Тайная геометрия

– Садись, Петр Петрович! Рад, что в гости зашел, не побрезговал! – высоким, с хрипотцой голосом произнес человек.

Майор подошел к столу и сел на стул с жесткой деревянной спинкой.

Опустился на стул, стоящий на другой стороне стола, и седой человек.

– Вот, Петр Петрович, решил я на тебя взглянуть, – высоким голосом произнес он. – Лично познакомиться. Выпить хочешь, а, Петр Петрович?

– Нет, не хочу, – покачал головой Ефим.

– По стопочке, за знакомство?

– Дел у меня еще много сегодня, – стоял на своем Ефим.

– Она у меня на маральих пантах! – взял графинчик за широкий зад хозяин комнаты. – Очень полезная! Просто – мама-удача! Шлагбаум так поднимает, обратно не опустишь… И идет хорошо! По пол стопки, если ты такой занятой! А?

– По половине от половины, – предложил майор.

Седой резко вскинул на него маленькие бирюзовые глаза: уж не посмел ли гость смеяться над ним? Но, натолкнувшись на безмятежное выражение Ефиморва лица, тут же потушил взгляд.

– Ладноть, – кивнул он, вынул пробку с зеленым шаром и аккуратно разлил водку по низким широким стопочкам.

– Ну, давай! – сказал он, поднимая стекляшку. – За знакомство!

– А ты кто? – не придумав ничего умнее, спросил майор.

Рука седого с наполненной до краев стопкой застыла у сухих губ.

– А, ты что, не понял – не узнал? – склонил он голову к плечу. – Эх, наука-академия! Кирпатый я, Спиридон Пантелеевич.

Майор с уважительным удивлением слегка приподнял волчьи брови. Не мог же он никак не среагировать на произнесенное с большим самоуважением имя.

Они выпили.

Кирпатый опрокинул всю стопку, майор – так, смочил губы из солидарности.

– А ты что, неужели сразу не понял, к кому попал? – спросил Кирпатый, нюхая блестящую ржаную корочку. – Неужели, не догадался? Или, – его глаза мгновенно, как кожа у хамелеона, из светло-бирюзовых превратились в темно-сизые, – Ваньку валяешь? В игры играешь?

– Теперь понял, – вздохнул майор, – Это я сразу растерялся как-то… Ребята твои пистолетом тычут, ведут, как шпиона под конвоем… Растеряешься тут.

– Вот! – поставил торчком маленький палец Кирпатый. – А почему тычут, а? Почему конвоируют? Как думаешь?

Майор молчал. Никаких соображений по этому поводу он не имел.

– Потому что крутить вертушку, ты, Петр Петрович, начал. Бегать от меня. Прятаться. Вот ребята чуток и подстраховались. А чего бегаешь? Обиделся на нас, что ли? А чего так? Не может быть у тебя причин обижаться.

Майор повел бровями, что можно было понимать, как угодно.

– Или вещицу свою продавать не хочешь? Так мы ведь не неволим! Это же – дело хозяйское. Хошь – продавай, хошь – у себя держи… Раздумал, так и скажи, чтоб ясность имелась. – Спиридон Пантелеевич взял с тарелки рукой тонкую снежную пластинку сала, забросил в рот и начал тщательно жевать. – Но я бы на твоем месте продал. Ну, зачем она тебе? Так, фокус, игрушка, баб развлекать… На настоящее дело сам-то ведь не пойдешь, так?

Мимикьянов изобразил на лице согласие.

– Вот то-то! – кивнул Спиридон Пантелеевич и легко поднялся со стула. – А для нас твоя «Шапка-невидимка», как в книгах умные люди пишут, – орудие производства.

Кирпатый прошелся по комнате и выглянул в окно, будто что-то услышав или почуяв. Повел взглядом вправо-влево, потом повернулся и внимательно посмотрел на Мимикьянова.

– Если цена не устраивает, говори! – дружеским тоном произнес он. – Конечно, у нас бешеных бумажек-то не водится! Мы – не как там, – он дернул подбородком вверх, – некоторые! Нам знаешь, как наша трудовая копейка достается? Потом и кровью! А, то и животом. Ну, хочешь, процент тебе с каждого дела отрезать будем? Ну?

Майор нахмурился.

– Подумать надо, – степенно ответил он.

Кирпатый постоял, рассматривая Ефима глазами, что опять стали нежно бирюзовыми, а потом сморщил в усмешке серые губы:

– Или, кто перекупить хочет, а?

Его и без того высокий голос взлетел на пару октав и в конце фразы уже напоминал свист.

В это время дверь влетела внутрь комнаты, и в комнату ворвались двое рослых мужиков. В руках у них были автоматы. Десантная модификация с металлической убирающейся рамкой вместо обычного деревянного приклада.

– Всем встать! Оружие – на пол! – раздувая сиреневые жилы на шее, крикнул один из них.

16. Калиф на час

Ефим медленно поднялся со стула.

Спиридон Пантелеевич поднял руки и пошевелил пальцами, показывая, что оружия у него нет.

– Стоять на месте! – прибавил громкости в голосе автоматчик.

– Да, стоим, стоим. Не дергаемся. Чего ты орешь-то так? – негромко, почти себе под нос, проговорил Кирпатый.

За окном резко ухнуло.

«Похоже, – пистолет. Где-то рядом», – отметил майор.

На веранде раздалась густая дробь шагов, и дверной проем закрыли широкие угластые фигуры. Потом они, словно по команде, расступились. И в комнату вошел плотный крепыш с носом, родившемся от брака птичьего клюва с висячим бананом.

Да, у входа стоял, покачиваясь на высоких каблуках, Георгий Константинович Ицехвели. Для друзей и хороших знакомых, – просто Гоча.

Он улыбался.

– Зря ты, Гоча, беспредельничаешь, – негромко произнес Спиридон Пантелеевич, опуская руки. – Не делается у нас так-то! За такое-то ведь и отвечать придется… Обществу ведь не понравятся такие-то вот фортеля…

Говорил Кирпатый спокойно, даже мягко. Только вот его бирюзовые глаза стали темно-сизыми, даже, можно сказать, почти черными.

– Ты меня обществом не пугай! – не переставал дружески улыбаться Ицехвели. – Ты первый договор нарушил! Ты! Ты, Спиридон, и отвечать будешь! Как Магнат говорил? – задал вопрос Гоча.

Спиридон осторожно водил глазами по сторонам. Не отвечал.

– Академика не трогать! – ответил за него Ицехвели. – Шапку-невидимку на все общество приобрести. А, чего тогда ты сюда Академика заволок, а? Один решил шапку-невидимку заграбастать? А всех остальных – по боку! Что, не так? Ну, скажи, что-нибудь, оправдайся, Спиридон Пантелеевич! Если сможешь, конечно! А не сможешь… – Ицехвели развел руками, – значит, уже на том свете договаривать будем. Лет через тридцать, когда я туда попаду. Ты-то прямо сейчас туда отправиться серьезный шанс имеешь!

– А чего мне оправдываться? – совсем тихо, будто готовился вот-вот заснуть, проговорил Кирпатый. – Чего мне оправдываться, когда я договора не нарушал. Нечего мне оправдываться… Чист я перед обществом…

Человеческий голос обладает огромной гипнотической силой. Под влиянием совсем спокойного, нисколько не агрессивного, вялого бормотания гипнолога-практика Спиридона Кирпатого нервы автоматчиков сами собой стали переходить из состояния военной мобилизации в состояние мирного покоя, а мышцы расслабляться.