Тайное становится явным
Шрифт:
– Какое дело? – не понял Туманов, – какие таланты?
– Откуда я знаю? – забурчал Блаженный. – Ну, убить кого-нибудь, ограбить… Петр Леонидович, он только и умеет, что убивать да грабить… Он и меня втянул, а я ведь никого, никогда, даже пальчиком… Не верите?
– Верю, – сказал Туманов. – Кто сегодня должен прийти?
– Откуда я знаю? – опять заныл Блаженный, – Это с Жерехом договаривались, а не со мной… Сюда часто наезжают – в камуфляже, на машинах… Забирают самогон и уезжают…
Болезнь отменялась, да и Дина в пылу войны забыла о своем недомогании. Блаженный быстренько получил прикладом в ухо и отбыл в страну цветных иллюзий. В дикой спешке побросали в вещмешок картошку, пласт вяленого мяса, Туманов подсчитал
Туманов выволок ее на крыльцо. И оба остолбенели… «Вот лапша…» – подумал он. Страх – могильный холод – пополз по спине. Неустойчивое везение – такая легкая выручалочка на все случаи жизни – закончилось быстро, не успели опомниться. Метрах в семидесяти от крыльца, за рассадником полыни и догнивающей оградой, стоял заграничный грузовичок-вездеход с обрезанной кабиной и поперечными дугами поверх кузова. В кузове люди в военном, человек десять. Раздавался беспорядочный смех. Два парня в шутку боролись. Остальные болели – большей частью с применением ненормативной лексики. У раскрытой кабины белобрысый здоровяк болтал по рации. Еще двое перелезли через ограду и, давя сапогами полынь, приближались к дому. Молодые, за плечами – автоматы, по-партизански перевернутые прикладами вверх, камуфляж до пупа расстегнут. У одного руки в карманах, походка расслабленная, идет, посвистывает. У другого кепка на затылке, в зубах стеблик мятлика. «За самогоном прут», – сверкнула в голове Туманова мысль.
Спасибо, хоть не штурмовая группа – ни гранат, ни защитной амуниции. Так, шелупонь лесная. Ездят, ворон пугают. С понтом дела патрулируют… Узрев выходящих, оба остолбенели. Первый вылупил глаза, второй открыл рот. Стеблик выпал.
– Леха… они! – проняло первого.
Леха опомнился. Вот это да! Стащил с плеча автомат и присел в траву, лихорадочно передергивая затворную раму. Но Туманов успел прежде – никаких передергиваний, патрон в стволе. Трескотня автомата нарушила лесную идиллию. Метелки полыни полегли, точно шашкой срубленные. Леху отбросило затылком в бурьян. Второй не стал дожидаться его участи – рыбкой сиганул за кочку и сделался там невидимым в бурном разнотравье. Туманов перенес огонь на другую цель и, кажется, попал – сбил с кузова человека, он с воплем рухнул на кочку. Паника была недолгой, застучали ответные очереди. Слева от крыльца разлетелось стекло. От распорки, поддерживающей навес, отлетела увесистая лучина и шлепнула Дину по щеке. Вывела из отупения.
– Мамочки… – Красилину отшатнуло к двери.
Автомат поднять не сподобилась. Да и не надо. Пригнув ей голову, Туманов распахнул ногой дверь и втолкнул женщину обратно в сени. Клацнул засовом. По бревнам уже стучало: опомнившись, вояки открыли шквальный огонь. Сейчас пойдут… Следующая дверь – узкое помещение, уставленное «рундуками» с рыбой. Слева крошечное оконце, справа «парадный» проход в основную часть дома – там бардак и неприбранные трупы (впрочем, не все трупы, это тоже не радует).
– Не верю… – прошептала Динка белыми губами.
Туманов обозлился:
– Верю, не верю… Тоже мне, Станиславский. Помогай, Дина, не сачкуй…
Он развернул ближайший «рундук», издающий далеко идущую вонь, и, поднатужившись, передвинул его к двери. Затрещали половицы. Красилина металась, не зная, чем помочь. Пристраивалась то с того боку, то с этого – больше мешала, чем приносила пользу. Заблокировав вход, Туманов выдвинул еще один «рундук», воздвигнул его посреди помещения:
– Падай сюда…
Они скрючились за ящиком в три погибели. Стрельба продолжалась. Убавилось число стволов, но интенсивность увеличилась. Группа прикрытия работала. Потом стало тихо.
– Сколько их? – шепнул Туманов. – Не заметила?
