Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном

– Ну это уж слишком!

– В чем дело? – спросил начальник полиции.

– Визитная карточка этого маленького репортера из «Эпок», господина Жозефа Рультабийля, и на ней слова: «Одним из мотивов преступления была кража».

– А, юный Рультабийль! – улыбнулся начальник полиции. – Я о нем наслышан, говорят, он очень сметлив. Пусть войдет, господин следователь.

И Жозеф Рультабийль вошел. Я познакомился с ним в поезде, на котором мы этим утром приехали в Эпине-сюр-Орж. Несмотря на мои протесты, он проник в наше купе, и должен сразу сказать, что его развязные манеры и самомнение, с которым он делал вид, что понимает что-то в деле, для правосудия совершенно непонятном, мне определенно не понравились. И вообще, я не люблю журналистов. Это бестолковые и надоедливые люди, от которых следует бежать, словно от заразы. Они считают, что им все позволено, для них нет ничего святого. Этому на вид было лет двадцать; наглость, с которою он осмелился нас выспрашивать и спорить с нами, показалась мне омерзительной. К тому же его манера выражаться свидетельствовала о том, что он просто над нами насмехается. Мне прекрасно известно, что с газетой «Эпок» следует считаться, однако нанимать в сотрудники таких молокососов ей все-таки не следовало.

Итак, г-н Рультабийль вошел в лабораторию, поздоровался и выждал, когда г-н де Марке попросит его объясниться.

– Вы утверждаете, сударь, – сказал следователь, – что вам известен мотив преступления и что это, вопреки очевидности, не что иное, как кража?

– Нет, господин следователь, я вовсе этого не утверждал. Я не говорил, что мотив преступления – кража, и отнюдь так не думаю.

– Тогда что же означают слова, написанные вами на карточке?

– Они означают, что одним из мотивов преступления была кража.

– Что заставляет вас так думать?

– Если вы соблаговолите пройти со мной, я покажу.

Молодой человек попросил нас проследовать в переднюю, что мы и сделали. Там он подошел к туалетной комнате и предложил г-ну следователю стать рядом с ним на колени. Свет в эту комнату проникал сквозь застекленную дверь; когда же та была открыта, комната освещалась просто превосходно. Г-н де Марке и г-н Рультабийль стали на колени на пороге. Молодой человек указал на плитки, покрывавшие пол в туалетной комнате.

– Здесь папаша Жак пол не мыл, – сказал он, помолчав. – Это видно по слою пыли на плитках. А вот здесь видны следы больших подошв и черная пыль, сопутствующая им повсюду. Это угольная пыль с тропинки, которую нужно пересечь, если идти напрямик через лес из Эпине в Гландье. Вам известно, что там есть небольшая хижина угольщиков, заготавливающих древесный уголь в больших количествах. Так вот, убийца проник в павильон во второй половине дня, когда тут никого не было, и совершил кражу.

– Но какую кражу? Где вы увидели кражу? Что украдено? – одновременно вскричали мы.

– На мысль о краже меня навело… – продолжал журналист.

– Вот это! – прервал г-н де Марке, все еще стоя на коленях.

– Разумеется, – подтвердил г-н Рультабийль.

Г-н де Марке пояснил нам, что на запыленных плитках рядом с отпечатками подошв есть след большого прямоугольного свертка, и даже можно различить следы связывавшей его бечевки.

– Но как вы-то проникли сюда, господин Рультабийль? Я же приказал папаше Жаку никого не пускать и стеречь павильон!

– Не сердитесь на папашу Жака: я был здесь вместе с господином Дарзаком.

– Ах вот что! – недовольно воскликнул г-н де Марке, бросив взгляд на молчавшего г-на Дарзака.

