Тайная Миссия

Он припадал к земле, он плакал, и в конце концов, оглушенный темнотой и чувством собственной вины, прошептал одно-единственное слово: «Камень».

Никакого ответа. Вообще ничего. Только дуновение легкого ветерка наверху, на поверхности. Ничего, что облегчило бы его страдания, причину которых ему трудно было понять, что прогнало бы страх перед Хенбейн, любовь к ней, зависимость от нее, все, что заставляло душу Бэйли метаться из стороны в сторону.

В отчаянии он бросился обратно и выскочил на поверхность.

— Крот! Стой!

Бэйли остановился. Он попытался было вернуться под землю, опасаясь, что его увидят и узнают, где он был, но еле различимый в сумерках неизвестный крот обнаружил его.

— Стой!

— Кто это? — испуганно спросил Бэйли.

— Сидим Сликит.

Бэйли стало легче. Сликит никто не доверял, однако Бэйли не испытывал перед ней физического страха, такого, как перед другими.

— Я искал пищу, — солгал он.

— Ты молился Камню, — проговорила она.

— Нет! — почти закричал Бэйли. Потом произнес спокойнее, причем голос его звучал жалобно, а пухлые бока вздымались, он запыхался: — Нет!

Сидим вышла из тени. Посмотрела на Бэйли. В ее взгляде он не увидел ненависти. Вообще ничего особенного.

— Когда кроты Данктона были здесь…

— Что тогда? — прошептал Бэйли.

— Они когда-нибудь говорили о Безмолвии?

Он не осмелился ничего произнести вслух, но кивнул.

— Безмолвие — что это такое? — спросила Сликит. Ее глаза были широко раскрыты, и Бэйли увидел в них знакомые ему чувства — те, что сам ощущал раньше, возможно, и сейчас. Он увидел испуг, сомнения и желание разобраться, в чем же таится правда.

— Не знаю, — ответил Бэйли.

— Ты не помнишь?

— Там кроты в безопасности, туда трудно добраться.

— Где это?

— Возле Камня, — прошептал он.

— Что же это такое? — снова спросила Сликит.

И тут душа Бэйли очнулась от сна, словно Старлинг была здесь и к ней можно было подбежать, словно он опять оказался в безопасности, словно, как когда-то, взбирался вверх по склону к Камню рядом с кротом, которого звали Спиндл, и он все время рассказывал им про кротиху, которую звали Тайм. Словно Камень услышал его и позволил ему обидеть себя, накричать на себя, угрожать себе, ненавидеть себя — и все же остался на месте, чтобы Бэйли рядом с Камнем мог почувствовать себя в безопасности.

Бэйли зарыдал. От стыда, такого ужасного, что, казалось, его невозможно перенести, он опустил перед Сликит рыльце и выплакивал душу. Без слов — лишь слезы и всхлипывания. Бэйли знал, что она не расскажет, никогда никому не расскажет. Он почувствовал, что она — Друг. Более того, он осознал, что у него появился друг и что в нем самом еще остается частица добра, частица того, каким он был прежде. Пораженный, Бэйли посмотрел на Сликит и убежал.

Когда он ушел, Сликит долго не шевелилась. Ничто в ее жизни, невзирая на пройденную тренировку, на всю власть Слова, не подготовило ее к подобному. Началось все с Триффана в Бакленде, когда она была участницей Семеричного Действа. В последующие годы это воспоминание не давало ей покоя. В Данктоне стало еще хуже. Впервые приблизившись к Камню, она инстинктивно поняла, что сюда была устремлена вся ее жизнь. А теперь неожиданно это чувство распустилось пышным цветом при виде слез этого крота, к которому все в покоренной системе испытывали только презрение. И все же он плакал перед ней и дал долгожданный ответ на ее вопрос, который она и задать-то едва осмелилась:

— Что это такое — Безмолвие?

И ответил он не словами. Между ними воцарилось Безмолвие, где словам не было места. Сидим Сликит охватила радость, ей хотелось только одного — подняться наверх по склону и принести благодарность Камню. И она отправилась туда, понимая, что Хенбейн не должна узнать об этом, и Уид тоже. Если они узнают, то просто убьют ее.

