Тайная Миссия

— Ты говоришь о Кроте Камня? — с живостью воскликнул Триффан. Он с детства слышал разговоры о мифическом Кроте-освободителе, с появлением которого каждому будет дарована возможность слышать Безмолвие.

Босвелл редко распространялся на эту тему, но всегда утверждал, что Он обязательно явится и что это будет поистине великий день.

— Нет, я говорю не о Кроте Камня. Его миссия будет совершенно особой. Он поможет обрести всем кротам такую веру, какой пока обладаем только мы, писцы.

Я говорю сейчас о Том, кто придет следом за Кротом Камня, — об обретшем Безмолвие. Да-да, он придет следом — я знаю, я уверен, и, когда это произойдет, Триффан, тогда… тогда…

Не договорив, старик Босвелл понуро опустил рыльце к самой земле; внезапно он показался Триффану невероятно усталым; более того, в его глазах Триффан заметил испуг. Не взглянув на него, Босвелл двинулся дальше один, и до Триффана донеслось еле слышное:

— Он придет, он обязательно должен прийти.

Триффан впервые видел своего наставника в таком волнении. Столько тоскливой надежды, столько боли было в его голосе, что Триффан не выдержал: он подошел ближе, коснулся лапы Босвелла и тихо произнес:

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Босвелл обернулся, молча взглянул на него, и Триффан увидел, что его старые глаза полны слез.

— Нет, Триффан. Ты хорошо все усваиваешь, ты заботишься обо мне, ты любишь меня — и этого довольно. Откликнувшись на нашу горячую веру, явится Крот Камня, и тогда я… тогда я… — Тут голос Босвелла прервался, и он зарыдал. И с ним вместе, казалось, зарыдала сама земля, и деревья, и травы, и все кротовье царство.

Смятение охватило Триффана, и он воскликнул:

— Я не понимаю! Я не в силах тебя понять!

— Знаю, что не в силах, — отозвался Босвелл, и в его взгляде, обращенном на юного Триффана, было столько нежности, что Триффан не выдержал и заплакал сам.

После этого Босвелл замолчал надолго. Час шел за часом, а он все продолжал молчать. Было видно, что он целиком погружен в свои мысли — то ли радостные, то ли печальные. Его выцветший, поредевший мех пришел в полный беспорядок, он тяжело ступал, согнувшись, словно нес на себе бремя всего кротовьего царства, изнемогая от этой ноши и пребывая в надежде, что кто-нибудь наконец избавит его от непосильного груза.

Во время этого затянувшегося молчания юный Триффан из Данктона не единожды порывался приблизиться к Босвеллу, но всякий раз удерживал себя: он чувствовал, что сейчас от него требуется лишь оберегать своего наставника с почтительного расстояния. Он ощущал, что бессилен помочь Босвеллу в его внутренней борьбе с самим собою и облегчить его страдания. Наконец наступил рассвет, а с ним пришло тепло, и нависшая над кротами тень вновь отступила в тот мрак, откуда явилась.

Так, постепенно, шаг за шагом, Триффан стал понимать, что Белый Босвелл — это не только воплощение кротости и доброты, каким было принято его считать, и что если временами Босвелл выглядел настороженным, даже испуганным, то это происходило не из-за его преклонного возраста, но в силу того, что в самой природе вещей было нечто пугающее, о чем было ведомо лишь познавшим Безмолвие. И чем глубже понимал Триффан, что терпимость Босвелла по отношению к братьям своим, которые нередко служили для него источником тревоги, и забота об их благе проистекают из его безграничной любви к ним, тем сильнее и крепче становилась его привязанность к своему спутнику.

И все же оставались темы, которых Босвелл не желал касаться, как бы настойчиво ни расспрашивал его Триффан. Одной из таких запретных тем было то, чем предстоит заниматься самому Триффану в случае, если ему когда-либо удастся заслужить ранг писца. Как хорошо знал Триффан, любому кроту, даже если он не писец, Камнем Безмолвия было завещано выполнить определенную миссию. В осуществление этой миссии крот обязан вложить все, чем наиболее одарен, — физическую силу, ум или просто любовь к жизни.

