Тайная история Леонардо да Винчи

— Когда ты едешь?

— Нам нужно отправляться тотчас. Дядя Франческо сказал, что проводит нас.

Пьеро кивнул:

— Передай мой горячий привет твоей матушке.

— Я буду счастлив сделать это.

— Тебе совсем не хочется взглянуть на нового братца? — спросил Пьеро так, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

— Конечно же, хочется, отец.

Пьеро взял сына за руку, и они пошли в спальню Маргериты.

Леонардо чувствовал, что отец дрожит.

И в эти несколько мгновений он действительно ощущал себя сыном своего отца.

Хотя Леонардо каждую ночь просыпался от вернувшегося кошмара, в доме матери, с его земляным полом и тростниковой крышей, ему стало легче. В этом домике прошло его детство. Катерина обожала его. Это от нее унаследовал он искривленный палец и в честь нее неизменно писал этот мелкий дефект у всех своих «маленьких Мадонн». У матери было на удивление сильное, открытое лицо, прямой нос с небольшой горбинкой и печально поджатые глубокомысленные губы. Высокая, широкоплечая, смуглая, она ничем не походила на трех юных женщин, на которых поочередно женился отец Леонардо. Если бы не искривленный палец, никто бы не нашел сходства между матерью и сыном.

И — полная противоположность отцу — в проявлении любви она была щедра и телесна.

— Леонардо! — кричала она, махая ему руками от дверей домика.

Ее бочкообразный супруг Ачаттабрига, который был строителем печей для обжига, стоял во дворе между повозками, на которых лежала в разобранном виде летающая машина, готовая отправиться к утесу, с которого ей предстоит взлететь. Ачаттабрига тоже кричал, зовя Леонардо вернуться.

Леонардо провел эти последние дни наедине с собой, чураясь даже общества Сандро и Никколо; они были на него не в обиде, потому что он частенько вел себя так, когда работал. Днем он дремал урывками, а ночью почти не спал. Он делал наброски и записи в записной книжке при свете водяной лампы собственного изобретения и проводил бессчетные часы под своей летающей машиной, которую укрепили на прочной раме из дерева, вырубленного в ближнем лесу. Великая Птица напоминала ярко раскрашенное насекомое. Ее парные, как у стрекозы, крылья по форме были похожи на крылья летучей мыши и так же изогнуты. Материалом им служила бумазея, закрепленная тонкими полосками меха. Под большими, голубыми с золотом крыльями находилась сбруя пилота — парные «весла», рычаги ручного управления, петля, соединенная с рулем, похожим на птичий хвост, и ножные педали.

Завтра Леонардо взлетит на своей Великой Птице, исполняя желание Великолепного; он знал, что готов к полету, потому что вдруг затосковал по шуму и приятелям. Однако оставалось сделать еще кое-что, и он хотел взять с собой Никколо.

Он оставил Сандро наблюдать за подмастерьями.

— Мы вернемся через пару часов, матушка! — прокричал Леонардо во все горло, потому что они уже порядочно отошли от дома.

Катерина еще пуще замахала руками и закричала:

— Возвращайся немедля! Возвра…

Не успел Леонардо ответить ей, как увидел Лоренцо Медичи, выходящего из-за домика, где он привязал своего большого коня. Из почтения Леонардо и Никколо сразу же заспешили вниз по холму; но Лоренцо сам побежал им навстречу. На нем была короткая, с прорезями но последней моде, куртка, лосины и черная шелковая охотничья шляпа. На широком, румяном, без малейших признаков экземы лице играла улыбка; темные глаза, придававшие этому лицу выражение силы, щурились на солнце. Пряди густых каштановых волос падали на лоб. Вероятнее всего, он провел все утро, охотясь и упражняясь в силе и ловкости с друзьями.

— Леонардо, прости, что помешал твоему походу, но мне надо поговорить с тобой наедине и прежде, чем наступит завтра.

Никколо поклонился Лоренцо, который тепло поздоровался с ним, и сказал, указывая на окруженный оливами пригорок:

— Я подожду там.

— Спасибо, Никко, — сказал ему Леонардо.

Едва Никколо ушел, Леонардо стало неловко рядом с Лоренцо. Некоторое время они молча слушали цикад.

— Я перекинулся парой слов с Сандро, — сказал Лоренцо. — Он выглядит куда лучше, чем когда уезжал от нас.

— Деревенский воздух ему на пользу.

— Разумеется. Но, думаю, главную похвалу заслужил здесь ты: твоя дружба возродила его. Он мне сказал, что ты отправляешься с юным Никколо в поход по местам своего детства.

Леонардо смущенно рассмеялся:

— Я звал и Сандро с нами, но у него нет настроения.

— Так он мне и сказал.

— Великолепный, мы будем рады, если вы захотите пойти с нами.

Лоренцо улыбнулся.

— Мне бы очень этого хотелось — если ты не против такой замены. Нам давно пора подружиться, ты ведь скоро станешь частью моего окружения. — Он обнял Леонардо за плечи. — Поклянемся, оставаясь наедине, как сейчас, отбрасывать церемонии. Я давно завидовал вашей дружбе с Сандро, а теперь у нас есть возможность выковать свою собственную.

Леонардо почувствовал, что щекам его стало тепло.

— А теперь, когда мы стали друзьями, я должен извиниться перед тобой.

— Извиниться? За что?

— Я был несправедлив и нечестен с тобой, когда мы заключали пари на вечеринке у Верроккьо. Я вынудил тебя заложить жизнь, чтобы спасти честь. Мы оба действовали не подумав. — Лоренцо помолчал и договорил: — Я не могу позволить тебе рисковать жизнью.

— Великолепный…

— Ты слишком ценен.

— Мой отец говорил с тобой об этом?

— Нет, Леонардо. Синьор Пьеро был очень любезен, но мы обменялись едва ли парой слов. Мне открыла глаза Симонетта. Она волнуется за нас обоих.

— Сандро опасается, что с ней не все ладно, — сказал Леонардо, надеясь отвлечь его.

Лоренцо кивнул.

— Она очень слаба. Ее словно сжигает внутреннее пламя. — И сказал, возвращаясь к прежней теме: — Я решил назначить кого-нибудь другого управлять твоей летающей машиной. Но вся честь успеха будет принадлежать тебе одному.

— Я тронут твоей заботой, но на Великой Птице могу полететь только я, — с нажимом сказал Леонардо. — Для того, кто не исследовал тщательнейшим образом ветров и не изучал науки полетов, такой поступок будет смертельно опасен.

— Но спешить некуда, Леонардо. Нам не обязательно проводить испытание Великой Птицы именно завтра. Ты же со временем обучишь кого-нибудь управляться ствоей машиной.

— Великолепный, будь ты мной, позволил бы ты кому-нибудь занять свое место?

— Но я — не ты, Леонардо. Я…

— Первый Гражданин.

Лоренцо покачал головой и рассмеялся. Но потом снова стал задумчив.

— Леонардо, я боюсь за твою жизнь. А если я позволю тебе рисковать своей головой ради моей прихоти, я стану бояться за свою душу.

— Тебе не надо бояться ни за то, ни за другое, Лоренцо. Но ты должен позволить мне самому представить мое изобретение. Если кто-нибудь займет мое место, это покажет всей Флоренции, что ты не веришь в мое творение, а я попросту труслив. Прошу тебя…