Тайна Шато

– Ничего, разберусь сама.

И разобралась. Подсмотрела, как одеты актрисы, указала Конору, какие платья мне нужны. Он принес целую охапку, я даже спрашивать не стала, где добыл. Но мистер Кэррингтон не торопился со мной разговаривать. А когда я потеряла счет своим визитам в театр и ожиданиям возле кабинета, сжалился. Хотя, возможно, миссис Джерси посодействовала. Она оказалась веселой и доброй женщиной. Помогала директору с репертуаром, рисовала афиши, отвечала за оформление сцены и пошив костюмов.

– Дилан, у мисс Смит чудесный голос. Она легко справится с партией мисс Виктории.

– А ее куда? – буркнул директор театра, еще больше хмуря темные брови. Он запустил пятерню в светлые кудри, дернув себя за волосы.

– Поставим новую музыкальную комедию вместо «Лейлы и шейха». Не особо она у нас идет.

– Я подумаю, но сначала хочу услышать, как поет мисс Смит.

Директор откинулся на спинку стула и, чиркнув спичкой, закурил сигару.

– Прямо здесь? – удивилась: по-другому я представляла себе прослушивание.

– И прямо сейчас, – усмехнулся мистер Кэррингтон.

– Начинай, – шепнула мне миссис Джерси.

Я постаралась сосредоточиться и взглянула на директора театра. Он, видимо, не особо ожидал от меня таланта. Скептически осматривал карими глазами и выпускал дым, вытягивая полные губы трубочкой. Мистеру Кэррингтону было около тридцати пяти, светлая шапка кудрявых волос придавала ему озорной вид, и мужчина внешностью больше походил на бога Аполлона, чем на строгого директора театра.

Решила, что лучше буду смотреть в открытое окно, за которым светило яркое солнце и синела небесная высь.

Мой голос, тихий и неуверенный сначала, постепенно набирал высоту и звучал звонче. Внутри росли радость и счастье, которые я испытывала только во время пения. Мне так хотелось поделиться ею с директором, с миссис Джерси, чтобы и они ощутили восторг, бурлящий во мне!

Я пела про лебединую пару, про верность, про любовь. Мой голос рассказывал грустную историю об охотниках, которые пришли и ранили лебедку, а лебедь стал бросаться на людей, защищая самку. Птицы погибли, а охотники побрели дальше в поисках добычи.

Моя душа оплакивала лебединую пару, так бездушно убитую, а голос рассказывал слушателям, что творилось у меня в сердце. Когда последняя нота была взята и песня допета, в кабинете директора наступила тишина. Я ждала аплодисментов или каких-то слов, эмоций, даже отрицательных. Ужаснее всего для певца – не получить реакции от зрителя. Поэтому осторожно повернулась к мистеру Кэррингтону, ожидая горького вердикта: «Вы нам не подходите!»

Но директор театра продолжал сидеть в кресле, правда, он больше не курил, а как будто застыл. Миссис Джерси вдруг всхлипнула и восторженно произнесла:

– Мисс Смит, ты великолепна!

– Спасибо, – улыбнулась я женщине, которая вытирала слезы белоснежным платком.

– Кхм, – наконец выговорил мистер Кэррингтон. – Голос у вас есть, это радует, но замечаний куча. Звук должен идти как бы изнутри, петь надо горлом. В общем, мисс Смит, вы должны репетировать и еще раз репетировать. Приходите завтра к девяти утра, начнем с вами работать.

– Вы меня… берете? – с восторгом спросила я и чуть не запрыгала от радости.

Мистер Кэррингтон кивнул, но, сдерживая мой торжествующий порыв, строго заявил:

– Заурядное имя «мисс Смит» совсем не подходит для певицы моего театра. Необходимо подумать над псевдонимом.

– Близкие друзья зовут меня Шато, – призналась я. Так звали меня в банде «Серые псы», так звал меня Коннор, прозвище было роднее имени Пэг.

– А если… мисс Шато Свон? – предложила миссис Джерси. – Шато – это тень, свон – лебедь. Получается тень лебедя – Шато Свон. Красиво звучит.

– Мне нравится, вы здорово придумали, миссис Джерси. – Я готова была расцеловать женщину.

– Мисс Шато Свон, – громовым голосом объявил мистер Кэрингтон и переглянулся с миссис Джерси. – Скучно. Давайте думать еще.

– Шато Ганзо? – неуверенно сказала помощница директора. – Лебедь – ганзо на языке соседней страны.

– Ну что это еще за Шато Ганзо, – фыркнул мистер Кэррингтон. – Надо звонкое, яркое имя. Шато… а если… Шато Нуар?

– Нет!

Мы одновременно воскликнули с миссис Джерси.

– Шато Блэк, Шато Руж, Шато Бланш, – перечислял директор театра. – Думайте, дамы, думайте.

– Я бы выбрала Шато Руж, – улыбнулась я. – А что это значит?

– Руж, никак не переводится. Мистер Кэррингтон, вы мастер придумывать псевдонимы, – похвалила миссис Джерси начальника.

– Шато Руж! Что ж, мисс, когда вам будет аплодировать весь зал, я лично приду поздравить вас с рождением нового имени, – стукнул по столу кулаком директор. Так я стала артисткой Шато Руж театра «Лицеум». У меня была личная гримерка, пусть и маленькая, но зато помещалось трюмо и шкафчик для верхней одежды.

– Шато! Поторопись, следующий выход твой, – выдернул из воспоминаний голос миссис Джерси.

За четыре года, после того, как я стала работать в театре, женщина совсем не изменилась, может, только морщинок под глазами стало побольше, и теперь я звала ее Элис. Бросила взгляд в зеркало, прежде чем покинула гримерку, отметив, что Роза хорошо поработала над моим лицом и волосами.

Через пару минут на сцену выходила певица Шато Руж в белоснежном сверкающем платье. Длинные темные волосы волнами струились по спине, создавая образ невинной девы. Зрители в зале притихли, заиграла музыка, и красивый, сильный голос, словно, магически обволок каждого слушателя. В такие моменты я забывала, что была всего лишь приютской девчонкой, занявшей свое место в банде «Серых псов». Если бы я могла петь вечно, то никогда бы не ушла со сцены. Но все заканчивается, как и мое выступление. Под громкие аплодисменты и крики «Браво!» закрылся занавес. Я счастливо выдохнула, возвращаясь с небес на землю, и не спеша направилась в гримерку.

Допрос оборотня вымотал, и перед выступлением я чувствовала, что мне нужно отдохнуть, хорошенько выспаться. Но сейчас эйфория бурлила в крови. Эмоции слушателей, их восхищение подарили силы, и я решила не отпрашиваться у Элис. Тем более директор театра немного приболел, и на миссис Джерси свалились все организационные работы. Последнее время мистер Кэррингтон часто болел простудой, потому что не следил за здоровьем, внезапная смерть любимой жены сделала Дилана рассеянным.

Элис по секрету рассказала, что супруга директора была смертельно больна и, видимо, от безысходности или горя перед кончиной много времени проводила в барах, изменяла мистеру Кэррингтону. Он закрывал ее в доме, но жена сбегала, и потом Дилан всю ночь разыскивал ее по городу. Директор тогда сильно страдал, плохо спал и ел. Театр не дал ему провалиться в бездну отчаянья.