Тайна шести подков

Джон нахмурился. Поразительный Прыгун… Он помнил это прозвище: братья рассказывали ему о мальчике-блохе из Фли, когда он только появился в цирке, но увидеть его своими глазами констеблю так и не довелось.

— Что же с тобой стало? — пробормотал Джон, глядя на плакат.

Вроде бы, мальчик-блоха сгинул тогда же, когда закрыли цирк. Он то ли заболел и умер, то ли попал под трамвай…

Джон изо всех сил попытался вспомнить, что произошло с Поразительным Прыгуном, и не смог. Единственное, в чем он был уверен, что мальчик-блоха умер.

— А это еще что такое? — пробормотал младший констебль.

Плакат (как и большая часть зеркала под ним) был покрыт коричневыми брызгами. Одного взгляда Джону хватило, чтобы понять, что перед ним — засохшая кровь. Это место хранит еще одну мрачную тайну? Слишком много крови как для цирка…

Джон ковырнул одно из пятен и нечаянно проткнул пальцем дыру в плакате.

— Ну вот, — досадливо пробормотал констебль и вдруг понял, что за плакатом — пустота.

Констебль заглянул в дырку. Тайник! Подковырнув булавки, которыми плакат крепился к обоям, он отодвинул его в сторону.

В стене была проделана небольшая ниша, и в ней лежала потрепанная пухлая тетрадь в красной обложке с изображением блохи в кольце.

Джон открыл тетрадь и прочитал: «Мариетта Лакур».

— Это же дневник! — понял констебль и сморщил лоб: матушка говорила, что читать чужие дневники — плохо, и так поступают только злыдни. «Ты же не хочешь быть злыднем?» — спросила она его как-то.

Джон не хотел быть злыднем, но беда в том, что он был уже кое-кем намного хуже обыденного злыдня. Он был полицейским констеблем на службе.

Найдя последнюю запись в дневнике, Джон начал читать, ощущая легкое покалывание совести, как от чесучей вязаной кофты.

— Не может быть… — прошептал он. Спина констебля похолодела, руки задрожали. Перед мысленным взором предстало пятно крови на манеже: — Так вот, что тогда произошло… А ведь все думают, что это было самоубийство! Нужно рассказать обо всем мисс Трикк и…

Неподалеку стукнула дверь.

Джон застыл.

Кто-то был в цирке! Был в коридоре! И этот кто-то, судя по звуку шагов, приближался!

Джон испуганно оглядел гримуборную. Захлопнув дневник, он бросился к кровати дрессировщицы блох и забрался под нее. Замер, прислушиваясь.

Меньше, чем через минуту в комнатку кто-то вошел. Скрипнули половицы, зашелестела одежда. Незнакомец прошел мимо кровати. Джон лежал, затаив дыхание, — все его мысли были лишь о том, чтобы дышать как можно тише.

— Я не смог… — раздался тихий приглушенный голос, а за ним и скрип стула — вошедший уселся у туалетного столика. — Не смог, понимаеш-ш-шь? — В голос добавилось шипение.

Младший констебль недоумевал, с кем этот человек говорит, а тот меж тем продолжал:

— Я долш-ш-шен был просто схватить их… не убивать.

Джон вздрогнул. Это он! Похититель! Здесь! Только руку протяни…

Закусив губу, младший констебль осторожно потянулся к краю покрывала и, взяв его двумя пальцами, чуть отодвинул в сторону.

Незнакомец был очень близко — Джон мог бы коснуться полы его угольного пальто, и все же констебль не видел его лица — лишь полосатый красно-черный шарф и высокий джентльменский цилиндр.

Человек на стуле вдруг ответил кому-то:

— Да, я знаю… Знаю! Убить их сразу ш-ш-ше было бы слиш-ш-шком просто. Они все долш-ш-шны были предстать перед цирковым судом и ответить за то, ч-ч-что сделали… Казнь… их всех ш-ш-шдала казнь, но последний ублюдок был готов. Он сопротивлялся. И он выгрыз себе легкую смерть.

«Что?! — пронеслось в голове Джона. — Он убил кого-то?!»

— Прости меня… Я подвел тебя… Я не нароч-ч-чно, ч-ч-честно… Ты бы знала, как тяш-ш-шело мне было себя сдерш-ш-шивать, но я пытался. Сдерш-ш-шивать ненависть к каш-ш-шдому из них. Но это нич-ч-чего не меняет — остальные ответят за то, ч-ч-что сделали с тобой…

Незнакомец чуть повернулся и стащил со спинки стула боа. Джон задрожал, увидев его руку. Хотя «рукой» это назвать язык не поворачивался: у незнакомца была тонкая, покрытая редкими черными щетинками темно-серая конечность, оканчивающаяся двумя изогнутыми когтями.

Младший констебль понял, кто перед ним.

— Скоро… скоро я отомщ-щ-щу за тебя, мама…

«Поразительный Прыгун! Значит, мальчик-блоха не умер! И он… вырос…»

Человек-блоха качнулся и поднялся на ноги. Джон убрал руку от покрывала кровати.

Поразительный Прыгун двинулся к выходу из гримуборной.

Когда звук его шагов стих, младший констебль выбрался из-под кровати. Спрятав под мундир дневник Мариетты Лакур, Джон подкрался к двери. Выглянул. Коридор был пуст.

Сняв с пояса дубинку, констебль осторожно двинулся мимо гримерок. Он понимал, что дубинка не особо поможет ему, если человек-блоха нападет на него, но ничего существеннее при нем не было.

Джон добрался до прохода, ведущего на манеж и застыл.

Убийца и похититель был там — стоял в центре цирковой арены. Склонив голову, он разглядывал пятно крови.

Дубинка в руке младшего констебля задрожала.

Человек-блоха, высоченный, в пальто с четырьмя рукавами, выглядел не просто пугающе — он ужасал. Глядя на него, Джон почувствовал, как пот стекает из-под шлема на глаза, но поднять руку и вытереть лицо он не решался.

Человек-блоха шевельнулся. Чуть покачнувшись, он присел, а потом — Джон распахнул рот от неожиданности — прыгнул.

Констебль бросился по проходу, задрав голову и выискивая монстра в темноте наверху. Он успел заметить шевеление на мостках, рядом с которыми был натянут трос канатоходца. А затем Человек-блоха прыгнул снова и исчез в проломе купола.

Не раздумывая, Джон ринулся обратно в коридор, следуя к каморке с баллонами и трубами. Он должен выбраться отсюда! Должен проследить за Человеком-блохой!

* * *

Полли Уиннифред Трикк умела терпеть насмешки.

В редакции «Сплетни» почти все, начиная с господина главного редактора и заканчивая мальчишками-газетчиками, относились к ней с пренебрежением и снисхождением. Быть газетчиком — это, мол, не работа для хрупкой мисс. Это грязное, опасное дело, и нужно достаточно собак съесть, чтобы им заниматься. Ей не поручали важные дела, не подпускали к печатной машинке и не позволяли «сплетничать». Никто в газете попросту не воспринимал ее всерьез.