Что касается писцов, то их обязанности носили более конкретный характер и определялись старшими, пока каждый не посвятит себя тому, что сочтет необходимым, — а это, по разумению Триффана, требовало серьезных раздумий и прежде всего осознания своих возможностей как личности.

Как раз на эту тему Босвелл не был расположен говорить и всячески уклонялся от расспросов Триффана, полагая, что чем меньше тот будет размышлять о своей миссии, тем скорее он будет готов к ее осуществлению. Однако Триффан обратил внимание на то, что в последние кротовьи месяцы путешествия, когда они уже спустились с меловых холмов в долину и снова оказались в окружении других кротов, Босвелл со свойственной ему мягкостью постоянно стремился заставить своего ученика вникать во все особенности кротовьего бытия, словно давая понять, что именно с этим связано поле его будущей деятельности. По мере того как они приближались к Аффингтонскому Холму, в разговорах все настойчивее звучала одна и та же тема — скорое пришествие Слова. Оно воспринималось как доброе знамение, как надежда на то, что сила, спокойствие и порядок снова вернутся в этот растревоженный мир. Однако все слухи о его существовании, да и само значение того, что есть Слово, Триффан считал пустой болтовней незадачливых созданий, которые, пережив Чуму и пожары, теперь возлагали надежды на мудрость более высокую, чем та, что заключена в Камне, и называли ее «Слово».

— Оно идет, оно приближается, — говорили им встречные. — Да-да, оно уже совсем скоро явится нам, и тогда все снова будет хорошо, и стихнут эти ужасные вражьи ветры, и опять настанет вечная весна!

Такие слова твердили несчастные кроты, ежась и вздрагивая всем телом от порывов злого ветра, от которого не было спасения.

А еще в дни, последовавшие за Великой чумой, прошел и другой зловещий слух о нашествии мрачной и опасной породы кротов, двигающейся с севера. Будто бы свирепый, пронизывающий до костей ветер предвещал их приход. Его жесткие порывы вселяли ужас в сердца и без того сократившегося и ослабевшего населения подземных систем, и приход обоих путешественников, Триффана и Босвелла, не вызывал особого оживления. Босвелл воспринимал все эти слухи очень серьезно, полагая, что за ними стоит нечто большее, чем простое суеверие.

— Слово? — говорил Босвелл. — Да, его появление не вызывает у меня сомнений. Однако надеюсь, что это случится не очень скоро, — тебе еще много чему надо успеть научиться до той поры.

На последнем отрезке пути Босвелл повел Триффана в обход поселений, словно пытаясь уберечь его от общения с другими кротами, увести подальше от сумеречного мира, где ползли слухи о Слове и о неведомых опасностях. Тем не менее именно в эти последние недели путешествия Триффаном овладела уверенность в том, что его будущая миссия непременно будет каким-то образом связана с пришествием Слова. Эта мысль пугала притягивала его: он понимал, что ему предстоит еще многое усвоить, и знал, что близится час, когда Босвелл откроет ему, какова будет его задача.

В последние дни странствия манера общения с ним Босвелла заметно изменилась. Каждое свое наставление Босвелл теперь начинал словами: «Ты должен им сказать… Тебе надлежит им объяснить… Постарайся убедить их в том, что… Тебе, возможно, придется доказывать…» У Триффана возникло такое чувство, будто Босвелл готовит его к роли наставника, которую выполнял он сам. Это пугало Триффана, потому что их путешествие близилось к концу, а он все более явственно осознавал, как не много успел узнать сам и насколько мало он может дать другим. Когда Триффан отважился высказать свои опасения вслух, Босвелл разразился громким смехом.

— Это правда, мой мальчик, — сказал он, — но знал бы ты, чего мне стоило заставить тебя понять это!

В таком смятенно-самокритичном состоянии духа, как впоследствии назовет это Босвелл, при полном отсутствии каких-либо контактов с местными жителями, в сопровождении неутихающего леденящего ветра Триффан с учителем достигли наконец восточной оконечности Аффингтонского Холма.

От внимания Триффана не укрылась странная нерешительность Босвелла перед подъемом на поверхность. Однако, полный впечатлений от проделанного пути и занятый мыслями о своем будущем, он приписал это нежеланию Босвелла завершить путешествие и необходимости менять ставший привычным уклад жизни.