– Человек двенадцать… Не заметила…
– Значит, уже десять. Ч-черт…
Он подавил чувство отчаяния, втянул воздух, начал слушать. Дина вцепилась в его рукав, тоже затаилась. Павел попытался припомнить расположение помещений. В окна вряд ли полезут,
не та специализация. А если и полезут, он услышит звон и сразу догадается, откуда тот раздается, и успеет разобраться. Но это вряд ли. Если сунутся, то в двери – это самое простое… Подтверждая его слова, ударил новый шквал огня – стреляли совсем рядом. На крыльце… В наступившей тишине затрещала входная дверь. Серия ударов, скрежет ломающегося дерева, и снова залп по второй двери. Вот где держись…Пули пробивали древесину, разлетались по комнате, хищно подвывая. «Рундук» защищал от огня, но от рикошета, как ни надейся, не защитит. Помолиться надо. Надеяться, верить и так далее… Потом стали пинать по двери. Придвинутый сундук для первого натиска оказался серьезным препятствием, дверь отворилась на пару дюймов, а дальше ее заклинило – угол ящика уперся в стык половиц.
– Туманов, мы должны умереть достойно, – вдруг каким-то замогильным тоном вымолвила Дина.
Павел вздрогнул и глянул на нее с удивлением. Что за реквием?
– А когда мы умирали недостойно? – резонно спросил он. Приподнял автомат над уровнем крышки ящика и опустошил магазин в хлипкую дверь. Гильзы попадали Дине на макушку. Она бросила «АКМ», втянула голову в плечи и заткнула уши пальцами.
За дверью закричали. Кто-то рухнул на пол. Три-ноль. Ведем… Очередной вихрь огня принялся кромсать дверь в клочья… Такого напора еще не было. Пальцы в ушах не спасали – Дина пронзительно верещала, прятала голову Туманову в колени, тряслась, рыдала…
Он вставил в автомат новый рожок. Прикинул расстояние – от укрытия до проема в горницу метра два. Не бог весть сколько. Можно бежать. Причем бежать по возможности быстро, чтобы потом не было мучительно больно… Дождавшись затишья, Туманов прошил ошметки двери двумя длинными очередями и подтолкнул Дину:
– Пошла… В комнату…
Подобрал ее автомат, выждал несколько секунд, еще раз выстрелил и перекатился в проем. От косяка дал новую очередь…
Особых перемен в «обеденном зале» не наблюдалось. Перевернутый стол, ошметки еды, женский труп с разбитым черепом. Есаулов лежал смирно, меленько подрагивал, чего нельзя было сказать о Ваське Блаженном, который, упираясь руками в пол и отставив тощую задницу, пытался придать телу достойное положение. Голова у него, естественно, не варила. Случись обратное, Васька, несомненно, предпочел бы продолжить игру в жмурики.
Мимоходом Туманов ударил прикладом Блаженного. В темечко. Бандит растянулся на полу. Прислушавшись, вошел в пристройку. Здесь тоже назревали проблемы. Прислонясь к стеночке, на алюминиевом тазу восседал мертвый Жерех, с ног до головы окрашенный кровью. Пялился перед собой. Забитая дверь ходила ходуном. Вот-вот держащие ее гвозди выпадут вместе с засовом. Тогда не отбиться, массой задавят. Самое время выпускать тяжелую артиллерию… Дождавшись, когда гвозди начнут вываливаться из гнезд, он вырвал чеку, подбросил гранату под дверь и кубарем вкатился в горницу. Захлопывая дверь, явственно слышал, как завыла в петлях та, с улицы. Сгреб в охапку Дину и потащил в угол – гранатка-то оборонительная, не слабо взрывается…
– Уши заткни! – успел он крикнуть.
Дом подпрыгнул. Мощная волна вынесла весь проем – вместе с дверью, рамой и гвоздями, – обрушила на Есаулова с Васькой Блаженным, похоронив их под развалами… Добивать надо. Иначе не успеть… Глотая дым, Туманов вывалился в пристройку и метнулся к двери на улицу, искореженной взрывом, через которую светило солнышко, голубело небо… Бандюга Жерех помер дважды – на этот раз от него вообще ни черта не осталось. Еще два трупа, разорванные в клочья, валялись кто как – один на груде разбитого шифера, другой зарывшись в старые валенки… Третий, крепко контуженный, бросив автомат, вяло удирал по двору в направлении забора. Глупый, влево надо бежать, влево, там сараи – это во-первых, и ближе – это во-вторых. Туманов аккуратно совместил прорезь прицела с мушкой и выстрелил в затылок бегущему. Беглец пролетел по инерции отрезок пространства, ткнулся грудью в ограду и, сотворив эффектное сальто, вывалился на ту сторону.