Тайное тайных

Действительно, Вс. Иванов использовал большие фрагменты из текста записок Дегтярева: эпизоды встречи бригады с красноармейцами, переодетыми в петлюровцев; бунт пластунского полка, диалог с начальником бронепоезда, встреча с агентом ЧК и др. Совпадали хронологические рамки событий, имена действующих лиц (Гавро, Кабардо), топонимы (Борисполь, Фастов, Коростышевские леса и др.). При этом Иванов существенно меняет исходный текст, создавая произведение, открыто полемичное по отношению и к очерку Дегтярева, и к тогдашней литературе о Гражданской войне в целом. Половецкую республику, которая упоминается в одной строке очерка («вошли в область знаменитой Половецкой волости, известной своими бандами и своей Половецкой республикой, „независимой“ при всех властях» – Дегтярев, 233), писатель превращает в мощный символический образ, отразивший реальные попытки создания религиозных крестьянских правительств в послереволюционное время и в целом передающий народное, мужицкое понимание революции. «Мужицкий царь» Бессонов наделяется именем, биографией и трагической судьбой. Выдержанное в поэтике абсурда описание поездки политотдела с трупом Бессонова по восставшим деревням еще более подчеркивает страшное безумие происходящего. 58-я стрелковая дивизия, нигде в очерке Дегтярева не названная Железной, становится у Иванова воплощением мужицкой мечты о справедливости и, в отличие от реальной, целиком погибает при штурме Киева. Автор очерка, уверенный в себе начальник политотдела 58-й дивизии, в повести представлен как бывший парикмахер И. Плешко, сомневающийся во всем, мечтающий о любви и красивых, старых словах, не выносящий крови и насилия. Полностью изменен Вс. Ивановым финал очерка. У Дегтярева в заключительной главе политотдел в Борисполе соединяется с дивизией, радостное событие ознаменовано детским праздником, перед красноармейцами открываются крестьянские амбары: «С этого момента начинается блестящее наступление на поляков от Днепра до Вислы, полное самых прекрасных страниц» Дегтярев, 245). У Иванова все иначе. В 22-й главе не без иронии описывается, как «в полном составе <…> политотдел мчится к ней (дивизии. – Е. П.) по шоссе», однако само воссоединение (гл. 23-я) передано автором в стиле мрачного гротеска: несокрушимую дивизию представляют красноармейцы, на лицах которых, как «у очень старых людей», написано нежелание «спать, есть, разговаривать»; хмурые начальники; солдаты, играющие в карты на фоне пыльного садика с деревянным обелиском «Памяти жертв белогвардейского террора» в сочетании с сушившимися синими подштанниками. К обозам с хлебом красноармейцы бегут, как «к убийце бежит толпа». Мысль о том, что тяжелый путь «великих партизан», «стариков-сибиряков» был напрасным, очевидно звучит в 25-й главе ивановской повести. Как и в очерке Дегтярева, упомянуто, что «мужик <…> закрома открыл», но далее у Иванова следует гибель мужиков, в описании которой символически переосмыслен образ хлеба: мужики идут на смерть, «как идут спокойные хлеба в печь»; «ветер – теплый, пахнущий хлебом», наполняет голову умирающего Болдырева. Вместо руководящей роли партии Иванов показывает, как комиссар Плешко во время решающего сражения сидит в палатке политотдела, дожидаясь приказа, видит гибель красноармейцев – «мужиков» (слово «мужицкий» повторено на двух страницах пять раз), «охотников», «рыбаков», а сам так и не вступает в бой. В финале повести акцентированы ключевые темы ТТ – тема матери, не сумевшей уберечь сына от гибели, духовной пустыни, богоотступничества человека.

Было бы удивительно, если бы подобное произведение, появившееся к 10-летию революции, не признали «клеветническим».

Повесть «Гибель Железной» публиковалась в несколько этапов. 20-я и 21-я главы печатаются в январе 1928 г. в «Красной газете» и сопровождаются следующим редакционным предисловием: «В повести рассказывается о том, как политотдел Железной дивизии, состоящий в большинстве из сибирских партизан, при разгроме Житомира поляками остался в тылу противника. Начальник политотдела т. Плешко сформировал из разгромленных частей сводную бригаду, которая двинулась на розыски Железной, отступившей под натиском поляков к Киеву.

