Тайна темного подвала
Шрифт:
Это немного расстроило девушку. Она забралась обратно в постель, и вскоре на пороге появилась Томасина с подносом. Очевидно, ей не хотелось разговаривать, она молча поставила поднос на стол и вышла. Энн поднялась и принялась одеваться.
Когда она двинулась вниз по лестнице, сзади раздались шаги Харриет. Та неловко замялась и через мгновение медленно, неохотно зашагала дальше.
— Доброе утро! — поздоровалась Энн.
Ответом ей был странный взгляд. Впоследствии она пыталась найти для него определение, но так и не смогла.
Взгляд отчасти любопытный, отчасти обиженный. Казалось,
Добравшись до холла, девушка в нерешительности остановилась, не зная куда идти. И тут сзади, на лестнице, появилась говорливая Лилиан.
— Надеюсь, ты хорошо спала. После долгой поездки по-разному бывает — кто-то спит как убитый, а кому-то не спится. Моя старая няня всегда говорила: что увидишь во сне в первую ночь на новом месте, то тебя там и ждет. Но все это, конечно, чепуха.
Они пересекли холл и вошли в столовую. Там их ждала овсянка, кувшин молока и чай в старомодном чайнике с гигантской клубничиной на крышке.
— Не знаю, что ты обычно ешь на завтрак. Мы-то ограничиваемся овсянкой, но, я думаю, на кухне есть бекон и яйца, так что, если хочешь, позвони, и Томасина тебе все принесет. А потом, полагаю, нам следует заняться поисками твоего багажа. Где ты его в последний раз видела?
— Не помню…
Лилиан подняла глаза от тарелки, куда осторожно накладывала овсянку.
— Вот, это тебе. И молоко… нам приносят замечательное молоко. А вот сахар… ты ешь с сахаром?
— Нет, спасибо.
— Тогда соль — в общем, бери, что хочешь. Так о чем мы говорили? А, о твоем багаже. Где ты его видела в последний раз?
— Я… правда не знаю…
В столовую вошла Харриет и села напротив Энн. Потянувшись к стопке конвертов, она вытащила два, распечатала один из них и с головой погрузилась в чтение.
Лилиан продолжала щебетать:
— Мне всегда казалось, что не следует читать письма за завтраком. Мой папа тоже этого не любил. Конечно, он-то принадлежал к поколению тех, кому слуга приносил почту на подносе. И никто из нас не смел и помыслить о том, чтобы забрать свои письма до того, как папа просмотрит корреспонденцию. А о чем это я говорила, когда вошла Харриет? Ах да, о твоем багаже. Так что, ты сказала, с ним произошло?
— Я не знаю.
— Ну, мы должны это выяснить. А когда ты его в последний раз видела?
Энн ощутила привычное странное головокружение.
— Я не знаю…
В голосе Лилиан зазвенели резкие нотки:
— Дорогая моя, ты же должна знать, когда в последний раз смотрела на собственный чемодан!
Харриет подняла глаза от письма:
— Люсинда пишет, что все страшно подорожало.
На сей раз Лилиан вообще не обратила на нее внимания.
— Ты должна знать, когда в последний раз видела собственные вещи! — повторила она.
— Боюсь, я все-таки не знаю…
— Ты выкинула чемодан за борт?
За борт… Энн не помнила никакого судна или пассажиров и тем более того, что выкидывает за борт свой чемодан. Она робко проговорила:
— Кажется, я вообще ничего не помню.
Лилиан окинула ее странным взглядом.
— Весьма занятно. На твоем месте
я бы не стала говорить подобных вещей. Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь!— Я и сама не понимаю. Я… я потеряла память.
Харриет, оторвавшись от письма, уже несколько минут прислушивалась к разговору. Слишком светлые глаза на смуглом, но без малейшего румянца лице, смотрели тревожно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я не помню ничего вплоть до вчерашнего дня. Не помню, почему приехала сюда. Не знаю, кто я такая.
Теперь обе женщины не отрываясь смотрели на нее, каким-то странным взглядом.
— Не знаешь, кто ты такая? — медленно переспросила Лилиан. "
— Да.
— Тогда откуда у тебя сумочка с моим письмом?
Что-то в голосе, во взгляде Лилиан заставило Энн замереть. Уже приоткрыв рот, чтобы ответить, она вдруг снова закрыла его, словно сраженная внезапной немотой.
Страх, сомнение, осторожность — она не знала, что остановило ее. Или это было что-то более глубинное? То, что она знала раньше и, возможно, вспомнит опять? Но сейчас Энн отмахнулась от этих размышлений и с твердостью, удивившей ее саму, проговорила:
— Я обнаружила сумочку у себя в руках, когда шла по улице.
— И ты не знаешь, что ты Энн Фэнкорт?
Энн молча покачала головой. Потом добавила:
— Да, я действительно Энн. Но что касается фамилии Фэнкорт — об этом я ничего не могу сказать.
Слова эти произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Потрясенные до глубины души, Лилиан и Харриет молчали, пытаясь осмыслить услышанное. Наконец Харриет выпалила:
— Ты что, не помнишь Джима?
Энн покачала головой, захваченная врасплох круговоротом самых разных мыслей.
— Нет… нет…
И снова услышала голос Харриет:
— Но это же твой муж!
Энн показалось, будто в комнату ворвался ледяной ветер, закружил ее и унес куда-то далеко-далеко. А через мгновение она снова была здесь, в столовой, под сверлящими взглядами Лилиан и Харриет.
— Но это-то я должна помнить, — произнесла она.
— Конечно должна! — отрезала Лилиан. — Попробуй успокоиться и попытайся все вспомнить!
Глава 7
Джим Фэнкорт, целиком погрузившись в собственные мысли, устремил невидящий взгляд на унылую, безнадежно плоскую равнину, которую слегка оживляли лишь серые ряды тополей. Надо надеяться, что с Энн все хорошо… Выяснить это, не подвергаясь риску, он не мог. А риска им уже и так хватало. Интересно, сколько времени им придется ждать развода? И как только, черт возьми, он мог уступить Бородейлу!
Этот риторический вопрос Джим задавал себе уже в сотый раз. Перед глазами его возникло отчаянное лицо Бородейла, в ушах снова зазвучал его слабый шепот: «Спаси ее… увези ее отсюда… Ради бога… пусть она уедет…»
Джим выполнил просьбу. И теперь все так, как есть, Бородейл мертв, Энн — жива и замужем за ним, Джимом. Так, по крайней мере, ему кажется. Что ж, он свалял дурака и теперь должен за это расплачиваться. Бородейл мертв, а он теперь в ответе за Энн. А ведь он даже почти не помнит ее лица. Когда он пытается вообразить его, то видит лишь маску ужаса, а не подлинные черты.