Тайна темной комнаты

— Да что интересного можно открыть в нашито дни? — пробасил Маслекин.

— Значит — ничто не интересует тебя? — спросил Гага.

— Почему же — ничего? — проговорил Маслекин. — Джинсы интересуют, как у Пеки, кассетный магнитофон, как у Тохи. Если пары исправлю — батя обещал.

— Но где же вы… открытие-то свое сделали? — продолжал цепляться умный Долгов. — Ведь вы, вроде, не уезжали никуда, тут были… значит — какой-то близкий предмет? Помню — мне отец говорил, что дом наш еще при Елизавете Петровне построен, в восемнадцатом веке. Видимо — что-то, связанное с историей нашего дома?

Мы вздрогнули. Не зря Долгов отличник — здорово сечет!

— Да что интересного-то могло быть в ту глухомань, при Елизавете этой? — усмехнулся сверхумный Маслекин. — Джинсов не было тогда приличных, «кассетников» тоже. Рок-ансамблей и тех не было. Не пойму — чем нормальные парни занимались тогда?

— Видимо — со скуки умирали! — усмехнулся Долгов.

— Ну и что же мы, по-твоему, открыли с тобой? — по пути из школы домой спрашивал я у Гаги.

— Другое измерение, только и всего, — ответил Гага.

— Ну и что это дает?

— Да так, ничего особенного, — усмехнулся Гага. — Просто самая дальняя галактика, которую еле-еле в радиотелескоп мы различаем, по этому четвертому измерению свободно может в этой комнате оказаться!

— Но… как же так?

— Здравый смысл тут бессилен! — проговорил Гага. — И прошу тебя — о здравом смысле забудь, если хоть частично хочешь вообразить открытие какого масштаба сделали мы с тобой!

— Что-то я устал сегодня! — проговорил я. — Пойду, прилягу немного. Салют!

— Ну что ж — отдохни, бедняжка! — насмешливо проговорил Гага и ушел.

Войдя в класс на следующий день, я сразу же заметил, что Гаги нет. Сердце как-то булькнуло, застучало.

— Где дружок-то твой? Все открытия делает? — подошел к нашей парте Маслекин.

— Нет, серьезно, — что с ним? — глядя на часы, спросил Долгов.

— Да проспал, наверно! — беспечно ответил я. — Вчера до часа ночи приемник паяли!

— Интуиция мне подсказывает, что он вообще не придет, — почему-то шепотом проговорил Долгов.

— Почему это? — спросил я.

— Извини — но по вашим лицам давно было видно, что вы что-то серьезное затеяли! Может — вообще самое серьезное из всего, что вам в жизни предстоит сделать, — сказал Долгов. — Но вот что вы с друзьями не делитесь — это плохо!

— Да чем делиться-то? — сказал я.

— Ну-ну! — злобно проговорил Долгов. — Давайте-давайте! То-то, я гляжу, вас пятьдесят процентов уже осталось!

— Что значит — пятьдесят процентов? — заорал я. — Ты соображаешь, что ты говоришь — «пятьдесят процентов»?! Говорю тебе: проспал Гага, сейчас придет. Да и сам подумай трезво: ну что может произойти в наши дни? Холеры в наши дни уже нет! Даже дорогу по пути в школу не переходим. Так что оставь свои шуточки при себе! Все в полном порядке у нас!

— Поэтому ты так раскричался, — проницательно усмехнулся Долгов.

— С ума сходят люди! — умудренно проговорил Маслекин. — Вместо того чтобы джинсы себе приличные раздобыть — исчезают куда-то, а тут волнуйся за них!

— Ты, что ли, волнуешься?! — закричал я. — Да тебе хоть… луна с неба исчезнет — ты не почешешься! Ведь тебе ничего не нужно, кроме кассетника! А что такое электрон — знаешь?!

— Знаю, ясное дело! — зевнул Маслекин.

— Никто этого не знает. Никто — ясно тебе?

— И… Игнатий Михайлович? — потрясенно проговорил Маслекин.

— И он не знает — представь себе!.. А что такое — бесконечность?

— Это… новая дискотека такая? — проговорил Маслекин.

— Дискотека! — проговорил я. — Бесконечность… это то, над чем самые великие люди головы ломали! Ведь должна же Вселенная кончаться где-то?

— Должна, — согласился Маслекин.

— Но за этим концом, за этой стенкой… что?

— Не знаю…

— Вот именно! Если б ты знал — то давно уже президентом Академии бы стал! Ну… видимо, за стенкой этой — еще что-то?

— Видимо, — кивнул Маслекин.

— А за этим «чем-то» — что-то еще? Маслекин кивнул.

— Ну и как же все это кончается? — проговорил я. — Не думал?

Маслекин медленно покачал головой.

— Так что, — проговорил вдруг он, — Гага в бесконечность, что ли, ушел?

Все оцепенели вокруг. Правильно говорят: «Устами младенцев глаголет истина». Раздался звонок.

— А где Смирнов? — оглядывая класс, спросил Игнатий Михайлович.

— Он отсутствует! — опередив дежурного, вскочил я. — Он, наверное, заболел! Можно мне навестить его?

— Что… прямо сейчас? — Игнатий Михайлович изумленно посмотрел на меня, и мой вид его, вероятно, напугал. — А что с ним?

— Он в бесконечность упал! — пробасил Маслекин, пытаясь всех рассмешить или хотя бы поднять настроение.

— Он дома сейчас? — спросил Игнатий Михайлович.

— Да, — сказал я, всей душой надеясь, что это именно так.

— Ну иди, — сказал Игнатий Михайлович.

Я выскочил из класса. На широкой мраморной лестнице чуть было не столкнулся с директором — он испуганно отстранился и посмотрел на меня с удивлением. «Рухнула моя школьная карьера!» — мелькнула мысль.

Я вбежал в наш двор, глянул на стекло темной комнаты (оно красиво отражало белое облачко), поднялся по Гагиной лестнице, походил, остывая, по площадке… Если все в порядке — тьфу-тьфу! — нечего своим видом сеять панику! Осторожно позвонил. Раздалось бряканье замков — и по лицу Гагиного отца я сразу понял, что худшие предположения подтверждаются.

— Нет? — сразу спросил отец и тут же махнул рукой. — Ну, ясное дело.

Мы вошли в их комнату. Мать, подняв голову, поздоровалась со мной.

— Ты в школу заходил? — спросила мама. Я кивнул.

— Да ты соображай хоть, что спрашиваешь! — закричал Гагин отец. — Ведь крюк-то не поднят на двери — как он мог в школу уйти, если крюк на двери не поднят? Может — и не впускала ты его вчера вечером?

— Да что я — ненормальная, что ли? — закричала Гагина мать. — Спала уже, услышала звонок, пошла, подняла крюк, впустила его. И снова крюк опустила.

«Что они говорят? — подумал я. — У них сын пропал — а они повторяют — крюк, крюк!»