Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 2

Из этого пункта видно, что агент должен был руководствоваться оперативной целесообразностью, определяемой высшим руководством. Именно в участии в революционной работе не из «государственных», а из «личных» мотивов усматривала охранка провокацию. Агенты, зарекомендовавшие себя с отрицательной стороны, изгонялись со службы, а сведения о них сообщались в ДП и местные розыскные органы. К этой категории «агентов, не заслуживающих доверия» относились «шантажисты» и «провокаторы» [111] . «Шантажистами» охранники считали агентов, дающих вымышленные сведения с целью получения вознаграждения, а под «провокаторами» понимали таких агентов, которые совершали не предусмотренные заданием различные политические акты без ведома и согласия охранки. Сведения, поступавшие от таких лиц, зачастую были провокаторскими и просто «дутыми» поэтому к ним следовало относиться с большой осторожностью и тщательно проверить их всеми способами. Не заслуживали доверия и изгонялись из охранки лица, раскрывшие свои связи с полицией.

111

Там же. Л.2.

Расширяя агентурную сеть, Судейкин направил в Москву своего секретного сотрудника С. К. Белова, работавшего под псевдонимом «Константинов». По его данным в Москве были арестованы народники В. Яковенко и А. Буланов, принадлежащие к чернопередельческой организации. Вскоре Судейкин передал своего агента в московское охранное отделение, но там Белов долго не продержался. Как отмечал начальник московской охранки Н. С. Бердяев, Белов своим поведением показывал причастность к полиции, что не позволяло использовать его для агентурной работы [112] .

112

Кантор Р. К. Провокатор Степан Белов // Каторга и ссылка. 1924. № 3. С. 143.

В марте 1903 г. заведующий заграничной агентурой А. Ратаев сообщал Зубатову о том, что секретный сотрудник Загорский (агентурная кличка «Полевой») известен как беспринципный человек, не гнушающийся никакими средствами для достижения целей, и с ним охранка прекратила связь.

Квалификация понятий «провокатор» и «провокация» по существу началась после февральской революции 1917 г., когда перед новой властью встал вопрос об ответственности должностных лиц свергнутого режима за преступления по службе.

В Петрограде были созданы Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц и Комиссия по разбору дел бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений, в Москве – Комиссия по обеспечению безопасности нового строя, в Париже – Комиссия по заведованию архивом заграничной агентуры ДП. На периферии создавались местные комиссии. Основное внимание комиссии уделяли деятельности должностных лиц и разоблачению секретной агентуры [113] .

113

Перегудова З. И. Указ. соч. С. 217–218.

В материалах «Особой комиссии для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений за время с 1905 по 1917 гг. при Министерстве юстиции Временного правительства» выделялось две категории агентов: активных, находящихся в революционной среде, – «провокаторов» (по терминологии охранников «секретных сотрудников»), и пассивных – «осведомителей» (здесь мнение Комиссии и охранников совпадает). Юристы и историки, принимающие участие в работе Комиссии, сходились на том, что понятие «провокатор» довольно расплывчато и не отражает истинную картину деятельности агента [114] .

114

Там же. С. 220.

Так, М. А. Осоргин отмечал, что термин «провокатор» и «провокация не всегда соответствовали действительности [115] . Многие агенты не занимались подстрекательством, а были простыми доносчиками. С. Членов, принимавший активное участие в разработке архивов политической полиции, тоже был вынужден признать неопределенность понятия «провокация». Разоблачая деятельность секретной агентуры, Межпартийный совестной суд определил некоторых секретных сотрудников, как «осведомителей, с оттенком провокации» [116] .

115

Осоргин М. А. Охранное отделение и его секреты М., 1917. С. 4.

116

Членов С.Б. Московская охранка и ее секретные сотрудники. М., 1919. С. 25, 26.

С установлением Советской власти материалы «Особой комиссии по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений (районных охранных отделений, охранных отделений, жандармских управлений и розыскных пунктов) за 1905–1917 гг.» были переданы в «Особую комиссию при секретном отделе историко-революционного архива в г. Петрограде». Ее возглавил революционер-народник Н. С. Тютчев. В условиях «красного террора» и последующее время Комиссия и сменившие ее структуры действовали в интересах политического розыска Советской власти ВЧК-ГПУ – ОГПУ-НКВД. Они ориентировали архивные учреждения на выявление провокаторов, секретных сотрудников и примыкавших к ним категорий лиц, «не заслуживающих доверия». Архивное управление НКВД выпускало специальные сборники, служившие оперативно-розыскным целям со списками разыскиваемых жандармов, охранников, полицейских и секретных агентов. На страницах «Вестника ВЧК» печатались списки тех, кого уже покарал «меч революции» [117] .

117

«Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией». М. 1921. № 3.

Вопрос о «провокации преступлений» стал разрабатываться советскими правоохранительными органами в связи с практической деятельностью спецслужб и необходимости правовой регламентации этой деятельности. Поднимая вопрос об ответственности за провокацию преступления, А. Ф. Возный определил, что под провокатором понимается полицейский агент, который своими действиями побуждает, подстрекает разоблачаемых лиц к невыгодным для них действиям с целью их разоблачения и ареста независимо от личных или государственных соображений.

В современном уголовно-правовом смысле провокация – разновидность подстрекательства, т. е. уголовно наказуемые действия, заключающиеся в склонении одним лицом (подстрекателем) другого лица к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом [118] .

Такое понимание провокации позволяет правильно понять и оценить деятельность полиции, секретной агентуры и революционных деятелей, установить то, что провокация преступлений является тактическим приемом полиции, применяемым в конкретном случае, и отражает состояние уровня развитости оперативно-розыскной деятельности.

118

Возный А. Ф. К вопросу об ответственности за провокацию преступления. // Сборник материалов и статей адъюнктов и соискателей М.: ВШ МВД СССР. 1967. С. 94–102.

Е. Ф. Азеф

Исходя из этих определений, можно пролить свет на «темного, как ночь» Е. Азефа. В общественной и революционной среде и у подавляющего большинства исследователей за Азефом прочно закрепилась репутация «провокатора». Но председатель Совета министров и министр внутренних дел П. А. Столыпин, отвечая на запрос Государственной Думы по делу Азефа, отмечал, что тот «такой же сотрудник полиции, как и многие другие» [119] . Это мнение поддерживает американская исследовательница А. Гейфман, считающая Азефа «обыкновенным агентом полиции» [120] .

119

Столыпин П. А. Указ. Соч. С. 189.

120

Гейфман А. Три легенды вокруг «дела Азефа». / Николаевский Б. История одного предателя. М., 1991. С. 352–390.

Разоблачитель Азефа, бывший директор ДП А. А. Лопухин, объясняя свой поступок суду, заявил, что «поступил так во исполнение долга каждого человека не покрывать молчанием гнуснейшее из преступлений, к числу которых относятся совершенные Азефом» [121] .

Несколько ранее свое отношение к Азефу он высказал в беседе с начальником петербургского охранного отделения генералом А. В. Герасимовым, который встречался с Лопухиным для того, чтобы спасти от разоблачения своего агента. «Вся жизнь этого человека, – говорил Лопухин, – сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, а нас – революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре» [122] .

121

Дело бывшего директора Департамента полиции Лопухина в Особом присутствии Правительствующего Сената. Отчет. СПб., 1910. С. 5.

122

Герасимов В. А. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 133.