Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2

Об этом шла речь на совещании у Молотова, в котором участвовали Ильичев, Кузнецов, Фитин и мой отец. В СССР тогда не знали подробностей английских достижений в конструировании дешифровальной машины «Энигма» и были крайне озабочены тем, что англичане могут перехватить и наши шифротелеграммы.

Недоверие к материалам из Швейцарии усиливалось также тем, что Кент сообщил в Центр о широком провале сети во Франции и о том, что он работает под принуждением, участвуя в радиоигре гестапо. Начальник Разведупра Ильичев направил по этому вопросу специальное письмо в НКВД и военную контрразведку СМЕРШ Селивановскому, отвечавшему за радиоигры в этой спецслужбе. Вывод ИНО НКВД 1943 года о том, что информация из Швейцарии базировалась не на сведениях из немецких источников, а на дозированной информации из Лондона, подтверждается также следующими обстоятельствами. В ноябре 1943 года поступления информации от групп Люци и Доры из Лозанны и Женевы прекратились. Но в течение 1944 года поступали примерно аналогичные, правда, отрывочные данные от нашей резидентуры из Лондона, которая имела эпизодический, нерегулярный выход на английские радиоперехваты. Англичане предпочли снабжать нас дозированной информацией из Швейцарии, выявив там нашу агентуру, частично проникнув в нее после нападения Гитлера на СССР. Делалось это по двум причинам.

Во-первых, У. Черчилль не хотел сообщать эти данные напрямую, так как это означало признание широких возможностей дешифровки у англичан или их выходов на немецкое военное командование. Во-вторых, англичане делились с нами таким образом информацией лишь в тот период войны, когда ход военных действий складывался не в нашу пользу, или в период, когда перспективы вступления Красной Армии в Польшу, Чехословакию, Финляндию представлялись нереальными. О скрываемой англичанами своей роли в работе нашей разведки в Швейцарии говорит и такой факт. Отдавая себе отчет в противоречивости и небезупречности своих действий в Швейцарии, нелегальный резидент нашей военной разведки в 1938–1944 годах Радо пытался избежать возвращения в Советский Союз в 1944 году, бежав от советских представителей на аэродроме в Каире. Через некоторое время он, однако, был выдан нам англичанами. Для них Радо не представлял никакого оперативного интереса. Содействие его побегу бросило бы дополнительную тень на скрываемое англичанами проникновение их агентов в нашу разведсеть в Швейцарии.

В целом разведывательная деятельность групп «Красной капеллы» в значительной мере переоценивается в нашей и немецкой литературе. Трагические ошибки Радо, Треппера, попытки скрыться от советских властей в 1944–1945 годах поставили под сомнение героические подвиги работавших с ними антифашистов. Будучи под следствием, в заключении и позднее после реабилитации, по настоянию руководства Польской и Венгерской компартий, в своих мемуарах и показаниях Радо и Треппер оклеветали другого руководителя нелегальных групп — Гуревича (Кента), который не дал сигнал о провале и о начале немецкими спецслужбами радиоигры с нашим Центром. Гуревичу удалось доставить в Москву шефа контрразведывательной команды гестапо Паннвица, благодаря чему удалось установить фактические обстоятельства гибели наших людей в Германии. Однако, будучи оклеветанным Радо и Треппером, по инициативе Разведупра Гуревич вместе с ними был арестован и добился полной реабилитации только в 1991 году, отсидев 15 лет в лагерях при Сталине и Хрущеве.

В 1942–1943 годах ИНО НКВД перехватил инициативу в радиоиграх с немецкой разведкой. Обусловлено это было тем, что в НКВД смогли внедрить надежных агентов в школы по заброске диверсантов-разведчиков абвера в наши тылы под Смоленском, на Украине и в Белоруссии. В литерном деле «Школа» зафиксирована удачная операция по перехвату засылаемых к нам в тылы диверсантов. Перевербовав начальника паспортного бюро учебного центра абвера в Катыни, советские разведчики получили установки на более чем 200 немецких агентов, заброшенных в наши тылы. Все они были либо обезврежены, либо принуждены к сотрудничеству.

Мой отец, как явствует из многих уже раскрытых документов, принимал непосредственное участие в разработке и проведении так называемых радиоигр, осуществленных советской разведкой в годы войны. В своих воспоминаниях он достаточно подробно описывает их.

Наиболее крупными по значению радиоиграми были, по его мнению, операции «Березино» и «Монастырь». Первоначально операция «Монастырь», к примеру, разрабатывалась руководимой им Особой группой и Секретно-политическим управлением НКВД, а затем с июля 1941 года в тесном взаимодействии с ГРУ. Целью операции «Монастырь» являлось проникновение в агентурную сеть абвера, действовавшую на территории Советского Союза. Для этого быстро была создана прогерманская антисоветская организация, которая якобы активно искала контакты с германским верховным командованием.

Несмотря на основательные «чистки» 20-х и 30-х годов, многие представители русской аристократии все еще остались в живых; правда, все они были под наблюдением, а некоторые стали важными осведомителями и агентами.

