Тайна соборной горы

Но Вологда в 1812 году была не только убежищем для людей. Сюда тогда же, как сообщает тот же Ф. Фортунатов, "привезена была из Москвы святыня: патриаршая, соборная, Троицко-Лаврская и некоторых других монастырей ризницы с патриаршей библиотекой, делами московской консистории и синодальной конторы".

Все эти московские ценности были помещены в одной из церквей Спасо-Прилуцкого монастыря и хранились там "в течение с лишком двух месяцев, с 3 октября до 12 декабря".

Об этом еще в 60-х годах прошлого века напоминали некоторые детали. Так, однажды, во время ремонта келий, где жили "лица, доставившие в Прилуцкий монастырь Московскую святыню", были найдены стихи, написанные карандашом на оконном косяке. Их автор – угрешский игумен Павел писал:

В то время, в грозную для церкви ту годину

Как новый Юлиан в надменности своей,

Безбожною рукой коснулся алтарей,

(Разбойник, взяв царя подложную личину).

Как сорван крест Христов с Ивановской главы,

Как града жители от буйств врага страдали,

(Их крыло рубище – тирана вечный стыд)

В то время в сих стенах спокойно пребывали

Игумен и архимандрит.

Один – монастыря угрешского Николы,

Другой святителя, что в Греции глаголы

В железные сердца златые изливал

И Златоустом свет которого назвал.

О, адских замыслов коварный исполнитель!

Прерви змеиный тон парижанин Лессепс.

Нас гласом матерним Москва к себе зовет,

Прости, священная обитель!

Как ты покоила, как ты хранила нас,

Так да покоит Бог тебя на всякий час.

Еще одно свидетельство этой истории находилось на крыше келий, где стояли три урны с цветами, а "в средней из них изображение всевидящего ока среди цветов с подписью "1812 год", а под годом двустишие:

"Безбедно Бог меня в сей лютый год хранил

Москве рассеянной убежищем я был".

Сольвычегодский левша

Вот уже более сотни лет на Руси "левшой" зовут всякого, кто в ремесле своем выделяется особо тонкой и хитроумной работой, кто способен удивлять людей и творить зримое чудо. А повелось так с того времени, когда русский писатель Николай Семенович Лесков сочинил "Сказ о тульском Левше и о стальной блохе".

Опубликовав впервые свой "Сказ" в октябрьском номере журнала "Русь" за 1881 год, Лесков объяснил его появление некой легендой, будто бы услышанной им самим на одном из оружейных заводов. Первую публикацию писатель сопроводил подзаголовком – "Цеховая легенда".

Как водится, некоторые тогдашние критики приняли в штыки необычное произведение Лескова и обвинили его в непомерном воспевании "квасного" патриотизма и восхвалении русских умельцев. Создание "Сказа" в статьях критиков сводилось лишь к обычной переделке давно известной легенды.

Дело дошло до того, что писателю пришлось выступать в газете "Новое время" с разъяснением, в котором автор "Левши" писал: "Все, что есть чисто народного в "Сказе о тульском Левше и о стальной блохе", заключается в следующей шутке или прибаутке: "Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали, да им назад отослали". Более ничего нет "о блохе", а о "левше", как о герое всей истории ее и выразителе русского народа нет никаких народных сказов, и я считаю невозможным, что об нем кто-нибудь "давно слышал", потому что – приходится признаться – я весь этот рассказ сочинил в мае прошлого года и левша есть лицо, мною выдуманное. Что же касается самой подкованной туляками английской блохи, то это совсем не легенда, а коротенькая шутка или прибаутка".

По воспоминаниям же сына писателя Лесков еще за три года до написания "Сказа" искал тех, кто мог знать "легенду о блохе", но найти таких людей не смог. Писатель побывал летом 1878 года даже в Сестрорецке под Петербургом, где на оружейном заводе жили выходцы из Тулы, но и среди них легенды никто не знал.

"Так к великому огорчению писателя, — вспоминает А. Н. Лесков, — с каким запасом сведений о "легенде" приехал он в оружейный поселок весной, с таким и уехал осенью".

Николай Семенович Лесков был совершенно прав, когда говорил, что толчком к написании "Сказа" послужила известная ему русская поговорка. В свою же очередь поговорка сложилась на реальной основе. Ее, этой основы, просто не могло не быть, ибо в любом уголке русской земли и во все времена жили народные умельцы-мастера.

К сожалению, однако, писатель не знал о том, что за сорок лет до его работы над "Сказом" известный русский историк Михаил Петрович Погодин написал об одном из таких мастеров в своем дневнике, опубликованном в восьмом номере издаваемого им же журнала "Москвитянин" за 1842 год.

Дело в том, что профессор истории Московского университета М. П. Погодин, путешествуя летом 1841 года по северу России, в августе приехал в Вологду. В один из тех дней историк был с визитом у профессора философии вологодской духовной семинарии П. И. Савваитова, о чем в дневнике оставил такую запись:

"Августа, 21… Был у г. Савваитова… Увидел микроскопические замочки с ключами сольвычегодского мастера Юницына, который продавал их сперва по гривеннику, потом по рублю и, наконец, по пяти рублей. Есть цепочка из них, где у каждого замочка свой ключик, не подходящий к другим. У мастера блоха привязана на цепь за ногу, однакожь не мешающую ей прыгать. Какова же должна быть тонкость железного волоска и способность русского человека, который все эти чудеса производит с помощью одного напилка. Поверить трудно".

В 1868 году "Вологодские епархиальные ведомости» перепечатали выдержки из дневника М. П. Погодина, дополнив рассказ историка своим примечанием о том, что за много лет до него о микроскопических замочках и других изделиях северных кудесников было напечатано в книжке, выпущенной типографией Москов-

ского университета в 1814 году под названием: "Записки, веденные по топо-графо-исторической части учителем Сольвычегодского уездного училища Протопоповым в первую и последнюю половину 1813 года".

А написано там вот что: "В двух верстах от Сольвычегодска один крестьянин довел себя в сем слесарном искусстве до значительной степени: работает замки, утюги и прочие железные вещи с искусством, мало уступающим тульским. Здешнего же уезда в Кивокурской волости расстоянием от города в 160 верстах работают замочки по 96 в золотник и более, и стенные часы также с хорошим искусством".

Как же малы были замочки, если в старинной русской мере – золотнике – чуть более четырех граммов веса! Нет ничего удивительного в том, что такие мастера могли и блоху подковать.

Заметим также, что по времени рассказанные истории совпадают с хронологическими рамками "Сказа". В одно и то же время жили мастера из "Сказа" и их прототипы, а в далеком Сольвычегодске Вологодской губернии хорошо знали о тульских умельцах. Не тогда ли и родилась та самая поговорка, вдохновившая писателя Лескова на создание своей легенды?

Да, "Сказ о тульском Левше и о стальной блохе" – это легенда. Только не пересказанная Лесковым, а им самим созданная. Тонким писательским чутьем или каким-то внутренним зрением увидел Николай Семенович Лесков, что прибаутка о тульских мастерах-кудесниках сложилась неспроста, что живут такие люди по всей русской земле. Вот и родился "Сказ" о русском характере, о доблести и бескорыстии русской души, о славе умельцев за рубежами России и их скромности.