Этот Триффан сказал гвардейцу Трифту, что кротов Данктона можно найти в Безмолвии. Какое-то время это бесило Хенбейн: она терпеть не могла никаких загадок, кроме тех, которые задавала сама. Потом она забыла об этом, хотя Сликит сомневалась, так ли это на самом деле. Хенбейн ничего не забывала.

Теперь Сликит поняла, что хотел сказать Триффан. Ну конечно. Ведь тот, кто серьезно искал Безмолвие, должен что-то знать о самом Безмолвии, а зная, такой крот мог легко найти Триффана. Но в этом случае Безмолвие заставит его (или ее) присоединиться к Триффану, а никак не убить его.

Сликит рассмеялась и побежала. Она видела красоту Данктонского Леса и могла представить себе, как сильно кроты Данктона будут скучать по нему. И Сликит поняла, каким злым должно быть Слово, чтобы выгнать таких кротов. Ей захотелось присоединиться к ним в поисках Безмолвия. О да! Сликит, сидим, испытала вдруг глубокое смирение. Один крот открыл ей свою душу, доверился ей и ответил на вопрос, который был действительно очень важным.

— Помоги ему! — шептала Сликит.

Однако она понимала, что молится за другого крота, не за Бэйли. За самку, за сидим, за саму себя, которой теперь грозила опасность.

— Помоги мне! — молилась Сликит.

?

Когда наступил сентябрь, в систему стали прибывать больные и калеки, которых Хенбейн приказала поселить здесь, и с их появлением здоровые кроты почувствовали неудержимое желание уйти.

Убогие приходили по двое и по трое, гвардейцы, относившиеся к ним с отвращением, сбивали их в стадо — покрытых язвами, хромых, жалких. Тут были и немые, и слепые, причем они не просто ослепли — их глаза и рыльца были выедены болезнью, которая не имела названия, но предвестником ее была страшная лысуха.

Их доставляли в систему через коровий тоннель, а потом под страхом смерти (хотя мало кто мог оказать сопротивление) гнали вдоль Истсайда вниз, в грязный Болотный Край.

Со стороны грайков такой выбор места был вполне понятен: именно там могут скрываться периодически нападающие на них кроты — там, на северной окраине леса, где воздух был сырой, а растительность жалкой. Так и возникла эта мысль — поселить страшных кротов в страшное место.

— Что они заставят нас здесь делать? — спрашивали больные.

— Они хотят, чтобы мы тут остались, — отвечали калеки.

От страха они замолкали, потом молчание переходило в хохот, когда им объясняли, что делать ничего не

надо, просто жить — и умирать.

— Жить? — проговорил один, чье истерзанное тело причиняло ему невыносимые страдания.

— Здесь? — прошептала другая, которая не могла поднять глаза, разглядеть небо и услышать пение птиц. Однако грайка, который указывал ей, куда идти, она видела достаточно ясно.

Так они приходили в течение сентября — новые обитатели Данктонского Леса, собранные по приказу Хенбейн. Когда станет известно, что кроты, подобные этим, живут в одном месте, живут по своим правилам, вводя свои нелепые законы, выбирая собственных старейшин, подчиняясь одному лишь простому правилу, установленному для них грайками, — никогда не покидать Данктон, то содрогнется весь кротовий мир. Сюда они должны были прийти, здесь они должны оставаться, превращая в подобие ада систему, некогда процветавшую и любимую.

Так, понемногу, все кроты, перенесшие чуму, больные, немощные, психически неполноценные, негодяи, преступники, отбросы общества, паралитики, больные раком — все, кого грайкам удалось отыскать в соседних системах, были приведены в легендарный Данктонский Лес и выпущены там на свободу.

Хенбейн была довольна. Уид и Смэйл, которые руководили переселением, тоже радовались. Уже начались убийства. Формировались банды. Распространялись болезни.

— Повешение за рыльце отжило свой век, Уид. Наказание ссылкой в новый Данктон — штука намного более страшная, так будут считать во всем кротовьем мире, как только об этом пойдут слухи. Ссылка в Данктон будет страшнее, чем повешение. Это будет смерть при жизни.