Бригада мечется в тылу противника, ищет Железную, претерпевая всяческие несчастья и удачи. В районе так называемой „Половецкой республики“ бригадой был пойман и убит глава „республики“ бандит Бессонов…» (Красная газета. 1928. 15 янв. С. 4).

Напечатанный в «Красной газете» текст отличался от опубликованного в «Красной нови». В повести бригада (политотдел) идет по территории Украины, на это в газетной публикации есть два указания: «Запах от сушившихся онучей, слякоть и грязь и все отвратительное зловоние полей и тесные грязные хаты – то, что всегда называется прекрасной Украиной», «А ведь пишут: окрестности, красота… Украина!» (в «Красной нови» слово «Украина» исправлено на «гадость»). В «Красной газете» также отсутствовали фразы: «Они бегут, чтобы увезти его (золото и серебро. – Е. П.) с собой в Сибирь, а Железную надо заманить к „половецким“, разбить»; «Феоктисте нужна была любовь! Она любила и, наверное, хотела чем-то доказать свою любовь, хотя бы тем, что перед мужиками надеть бриллианты Железной дивизии».

Включая повесть в СС-7, Вс. Иванов внес в текст журнальной публикации (и идентичный ему текст отдельного издания 1928 г.) ряд исправлений: «При малейшей измене – расстрел»; «… усталая крестьянская масса, состоящая большей частью из сибиряков… трудно ее вести»; «Возможен совершенно неожиданный конец этим разговорам. Конец и от мужиков, которые к нам бегут и у нас остаются». И т. п.

При включении повести в СС-2 текст подвергся основательной редакторской переработке. Ее смысл точно передан в редакторском заключении на 2 том от 28 февраля 1958 г.: «Сделаны купюры политически неверных мест и внесены исправления. <…> автор отказался от ряда натуралистических мест. Исключены некоторые характеристики и эпизоды, снижающие образы положительных героев» (РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 1379. Л. 26–27). К «политически неверным» фрагментам, очевидно, были отнесены следующие: «Железная дивизия бежала» – заменено на «отступила» (2-я глава); «Я и в партию-то <…> пошел из-за красивых слов» – заменено на: «красивой мечты» (5-я глава). Исключены фрагменты текста: «Да и что можно назвать изменой: бегство, дезертирство, предательство! План действий, составленный им, неясен; направление сводной бригады по киевскому шоссе совершенно необоснованно» (4-я глава); «Назначенный комиссар и комиссар по продовольствию сбежали. В бандиты сбежали, иначе куда!» (9-я глава); «Когда бригада двинулась, мужики (надо думать, напуганные безмолвием и вежливостью солдат и тем, что село не разгромлено) вышли за околицу…» (22-я глава); «Над нею реденькое, как плохой ситчик, небо. И умирать под этим небом и тонуть в этой скучной реке противно и тяжело» (25-я глава); «Вот прошли охотники из-под Иркутска. Он увидал одного торговца пушниной – этого-то зачем потянуло на смерть» (Там же); «Они идут спокойные, покрытые сединой, как идут спокойные хлеба в печь» (Там же); «Железная дивизия погибла целиком» (Там же). И т. п. Символический образ Железной дивизии в результате редактуры был упрощен и обеднен: «… Железная дивизия не пропала и не пропадет, хотя она сейчас и без политотдела, без коммунистов. И даже не важно, если Плешко и его друзья не вернутся к дивизии, а сгинут вот тут в лесах в какой-нибудь Половецкой республике. Железная дивизия есть справедливость, та хорошая мужицкая справедливость, которая лучше всякой грамоты охранит картофельное поле, пашню, покос».

В результате редакторской правки из описаний «положительных героев» были исключены слова: «И у этого человека, страдающего ишиасом, большой семьей и вечным недовольством жизнью, было тоже веселое <…> лицо!» (Пыхачев); «Вот Пузыревский – тупой и исполнительный»; «Вот мы все плохие люди, и я плохой человек прах их знает, по каким гнусным девкам я шлялся… но все же» (Щербаков). И т. п.