«Анализируя материалы и состав агентуры, предоставленной в наше распоряжение контрразведкой НКВД, — рассказывает отец, — мы решили использовать в качестве приманки некоего Глебова, бывшего предводителя дворянского собрания Нижнего Новгорода. К тому времени Глебову было уже семьдесят. Этот человек пользовался известностью в кругах бывшей аристократии: именно он приветствовал в Костроме в 1915 году царскую семью по случаю торжественного празднования 300-летия Дома Романовых. Жена Глебова была своим человеком при дворе последней российской императрицы Александры Федоровны. Словом, из всех оставшихся в живых представителей русской знати Глебов показался нам наилучшей кандидатурой. В июле 1941 года он, почти нищий, ютился в Новодевичьем монастыре.

Конечно, никаких даже самых элементарных азов разведывательной работы он не знал. Наш план состоял в том, чтобы Глебов и второй человек, также знатного рода (это был наш агент), заручились доверием немцев. Наш агент — Александр Демьянов (Гейне) и его жена, тоже агент НКВД, посетили церковь Новодевичьего монастыря под предлогом получить благословение перед отправкой Александра на фронт в кавалерийскую часть. Большинство служителей монастыря были тайными осведомителями НКВД. Во время посещения церкви Демьянова познакомили с Глебовым. Между ними завязались сердечные отношения; Демьянов проявлял жадный интерес к истории России, а у Глебова была ностальгия по прошлым временам. Глебов дорожил обществом своего нового друга, а тот стал приводить на встречи с ним других людей, симпатизировавших Глебову и жаждавших с ним поближе познакомиться. Это были либо доверенные лица НКВД, либо оперативные сотрудники. Каждую из таких встреч организовывал Маклярский, лично руководивший агентом Демьяновым».

О самом Александре Демьянове расскажу со слов отца, который его отлично знал. Действительно, Демьянов принадлежал к знатному роду: его прадед Головатый был первым атаманом кубанского казачества, а отец, офицер царской армии, пал смертью храбрых в 1915 году. Дядя Демьянова, младший брат его отца, был начальником контрразведки белогвардейцев на Северном Кавказе. Схваченный чекистами, он скончался от тифа по пути в Москву. Мать Александра, выпускница Бестужевских курсов, признанная красавица в Санкт-Петербурге, пользовалась широкой известностью в аристократических кругах бывшей столицы. Она получила и отвергла несколько приглашений эмигрировать во Францию. Ее лично знал генерал Улагай, один из лидеров белогвардейской эмиграции, активно сотрудничавший с немцами с 1941 по 1945 год.

Детство Александра Демьянова было омрачено картинами террора — как белого, так и красного, — которые ему пришлось наблюдать во время Гражданской войны, когда его дядя сражался под командованием Улагая.

После того как мать отказалась эмигрировать, они возвратились в Петроград. Там ему удалось устроиться электриком. Из Политехнического института, куда он поступил, умолчав о своем прошлом (получить высшее техническое образование ему в то время было невозможно из-за непролетарского происхождения), его исключили. В 1929 году ГПУ Ленинграда по доносу его друга Терновского арестовало Александра за незаконное хранение оружия и антисоветскую пропаганду. На самом деле пистолет был подброшен. В результате проведенной акции Александр был принужден к негласному сотрудничеству с ГПУ.

Благодаря происхождению его нацелили на разработку связей оставшихся в СССР дворян с зарубежной белой эмиграцией и пресечение терактов. Кстати, в 1927 году Александр был свидетелем взрыва Дома политпросвещения белыми террористами в Ленинграде. Александр стал работать на органы безопасности, используя семейные связи.

Вскоре его перевели в Москву, где он получил место инженера-электрика на «Мосфильме». В ту пору культурная жизнь столицы сосредоточилась вокруг киностудии. Приятная внешность и благородные манеры позволили Демьянову легко войти в компанию киноактеров, писателей, драматургов и поэтов. Свою комнату в коммунальной квартире в центре Москвы он делил с одним актером МХАТа. Органам безопасности удалось устроить для него довольно редкую по тем временам вещь — отныне в Манеже у него была своя лошадь! Естественно, это обстоятельство расширило его контакты с дипломатами.

Александр дружил с известным советским режиссером Михаилом Роммом и другими видными деятелями культуры. НКВД позволял элитной группе художественой интеллигенции и представителям бывшей аристократии вести светский образ жизни, ни в чем их не ограничивая, но часть этих людей была завербована, а за остальными велось тщательное наблюдение, с тем чтобы использовать в будущем в случае надобности.

Демьянова «вели» Ильин и Маклярский. Он не использовался как мелкий осведомитель, в его задачу входило расширять круг знакомств среди иностранных дипломатов и журналистов — завсегдатаев ипподрома и театральных премьер. Появление Демьянова в обществе актеров, писателей и режиссеров было столь естественным, что ему легко удавалось заводить нужные связи. Он никогда не скрывал своего происхождения, и это можно было без труда проверить в эмигрантских кругах Парижа, Берлина и Белграда. В конце концов Демьяновым стали всерьез интересоваться сотрудники немецкого посольства и абвер.