Тайная слава
Шрифт:
Очутившись наконец уже дома, я взлетела по лестнице и закричала:
— Фрэнсис! Фрэнсис! Во имя всего святого, отзовись! Что за жуткое существо у тебя в комнате? Выгони его, выгони скорее!
Я услышала шаркающие, медленные, неловкие шаги, затем последовало сдавленное клокотание, постепенно оформившееся в голос — надломленный, придушенный, произносивший слова, которые едва можно было разобрать.
— Здесь никого нет, — донеслось до моего слуха. — Умоляю, не беспокой меня. Я сегодня не совсем здоров.
Испуганная, беспомощная, я сошла вниз.
Сделать я ничего не могла. Фрэнсис
Внезапно меня озарило еще одно жуткое воспоминание: когда я еще только поднимала голову вверх, занавеска на окне уже поехала в сторону. Я мельком увидела отдергивающий ее предмет и сразу же поняла, что этому жуткому образу суждено навеки запечатлеться в моем сознании. То была не рука, занавеску сжимали не пальцы — черная культя отводила ее. Размытый силуэт и неуклюжесть звериной лапы врезались мне в память за мгновение до того, как черная волна ужаса окатила меня и я стала проваливаться в преисподнюю.
Рассудок мой изнемогал при мысли о том, что это чудище обитает в комнате брата, и я вновь пошла наверх. Бессчетное количество раз знала я брата, но ответа так и не дождалась.
В тот вечер ко мне подошел слуга и шепотом сообщил, что вот уже три дня еда у двери остается нетронутой. Он добавил, что неоднократно стучал, но ему не ответили — изнутри доносилось лишь уже знакомое мне шарканье ног.
День шел за днем, еда по-прежнему доставлялась к двери комнаты наверху и по-прежнему оставалась нетронутой, а я все не могла достучаться до брата.
Слуги начали роптать — оказалось, они так же напуганы, как и я. Кухарка рассказала, что поначалу, когда Фрэнсис только заперся у себя, она слышала, как он выходит по ночам и бродит по дому, а однажды даже хлопала входная дверь, но вот уже несколько ночей она не слышала ни звука.
Наконец наступила развязка. Это случилось как-то в сумерки — я сидела одна в сгущавшемся полумраке, когда отчаянный вопль прорезал тишину. На лестнице послышался дробный топот ног. В комнату ворвалась бледная, трясущаяся от страха служанка и опрометью кинулась ко мне.
— О мисс Элен! — зашептала она. — Господи помилуй, мисс Элен, что же это такое творится? Вы только посмотрите, мисс, посмотрите на мою руку!
Я подвела служанку к окну и увидела на ее руке мокрое черное пятно.
— Не понимаю. — сказала я. — Объясните, в чем дело?
— Я как раз убиралась в вашей комнате, — начала она. — Перестилаю я постель — и вдруг мне что-то как упадет па руку, мокрое такое. Я глянула вверх, а потолок весь черный, и с него капает…
Я в ужасе посмотрела на служанку и закусила губу.
— Идемте, — сказала я. — Прихватите свечу.
Спальня моя была как раз под комнатой брата. Я вошла
туда с отчаянной дрожью в сердце. Взглянув на потолок, я увидела пятно, черное, мокрое, набухшее вязкими каплями. Под ним, на постели, растекалась лужа гнусной жижи, постепенно впитывавшаяся в белоснежное белье.
Я побежала наверх и громко постучала.
— О Фрэнсис, Фрэнсис, мой дорогой брат! — закричала я. — Что случилось с тобой?
Я прислушалась — какое-то хлюпанье, похожий на клокотанье воды шум и больше ничего. Я позвала громче — ответа не было.
Хоть
доктор Хэбердин и предупредил, что не хочет больше меня видеть, я все же отправилась к нему. Заливаясь слезами, я рассказала обо всем, что случилось. Доктор выслушал меня с посуровевшим и опечаленным лицом.— Ради памяти покойного батюшки, — сказал он наконец, — я пойду с вами, хотя сделать ничего не смогу.
Мы вышли на темные, тихие, измученные зноем и многодневной засухой улицы. Когда мы проходили под фонарями, я всякий раз посматривала на доктора — лицо у него было бледное, а руки заметно дрожали.
Без промедлений мы поднялись наверх. Я держала лампу, а доктор решительным голосом взывал:
— Мистер Лестер, вы меня слышите? Я настаиваю на встрече с вами. Отзовитесь!
Ответа не последовало, но мы явственно услышали загадочное клокотанье.
— Мистер Лестер, я жду. Отворите дверь сейчас же, юн я ее выломаю.
И в третий раз он обратился к Фрэнсису, и голосу его гулким эхом вторили стены.
— Мистер Лестер! В последний раз приказываю вам отпереть дверь. Мы только попусту тратим время, — сказал доктор после мучительной паузы. — Будьте любезны, принесите мне кочергу или что-нибудь в этом роде.
Я побежала в кладовку, где хранился всякий хлам, и нашла нечто похожее на тяжелый тесак, который вполне мог подойти Хэбердину, решившему попробовать себя в роли взломщика.
— Очень хорошо, — сказал доктор. — Это именно то, что нужно. Предупреждаю вас, мистер Лестер, — громко крикнул он в замочную скважину, — сейчас я вломлюсь к вам в комнату.
Раздался громкий скрежет, хруст, на пол полетели щенки. Внезапно дверь распахнулась, и на мгновение мы в ужасе застыли на пороге, внимая страшному, пронзительному воплю — то был не голос человека, а рев чудовища, извергавшего нечленораздельные звуки и угрожавшего нам из темноты.
— Держите крепче лампу, — сказал доктор.
Мы вошли в комнату.
— Вот он! — сказал доктор Хэбердин, переводя дыхание. — Глядите, вон в том углу.
Я взглянула в указанном направлении, и словно раскаленный добела нож вонзился мне в сердце.
На полу колыхалось черное, вязкое, вонючее месиво. Оно гнилостно разлагалось, таяло и пульсировало, клокоча жирными пузырями, как кипящая смола. Горящие точки глаз светились изнутри наподобие раскаленных угольков, шевелились и вытягивались остатки губ, какие-то бесформенные отростки вздымались вверх неубедительным подобием рук.
Доктор шагнул вперед, поднял железный прут и принялся яростно молотить им по распростертой у его ног отвратительной массе до тех пор, пока горевшие внутри ее угольки не погасли.
Потом я потеряла сознание…
Недели через две, когда я несколько пришла в себя, меня навестил доктор Хэбердин.
— Я продал свою практику, — сказал он, — и завтра отправляюсь в дальнее путешествие. Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь в Англию. Скорее всего, куплю клочок земли где-нибудь в Калифорнии и обоснуюсь там до конца жизни. Я принес вам пакет, можете вскрыть и прочесть, если у вас найдутся силы сделать это. В нем отчет доктора Чемберса о составе того препарата, который я передал ему. До свиданья, мисс Лестер, точнее — прощайте навсегда!