь высказать вслух еще одну мысль.

– Не бойтесь ничего, – подбодрил ее профессор, – говорите смело.

– Она только сейчас пришла мне в голову, извините, мысль неприятная. Как бы это сказать? Не знаю... – После некоторого замешательства Полина Тихоновна решительно спросила: – Не повредит ли вам, профессор, знакомство с нами, то есть с Климом? Не бросит ли оно на вас тень подозрений?

– Чушь, – резко отреагировал профессор, – простите, я не то хотел сказать.

– Вы предполагаете, что и к нам могут прийти с обыском? – искренне изумилась Елизавета Викентьевна.

– Я не знаю, я просто так сказала, но мне страшно, я ничего не понимаю.

– Не огорчайтесь, милая Полина Тихоновна, – обратилась к ней Мура. – Мы не бросим в беде Клима Кирилловича, мы непременно что-нибудь придумаем. Правда, папа? Ну, скажи же что-нибудь?

Обхватив свою большую голову руками, Николай Николаевич Муромцев безмолвствовал.

– Да, доктору грозит какая-то опасность, – Елизавета Викентьевна попыталась сгладить затянувшуюся паузу, – надо что-то предпринять...

В этот момент из прихожей послышался резкий звук электрического звонка. Все разом вскочили с мест и застыли, глядя друг на друга.

– Нет, нет, я не думаю, что это полиция, – Елизавета Викентьевна ободряюще взглянула на своих домочадцев и гостью. – Я посмотрю, кто пожаловал – И, опережая мужа, устремилась в переднюю.

Мура схватила за руку Брунгильду, профессор устало опустился в кресло, тетушка Полина перекрестилась. Все жадно прислушивались к голосам, доносившимся из передней, – слов было не разобрать, но тональность разговора казалась скорее доброжелательной и даже радостной, нежели тревожной.

Через минуту в дверях появилась загадочно улыбающаяся Елизавета Викентьевна, она заговорила, и голос ее звучал счастливо и торжествующе:

– Дорогие мои, прошу любить и жаловать – наша пропащая душа, собственной персоной доктор Коровкин.

Из-за ее спины выступил и прошел в гостиную Клим Кириллович, живой и здоровый, улыбающийся, но все-таки внесший с собой ощущение тревоги. Поздоровавшись с присутствующими и усевшись на стул, он обвел всех ласковым взглядом.

– Простите, ради Христа, что столько хлопот вам доставил, – смущенно начал он. – Но теперь все позади, все благополучно завершилось. Тетушка, не плачьте, мне ничто не грозит.

– Как я рада, дорогой доктор, что вы здесь, – от своего неожиданного признания Брунгильда немного смутилась, и это все заметили.

– Я тоже рад, – поспешил заверить присутствующих доктор, – вы просто представить не можете, как я рад видеть снова вас всех.

– А мы собрали военный совет, решаем, как вас спасти, – похвасталась Мура. – Папа и Полина Тихоновна анализировали с научной точки зрения все факты.

– Да, задали вы нам, коллега, задачку, – с явным облегчением после пережитого напряжения рассмеялся профессор. – Так мы и не смогли решить: кто же вы – цареубийца, шпион или революционер-социалист?

– А вот Клим Кириллович сейчас нам и объяснит, кто он, теперь-то он знает, за что его арестовали и почему в его доме проводился обыск, – сказала, улыбаясь, Елизавета Викентьевна.

– Да, да, пожалуйста, расскажите нам скорее. – Мура привстала и по своей детской привычке собралась сесть, положив одну ногу под себя на стул, но, встретив укоризненный взгляд матери, чинно уселась, расправив подол платья.

– Поначалу я и сам никак не мог понять, чего от меня хотят эти люди. Да и Карл Иваныч Вирхов, человек достойный и порядочный во всех отношениях, вел себя очень странно. Он ни во что не вмешивался. Он выполнял распоряжения некоего Пановского...

– Да, вспомнила, обыском руководил человек по фамилии Пановский, – подтвердила тетушка Полина. – Прости, друг мой, я тебя перебила.

– Так вот этот самый Пановский все тряс передо мной бумагой, в которой было написано о его особых и чрезвычайных полномочиях. И даже показывал самоличную подпись Государя на ней. Правда, я так и не понял, из какого отдела Департамента полиции он явился.

– Возможно, он подчиняется самому Государю? – широко раскрыла глаза Мура.

– Тебя, ангел мой, все еще к чудесному тянет, к романтическому, – повернулся профессор к младшей дочери.

– Что он от вас требовал, Клим Кириллович?

Брунгильда тоже испытывала явное облегчение: изысканно положив пальцы одной руки на другую, она давала возможность всем любоваться их изяществом и яркой белизной кожи, особенно заметной при свете лампы под абажуром.

– Друзья мои, – торжественно начал доктор, – вы не поверите, но он запугивал меня кутузкой, обещал держать там до тех пор, пока я не признаюсь в краже.

– Что? – воскликнула тетушка Полина. – Как он смел? Какие у него основания?

– Тетушка, вы сейчас удивитесь еще больше. Да и вы все, дорогие друзья. Помните историю с младенцем, которого я вынимал ночью из витрины ширхановской булочной?

– Вас обвинили в том, что вы украли ребенка? – Неожиданное заявление доктора заставило Брунгильду перевести взгляд со своих белых пальчиков на Клима Кирилловича.

– Нет, нет и нет. По мнению Пановского, в пеленках ребенка находилось нечто, украденное мною при осмотре.

– И что же это могло быть? – озорно прищурил глаза профессор.

– Он не сказал. Медальон, записка – я сам гадаю.

– А с какой целью вы украли, он не объяснил? – Елизавета Викентьевна смешливо наморщила губы.

– Нет. Он специально велел посадить меня на ночь в кутузку, чтобы я подумал и признался. Я перебирал события, обдумывал все возможные варианты...

– Но, слава Богу, что он наконец понял беспочвенность своих подозрений и отпустил тебя, – перебила Клима тетушка, не сводившая с племянника любящих глаз.

– И здесь вы не угадали, – интригующе продолжил Клим Кириллович, – ничего он не понял. Утром я ему спокойно объяснил, что интересующий его предмет может по-прежнему находиться в пеленке. В морге, в могиле, вместе с младенцем. Он меня и выпустил, доказательств моей вины у него нет, да и откуда? Однако он потребовал, чтобы я написал обязательство явиться по первому требованию в участок.

– Да, а я думала, что в истории с младенцем все ясно. – Брунгильда чуть-чуть наклонилась вперед и опустила голову.

– А я знала, что не все ясно, что с этим младенцем должны происходить чудесные явления, – не выдержала Мура. – Помнишь, мы ездили на кладбище?

– Девочки, не мешайте Климу Кирилловичу рассказывать дальше, – примиряюще вмешалась Елизавета Викентьевна, – я сгораю от нетерпения. Что же дальше?

– А дальше я пришел домой, привел себя в порядок, немного успокоился. Обнаружил записку тетушки Полины, где она сообщала, что поехала к вам. И только собрался вслед за ней, как за мной пришли и потребовали вновь явиться в полицейский участок.