Тайное сокровище олигарха

Толян исчез в глубинах бильярдной. Алкаш застыл в томительном ожидании. Вожделенный гонорар медленно таял перед его внутренним взором.

Наконец Толян появился на пороге, еще раз с омерзением оглядел посланника и бросил ему:

– Ладно, пошли… поговорит с тобой Валерий Петрович. Только, блин, ноги как следует вытри!

* * *

Неказистого посланника провели через главный зал бильярдной, где несколько десятков бритоголовых «братков» и молодых парней, пытавшихся выглядеть, как «братки», катали шары, красуясь перед сильно накрашенными длинноногими девицами в мини-юбках. Затем его провели через полутемный бар, где приблизительно такая же публика потягивала коктейли под музыку техно. Наконец его провели через совсем маленький зал, где более серьезные люди обсуждали свои серьезные дела за французским коньяком, под негромкую музыку Эннио Марриконе; и вот несчастный алкаш, на которого все изумленно оборачивались, попал в святая святых – в квадратную комнату с низким сводчатым потолком и черной мебелью в псевдоготическом стиле. В этой комнате хозяин «Звездной пыли» (и целого ряда других заведений в разных районах города и в разных других городах нашей страны и некоторых других стран Европы), Валерий Петрович Штоколов по кличке Штопор, принимал самых близких друзей и деловых партнеров.

Валерий Петрович сидел в глубоком черном кресле с резной деревянной спинкой и подлокотниками, на которых были вырезаны две оскаленные волчьи морды. Он был одет во все черное – в черный костюм из тонкой дорогой шерсти, в черную водолазку и был в узких черных очках. На среднем пальце его левой руки красовался массивный серебряный перстень с изображением черепа, а пальцы правой руки украшали перстни татуированные, по которым знаток уголовной «геральдики» мог бы прочитать богатую событиями биографию Штопора и определить его нынешний, достаточно высокий статус в уголовном мире.

Штопор внимательно оглядел представшее перед его светлыми – точнее, темными – очами чудо природы и без тени усмешки осведомился:

– Что ты там моим орлам говорил про Юрия Львовича?

– Велели мне вам передать, кто его замочил.

Штопор снял черные очки. Глаза под очками оказались маленькими, острыми и злыми. Он скрипнул зубами, лицо его напряглось, и по нему пробежала короткая нервная судорога.

– Выйдите! – коротко приказал он своим телохранителям, молча отиравшимся у двери.

Те беспрекословно покинули комнату. Приказы Штопора здесь не полагалось обсуждать.

– Кто? – спросил Штопор, сверкнув глазами.

– Хорек, – так же лаконично ответил ему алкаш.

Его лаконизм объяснялся не мужественной сдержанностью характера, а предельным, изнурительным похмельем, из-за которого любое лишнее слово было для него мучительно и труднопроизносимо.

– Хорек! – медленно повторил Штопор. – Похоже на него! Он, падла, всегда на понятия плевал! Круче всех хотел быть!

Лицо его окаменело и стало таким страшным, что несчастный алкаш подумал – а не зря ли он пошел на поводу у рыжей лахудры и согласился выполнить эту дипломатическую миссию?

Штопор неожиданно встал, задрал черную водолазку, обнажив мускулистый поджарый живот и мощную волосатую грудь.

– Вот его работа, доктора покойного! – ткнул он пальцем в ровный короткий шрам. – Рядом с сердцем пуля засела, если бы не он, давно бы лежал Штопор на Серафимовском кладбище! Каждый день буду поминать Юрия Львовича, панихиду закажу лучшему попу, хоть и не православный он был, хоть и еврей! Раньше за здравие его свечки ставил, теперь – за упокой его души! А с Хорька, гада, шкуру с живого спущу! Не я один Наппельбаума добром вспоминаю! Мало того что он пулю из меня вынул, так еще и выходил, как отец родной!

