Тайна третьего кургана

Я пообещал отпустить. От кургана мы пошли на мыс, где решили ставить лагерь. Начинались житейские хлопоты, и я старался больше не думать о Фросе.

– Вы знаете, почему она ходит летом в шапке? – неожиданно спросила Алена. – У нее голова мерзнет. Она простудилась на лесоповале в войну и с тех пор носит шапку… Понимаете?

Я не ответил, прикидывая, как расположить палатки. Мыс был идеальным местом для лагеря. Пожалуй, за все экспедиции я не встречал такой красоты.

Мы с Иваном и Стасом установили палатки, соорудили стол, подготовили площадку для работы с материалом раскопок и принялись разбирать оборудование и приборы. Сергей Бычихин помог растянуть одну палатку, но вдруг заскучал и, прихватив с собой оваловский план, ушел на разведку. Ему не терпелось поскорее начать раскопки. Алена все поглядывала на меня, стараясь оказаться рядом: видимо, хотела еще о чем-то спросить. Это злило меня, и я отправил ее готовить обед. Не было уверенности и в том, что она сможет сварить какой-нибудь суп. Я бы не взял ее в Еранское, если бы за нее не попросил Бычихин. Но зато эта милая неумеха отлично знала теорию и любила пофилософствовать – хлебом не корми. Вторым философом-теоретиком в экспедиции был школьник Кареев. За дорогу до Еранского я наслушался от него всякого. Багаж его знаний и кругозор, откровенно сказать, иногда меня ошеломляли. Из него мог получиться археолог, ботаник, филолог, а может, и еще кто-то – об этом не знал и он сам. Однако со Стасом было проще, чем с Аленой. Он трудился изо всех сил, хватаясь за самое тяжелое, не ожидая команды. Изнемогал, злился и, стиснув зубы, пытался не отстать от Ивана Шкуматова. Иван был самым надежным человеком в экспедиции, и я доверял ему больше, чем «философам».

Мы построили лагерь, Алена сообщила, что обед готов, а Бычихина все не было. С момента его ухода прошло часа три. Мы сели есть без него. Как и следовало ожидать, вместо супа Алена изготовила глиноподобную вермишель с тушенкой.

– Да-а… – протянул Стас, – это не французская кухня… Ваш будущий муж, Алена, обязательно умрет от заворота кишок.

– Ешь что дают… – буркнул Шкуматов, – привыкай, может пригодиться.

Алена самостоятельно вымыла посуду и, скрывшись на минуту в палатку, вышла оттуда с диктофоном и сумочкой через плечо.

– Я иду в поселок, – заявила она и пошла по тропинке вниз. Шкуматов сделал попытку встать, но отвернулся и негромко засвистел. У меня тоже было желание пойти с Аленой в Еранское, поговорить с сельчанами, узнать, есть ли легенды о курганах, да и просто так, глянуть, что за люди живут. Кроме Фроси, мы еще никого не знали. Однако мне нужно было готовиться к началу раскопок и готовить ребят.

После ухода Алены прошел час, а Сергей все не появлялся. Беспокоиться не было причин. Бычихин прекрасно ориентировался в тайге, а заблудиться на выпуклой гриве мудрено. Значит, он нашел что-то интересное? Это как раз меня и волновало. Но что он мог найти любопытного после Овалова, который, судя по дневнику, излазил гриву и ее окрестности вдоль и поперек?

Чтобы отвлечься от сомнений, я принялся объяснять ребятам азы археологии и правила раскопок. Шкуматов слушал, впитывая слова, как сухая губка, Кареев же задумчиво ковырял пальцем песок, и на лице его время от времени появлялась ироническая улыбка.

– Павел Александрович, разве обязательно раскапывать все могильники? – будто невзначай спросил он. – Какой-нибудь древний город – понятно. А могильники?.. Вот вы уничтожите их и напишете диссертацию. И это все, что получит человечество. Памятник наших праотцев исчезнет навсегда. А что дороже? И вообще, кто уполномочил наших современников рыться в костях и эпохах?.. Вопрос, конечно, дилетантский, но…

Я понял, что обыкновенным ответом от Кареева не отделаться. Объяснять ему, как я объяснял студентам, зачем нужны обширные раскопки, было бесполезно.

– В самом деле, Павел Александрович, мы вот приехали сюда, ворвались как варвары, разрушили святыню и уехали, – продолжал он, грубовато играя простачка. – Да как у вас рука на это поднимется?

– Заставят, и поднимется, – бухнул Иван Шкуматов. – И никуда ты не денешься. Развел тут демагогию: как, как… Обыкновенно, лопатой. Поумнее тебя люди думали.

– Мне жалко вас, Шкуматов. – Стас улыбнулся и покачал головой. – Привыкли в своем стройбате все решать лопатой…

– Я в десанте служил, в особой группе, понял? – с вызовом сказал Иван. – Туда не всех берут… А ты точно в стройбат попадешь.

– Не расстраивайся, Иван, – подбодрил я. – Наш Стас еще молодой. Ему еще осенью писать сочинение «Как я провел каникулы».