– Увидев рядом с отпечатками подошв след от пакета, в краже я больше не сомневался, – продолжал г-н Рультабийль. – Не принес же вор этот сверток с собой! Он сделал его здесь из украденных вещей и положил в этот уголок с намерением забрать на обратном пути. Кроме того, рядом со свертком он оставил свои грубые башмаки; взгляните, следы сюда не ведут, а отпечатки подошв расположены рядышком, как будто человек разулся и поставил башмаки сюда. Теперь понятно, почему, убегая из Желтой комнаты, преступник не оставил следов ни в лаборатории, ни в передней. Проникнув в башмаках в Желтую комнату, он, конечно, их снял, так как они ему мешали или чтобы поменьше шуметь. Следы, оставленные преступником, когда он проходил по передней и лаборатории, смыл потом папаша Жак, откуда мы делаем вывод, что преступник влез в домик через окно передней в то время, когда папаша Жак в первый раз вышел из домика, перед тем как помыть пол, то есть около половины шестого.

Убийца, сняв мешавшие ему башмаки, отнес их в туалетную комнату и оставил у порога – ведь на пыльном ее полу нет следов босых ног, или ног в носках, или в какой-либо другой обуви. Итак, он поставил башмаки рядом со свертком – кража к этому моменту уже была совершена. Потом он вернулся в Желтую комнату и залез под кровать – за это говорят следы на полу и смятая в одном месте циновка. Некоторые соломинки на ней даже сдвинулись, когда он проползал под кровать.

– Да, да, мы все это знаем, – вставил г-н де Марке.

– Так вот, то обстоятельство, что преступник залез под кровать, доказывает, что кража была не единственной причиной его появления в павильоне, – продолжал этот удивительный юнец. – Только не говорите мне, что он скрылся там, заметив из окна прихожей возвращавшегося папашу Жака или господина и мадемуазель Стейнджерсон. В этом случае ему было бы гораздо проще забраться на чердак и, спрятавшись там, дождаться удобного момента и убежать. Нет, у него были другие планы, требовавшие его присутствия в Желтой комнате.

В этом месте г-на Рультабийля перебил начальник полиции:

– Неплохо, весьма неплохо, молодой человек. Поздравляю! Если мы пока и не знаем, как преступник отсюда скрылся, нам по крайней мере ясно, как он сюда проник, а также то, что он совершил здесь кражу. Но что же он украл?

– Чрезвычайно ценные вещи, – ответил репортер.

В этот миг из лаборатории раздался крик. Поспешив туда, мы увидели г-на Стейнджерсона: с блуждающим взглядом он дрожащей рукой указывал на книжный шкаф, который только что открыл. Шкаф был пуст. Г-н Стейнджерсон упал в большое кресло, стоявшее подле письменного стола, и простонал:

– Так, значит, меня еще и обокрали…

На щеке у него показалась крупная слеза.

– Только ни в коем случае, – взмолился он, – не говорите об этом дочери. Она огорчится еще больше моего. – Он глубоко вздохнул и добавил голосом, в котором слышалась такая горечь, что я не забуду этого никогда: – Какое мне до этого дело, лишь бы она жила.

– Она будет жить! – необычайно трогательно воскликнул г-н Дарзак.

– А украденное мы отыщем, – добавил г-н Дакс. – Но что находилось в этом шкафу?

– Двадцать лет моей или, скорее, нашей с дочерью жизни, – глухо ответил прославленный профессор. – Да, здесь я держал наиболее ценные бумаги, наиболее секретные отчеты о наших опытах и трудах за двадцать лет. Тут была подборка самых важных документов из всех, что находятся в этой комнате. Это невосполнимая потеря для нас и, возьму на себя смелость сказать, для науки. Все этапы, которые я проходил на пути к доказательству распада материи, были нами тщательно изложены на бумаге, снабжены аннотациями, фотографиями и рисунками. Все это находилось здесь. Схемы трех наших новых приборов; один из них – для изучения разряда предварительно наэлектризованных тел под действием ультрафиолетового излучения, другой – для выявления электрического разряда под действием частиц материи, которые рассеяны в газах, образующихся при сгорании, и третий – новый, чрезвычайно сложный дифференциальный электроскоп; целый комплект графиков, описывающих основные свойства субстанции, являющейся промежуточным звеном между весомой материей и невесомым эфиром; результаты двадцатилетних опытов по внутриатомной химии и по неизвестным доселе равновесным состояниям вещества; рукопись, которую я хотел опубликовать под названием «Стойкость металлов». Да что теперь говорить! Этот человек отнял у меня все: дочь и работу, сердце и душу…