Неожиданно на лице Штопора промелькнуло выражение злобной подозрительности, он схватил алкаша за выцветшую футболку, подтянул его к себе и прорычал:

– А кто тебя прислал?! Кто тебе сказал про Хорька и про доктора Наппельбаума?!

– Баба… молодая такая…

– Что еще за баба?

– Такая… рыжая… красивая…

– Тебе и коза красивая! – рявкнул Штопор. – Ты толком говори: кто такая, откуда взялась?

– А я почем знаю? – растерялся алкаш. – Пришла, такая… вся из себя… хочешь, говорит, дядя Миша, сотенную заработать? Кто же от сотенной откажется? Ты вот, например, отказался бы?

– Я? – Штопор удивленно посмотрел на своего неказистого собеседника и вдруг громко расхохотался. – От сотенной?.. Ой, не могу! Ой, уморил! Да нет, дед, пожалуй что, не отказался бы!

– Ну вот видишь! А ты – человек не бедный! По всему ведь видать, что не бедный!

– Да это с кем сравнивать, – вдруг засмущался Штопор, – если, скажем, с Вовой Лазоревским – так, можно сказать, я просто нищий… А ежели с тобой – так и правда, не бедный…

– Ну вот видишь, – солидно проговорил алкаш, явственно радуясь подтверждению своей правоты, – она, рыжая-то, мне только полтинник дала, сказала, что второй полтинник ты мне отвалишь, когда я тебе все расскажу, так что ты уж того… не обидь старика!

– Да не бойся, дед, не обижу! Уж от полтинника-то Штопор как-нибудь не обеднеет!

– А еще она велела тебе сказать, – вспомнил алкаш, – где этого Хорька найти можно…

– Ну, и где же? – спросил Штопор, не дождавшись продолжения. – Говори, дед, не зли меня! Я, знаешь, какой нервный?

– А мне бы… – засмущался алкаш, – как бы это… полтинничек получить? А то, я ведь понимаю, ты не обеднеешь, да только как бы ты… это… не забыл потом про меня? Кто я такой?

– Ну ты и клещ! – восхитился Штопор. – Ну и клещ!

– Ты, это, не в обиду… – смущенно проблеял алкаш, – а только полтинничек бы мне…

– На, дед, держи, мельче нет! – Штопор протянул алкашу стодолларовую купюру. – Молодец: за свое глотку перегрызешь кому угодно!

– Ах ты… – растерялся алкаш, – как же это мне… я этих-то, зеленых, в жизни в руках не держал… мне бы простых, нашенских… а то мне такие и не поменяют, скажут – украл дядя Миша…

– Ну, дед, достал ты меня! – разозлился Штопор. – Уже доллары тебе – не деньги! Ладно, тебе ребята мои поменяют! Давай говори, чего еще тебе та рыжая велела, а то я и правда рассержусь!

– Ты не серчай, не серчай, – засуетился алкаш, – не обижайся, мы люди темные, в этих вещах не разбираемся… велела эта рыжая передать, что Хорек сегодня вечером будет на углу Художников и этого… Освещения.

– Просвещения, что ли? – уточнил Штопор.

– Во-во! Просвещение, Освещение – по мне, один хрен! Там гаражи, так он будет в третьем от угла. Ворота, она сказала, железные, красные… Стрелка у него там, что ли…

– Ничего, дед, не перепутал? – Штопор взглянул на алкаша, как удав на кролика, но тот безболезненно выдержал этот взгляд. – Смотри у меня! Будешь тут сидеть, пока мы не вернемся, если что не так – наизнанку тебя выверну…

– Я и так жизнью давно наизнанку вывернутый! – с неожиданной философской тоской проговорил алкаш. – Коли ты меня теперь обратно вывернешь, может, оно и лучше, может, я заново человеком стану! А только мне тут сидеть никак невозможно…

– Это еще почему?! – изумился Штопор, который не привык, чтобы ему перечили.

– Потому, что мне непременно поправиться надо! – чуть ли не простонал алкаш. – Я с самого раннего утра мучаюсь! Теперь вот вроде и деньги есть, а никакого мне облегчения!