– И напишу, – спокойно сказал Кареев. – А вы, Павел Александрович, не уходите от ответа. Если ребенок задает вопрос – взрослый должен отвечать. Иначе у ребенка может сложиться неправильное представление о мире.

Меня начинал разбирать смех.

– Если я тебе скажу, зачем мы и ради чего роемся в святых костях, это будет слишком просто, – сказал я. – Ты же не хочешь этого?.. Истину в археологии все же находят с помощью лопаты.

– Дипломатия – положительная черта руководителя, – проронил Стас. – Ваш намек понял.

Он взял лопату, оглядел ее со всех сторон и, пожав плечами, встал рядом со Шкуматовым. Я открыл дневник Овалова. Учить, решил я, буду на раскопках. Пусть вначале прикоснутся сами к этим «святым костям» и предметам в могиле наших предков, почувствуют трепет от ощущения времени: наверняка многое поймут без объяснений.

Бычихин вернулся, когда солнце садилось в тучу за дальним берегом, отчего сосновый бор на гриве вдруг заполыхал красным, пожарным светом. Я выжидательно смотрел на Сергея, однако он, как всегда, с известиями не спешил. Бычихин съел целую миску остывшей и оттого совсем невкусной вермишели, напился чаю и поинтересовался, где Алена.

– За песнями пошла, – бросил я, едва скрывая нетерпение.

– Старик Овалов ошибся, – наконец сказал Сергей, – курганов тут не два, а три. Я их сразу и нашел… Впрочем, что искать. Они все вдоль этой тропы…

– Не может быть, – засомневался я. – Овалов – и ошибся?

Сергей молча дернул плечами: дескать, что здесь особенного. Не узрел одного, мимо прошел или вовсе не дошел…

– Погоди, а ты нашел тот, что вскрывал Овалов? – ухватился я за возможность проверить. – Там должны быть ямы…

– Никаких ям, – отрезал Бычихин, и мне показалось, что он чем-то сильно озабочен. – Выходит так: либо Овалов просчитался, либо… мы просто попали на совершенно другой могильник. Скорее всего, конечно, первое.

– Где же тогда следы от раскопок?

– Не знаю! Не знаю, – раздраженно ответил Сергей. – Я все курганы излазил. Чисто… Может быть, ямы затянуло песком, задерновалось все… Времени-то сколько прошло? Полвека!.. Короче, завтра разберемся, А сейчас я падаю спать. Надеюсь, сегодня гостей от наших соседей не предвидится…

Бычихин скрылся в палатке, а я взял дневник Овалова я открыл на том месте, где он писал о раскопках. Мелкий, убористый почерк профессора читался трудно. Но я уже успел привыкнуть к нему. Вообще Овалов был педант. Это надо же, почти ежедневно исписывать по полстраницы, фиксируя самую разную и зачастую наверняка ненужную информацию. В толстой тетради можно было найти все: от сведений по экономическому положению местных жителей и их происхождению до описаний растений, животных, геологии района и погоды.

«…Я попросил Фрола Трегубова пойти со мной на раскопки. Фрол очень живо интересуется историей, но своеобразно, – читал я, – часто в наших долгих вечерних беседах, распалившись, он стучит себя кулаком в грудь и говорит: «Мы делаем историю!» Лицо его при этом просветляется…

Поверхность кургана оказалась глубоко задернованной. Мы вырубили дерн с южной стороны погребения и начали осторожно вынимать грунт. Он состоял из крупного желтого песка и мелкой гальки, хотя повсюду на гриве встречается только мелкозернистый, пылеватый песок с подзолом. Фрол очень удивился, когда мы на глубине в тридцать вершков обнаружили каменную плиту из глинистого сланца, грубо обработанную металлическим инструментом. Плита прочно зажата, и мне пришлось кликнуть на помощь Фрола. Бывший матрос и чекист оказался сентиментальным человеком. Мне пришлось уговаривать его. Наконец мы сняли плиту, под которой обнаружили засыпанный песком каменный ящик. Около часа мы осторожно выгребали песок, пока не очистили два человеческих скелета. Взрослый скелет принадлежал мужчине средних лет, судя по крепким, хорошо сохранившимся зубам. Кость предплечья оказалась переломленной, а в затылочной части черепа имеется большой вдавленный пролом, будто от удара тяжелым кистенем или булавой. Рядом с останками мужчины находится второй скелет, принадлежащий, судя по тазовой кости, девочке лет 8-12, без каких-либо видимых повреждений. Обстоятельство, что они находятся в одном захоронении, немало поразило моего помощника. Он принялся строить догадки и увлек ими меня. Я мог предположить, что в этом каменном ящике похоронены погибшие в бою отец и дочь, что всего скорее и было. Но Фрол меня поразил. «Может, девчушка-то с горя померла? – сказал он. – Тятьку убили, а она плакала-плакала, да и…» Я понимаю, что русскому мужику присуща сентиментальность. Однако Фрол сказал совсем другое! Одной своей фразой он сказал, что люди железного века не были дикарями, а чувствовали глубоко, может быть, сильнее, чем мы, – культурная и развитая цивилизация. Ах, как это важно понять в наше жестокое время!..