Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Я ошеломленно взглянул на него.

— Но позвольте, ваше превосходительство,— воскликнул я.— Разве вы были большим сластолюбцем?

— А что, не похоже? — спросил он.

Он выпустил мою руку. Поначалу мне показалось, что я разозлил его, но, посмотрев на его лицо, я узрел лишь ужасающую меланхолию, страсть, застывшую подобно волнам замерзшего пруда.

— В мире есть такие удовольствия,— медленно произнес он,— о которых вы, милорд, даже и не мечтали. Я говорю о разуме и о крови.

Он посмотрел на меня, и взгляд его сверкнул черной бездной.

— Ведь именно их вы ищете здесь, милорд? Именно такого рода удовольствия?

Его взгляд гипнотизировал меня.

— Должен признать,— сказал я, не в силах оторвать от него глаз,— что я, хотя и знаю вас совсем мало, но совершенно уверен в том, что вы — человек самый неординарный из тех, с кем меня когда-либо сводила судьба. Вы будете смеяться, ваше превосходительство, но в Тапалине вы мне снились. Мне приснилось, что вы показывали мне странные вещи и намекали на какую-то скрытую истину.— Меня внезапно одолел приступ смеха.— Что же вы можете подумать обо мне, узнав, что я приехал сюда, движимый какими-то сновидениями? Вам, должно быть, обидно это слышать.

— Отнюдь нет, милорд. Я вовсе не обижен.— Паша встал, взял мою руку и обнял меня.— Вы устали с дороги и заслужили крепкий сон без сновидений — сон святого.

Он поцеловал меня, и губы его обожгли холодом. Это показалось мне странным, так как снаружи, при лунном свете, я ощутил их тепло.

— Утро вечера мудренее, милорд,— нежно прошептал паша.

Он хлопнул в ладони, и рабыня в парандже выплыла из-за занавесок. Паша повернулся к ней:

— Гайдэ, проводи моего гостя в опочивальню.

Удивление, должно быть, слишком явно проступило на моем лице.

— Да,— сказал паша, наблюдая за мной.— Это та самая, которую я привез из Тапалина, моя прекрасная беглянка. Гайдэ,— он взмахнул рукой,— сними паранджу.

Девушка с изяществом повиновалась, и ее длинные волосы рассыпались по плечам. Она была даже прекраснее, чем я помнил ее, и мысль о том, что она наложница Вахель-паши, внезапно вызвала во мне отвращение. Я взглянул на уставившегося на свою рабыню пашу и узрел в его взгляде такое голодное желание, что чуть было не содрогнулся: рот его был раскрыт, а ноздри раздувались, как будто он впитывал в себя запах девушки, но его похоть, казалось, граничит с невыносимым отчаянием. Он повернулся и увидел, что я наблюдаю за ним, и по его лицу опять скользнуло голодное выражение, а затем оно вновь стало безучастным, как прежде.

— Поспите,— сказал он наконец и махнул рукой.— Вам нужен отдых, вам еще многое предстоит в эти дни. А теперь спокойной ночи, милорд.

Я поклонился, поблагодарил его и последовал за Гайдэ. Мы пошли к лестнице, и, когда мы поднялись на самый верх, она вдруг обернулась и поцеловала меня крепко и страстно, и я, не заставив себя упрашивать, обхватил ее и впился в ее губы изо всех сил.

— Вы пришли за мной, мой дорогой, милый лорд Байрон.— Она снова поцеловала меня.— Вы пришли за мной!

Затем она высвободилась из моих объятий и взяла меня за руку.

— Сюда,— сказала она, ведя меня к следующему пролету лестницы.

Теперь она совсем не была похожа на рабыню; напротив, она вся светилась страстью и возбуждением; красивая как никогда, она излучала неистовую радость, которая обдавала жаром мое тело, отчего у меня захватило дух. Мы добрались до комнаты, которая, к моему удивлению, напомнила мне мою старую добрую спальню в Ньюстеде — широкие колонны и массивные арки, венецианские свечи и прочий готический хлам. Я как будто снова оказался в Англии — и, конечно, Гайдэ являла собой полную противоположность духу этой комнаты, настолько она была естественной, страстной — истинной гречанкой. Я обнял ее, она снова прильнула ко мне губами, и поцелуй ее на этот раз был таким же горячим, как тот, первый, в гостинице, когда она еще смела надеяться на свободу.

Но теперь-то она рабыня, вспомнил вдруг я и медленно отстранился.

— Почему паша позволил нам остаться наедине? — спросил я.

Гайдэ посмотрела на меня широко открытыми глазами.

— Потому что он ждет, что вы лишите меня девственности,— сказала она просто.

— Лишу девственности? — Я потерял дар речи.— Ждет?

— Ну да.— Она вдруг нахмурила брови.— Видите, меня даже «отперли» сегодня.

— Откуда отперли?

— Ниоткуда.

Гайдэ рассмеялась. Она целомудренно скрестила руки перед собой.

— Вот это,— сказала она,— это все принадлежит моему хозяину, а не мне. Он делает все то, что ему угодно.

Она взметнула руки, затем подняла свои юбки — на ее кистях и голенях я увидел небольшие стальные кольца оков, которые я сперва принял за браслеты.

— Между ног у меня тоже запирают.

— Понимаю,— произнес я не сразу.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми немигающими глазами, а потом с силой прижала меня к себе.

— Ничего вы не понимаете,— сказала она, лаская мои волосы,— я не могу и не буду рабой, мой господин, его рабой, нет, только не его.— Она нежно поцеловала меня.— Байрон, дорогой, спасите меня, прошу вас, помогите мне.— В глазах ее внезапно вспыхнула ярость и униженная гордость.— Я должна быть свободной,— прошептала она на одном дыхании,— я должна.

— Знаю,— я прижал ее к себе.— Я знаю.

— Вы клянетесь? — Я чувствовал, как дрожит ее тело.— Вы клянетесь помочь мне?

Я кивнул. Эта страсть тигрицы вкупе с красотой богини — мог ли я остаться равнодушным? Мог ли? Я посмотрел на кровать. Все же что-то не давало мне покоя — почему нам позволили остаться одним? Паша не был похож на человека, который бы с такой легкостью предоставил гостю на ночь свою любимую наложницу. А я здесь, высоко в горах, в чужой стране, был совершенно одинок и беззащитен.

Мне вспомнились слова Гайдэ, сказанные раньше.

— Паша,— медленно проговорил я,— он и в самом деле никогда не занимался с тобой любовью?

Она взглянула на меня и сразу отвернулась.

— Нет, никогда.— В ее голосе прозвучало отвращение, но еще я безошибочно распознал в нем страх.— Он никогда не использовал меня в... этих целях.

— Тогда в каких же?

Она нежно покачала головой и закрыла глаза.

Я повернул ее лицо к себе.

— Но почему, Гайдэ? Я не могу никак понять, зачем он отпер твои оковы и оставил тебя со мной?

— Вы что же, и впрямь не видите? — В ее глазах внезапно появилось сомнение.— Это ясно как божий день! Рабам нельзя любить. Рабыни — шлюхи, мой Байрон. И вы хотите, чтобы и я была вашей шлюхой, мой Байрон, мой милый лорд Байрон, неужели это то, чего вы от меня хотите?

Господи, я подумал, что она вот-вот заплачет, а я уже было довел ее до ложа, но нет, у нее оказались сила и гнев горного смерча, и я не мог сделать это. Была бы она потаскушкой, какой-нибудь лондонской шлюхой, меня бы не остановили ее слезы — обычный прием женщины, я бы настоял на своем. Но Гайдэ, она обладала всей прелестью своей страны, и, кроме того, в ней было нечто большее — что-то от духа Древней Греции, с которым я так долго жаждал соприкоснуться. В этой юной рабыне я нашел лучи того света, что влек за собой аргонавтов и вдохновлял ее предков в Фермопилах. Столь прекрасно, столь дико было это создание гор, гибнущее в своей клетке...