В первом критическом отклике на «Гибель Железной» (Читатель и писатель. 1928. 11 февр. С. 9) отмечалось, что повесть воспринята как ожидаемый от Иванова «решительный ответ на все вопросы, поставленные в связи с оценкой „Тайное тайных“ как опасного пути писателя. <…> То, что автор взялся снова за тему гражданской войны, с первого взгляда могло бы послужить хорошим признаком, – писал критик Кремнев. – К сожалению, <…> ни в каком другом произведении Иванова „подсознательное“ <…> не играло такой большой роли. <…> Это только резче подчеркнуло всю трагичность сегодняшней позиции автора». В обзоре периодики журнала «На литературном посту» за февраль повесть Иванова сопоставлялась с романом А. Фадеева «Разгром»: «Тема здесь взята очень схожа с „Разгромом“. Но если „Разгром“ – произведение, сделавшее в известном смысле „эпоху“, то „Гибель Железной“ вызывает целый ряд тревожных сомнений» (1928. № 4. Подпись: Н.Н.). Сравнивая поведение Левинсона и Плешко в разных ситуациях, критик подчеркивал, что первый «всегда был спокойным организатором, не поддававшимся панике, спокойно ориентировавшимся в неблагоприятных обстоятельствах», в то время как второй «барахтается в волнах событий, слепо идет на те или иные решения» (Там же).

Безусловно, создавая «Гибель Железной», Иванов вступал в полемику с «Разгромом», написанным за год до его повести и ставшим своеобразным образцом в раскрытии темы Гражданской войны. Сюжет повести Иванова очевидно схож с фадеевским: путь политотдела (у Фадеева – партизанского отряда) и главное сражение, завершающееся гибелью всей дивизии (у Фадеева – большей части отряда). Но если применительно к произведению Фадеева критики имели полное право писать: «Озаглавленная „Разгром“ <…> повесть А. Фадеева могла бы быть озаглавлена и иначе – поэма о рождении нового человека» (Фриче В. Заметки о современной литературе. М., 1928. С. 132), – то повесть Вс. Иванова оснований для столь оптимистических выводов не давала. Ее финал, с интонацией народного плача-причитания и образом пустыни, резко контрастировал с устремленными в будущее заключительными строками романа «Разгром»: «Левинсон обвел <…> взглядом-это просторное небо и землю, сулившую хлеб и отдых…» (Фадеев А. Разгром. Л., 1927. С. 213).

В центре художественного исследования Фадеева – новый человек, призванный «изменять то, что есть, и управлять тем, что есть» (Там же. С. 148). В соответствии с таким решением онтологического вопроса создает Фадеев, вслед за Горьким, центральный образ командира Левинсона, с горящим факелом ведущего отряд через трясину, – вспомним бездействие Плешко во время сражения. Как бы полемизируя с Фадеевым, Иванов наделяет своего центрального героя практически всеми качествами, присущими «никчемному» Мечику: постоянными сомнениями, склонностью к самоанализу, мечтой о любви, отвращением перед кровью и насилием, – но при этом не делает его ни эгоистом, ни предателем. «Способность жить не своей, а общей жизнью коллектива и есть основная черта „настоящего героя“», – писал В. Фриче о романе «Разгром» (Фриче В. Указ. соч. С. 137). Образ «настоящего героя» в «Гибели Железной» иронически переосмыслен автором: слово часто употребляется в несвойственном ему сниженном контексте: «Пора ягод и героев»; «Герои героями, а кто командовать массой будет» и т. п. Наконец, еще одна линия полемики со знаменитым фадеевским романом связана с вопросом о роли мужика в Гражданской войне. Железная дивизия у Иванова – прежде всего мужицкая дивизия. Сравним у Фадеева: «Не люблю я их, мужиков <…> кровь другая: скупая, хитрая, трусы они все…» – рассуждает Морозка (Фадеев А. Разгром. С. 135).

С течением времени «Гибель Железной» все больше рассматривалась советскими критиками как произведение «враждебное, разрабатывающее с чуждых нам классовых позиций тематику гражданской войны» (Варшавский С. Борьба продолжается // Залп. 1932. № 2. С. 45). Автор статьи, построенной на противопоставлении писателей, которые «дали в основном правильное отображение гражданской войны» (Д. Фурманова, А. Серафимовича, А. Фадеева, Вс. Вишневского), и «реакционных писателей» – М. Булгакова («Белая гвардия») и Вс. Иванова («Гибель Железной», «Блокада») – «проводников новобуржуазной идеологии», вновь и вновь подчеркивал «власть инстинктов, ощущений и подсознательных влечений», «господство стихии» и «мрачный фатализм» произведения Иванова.

Говоря о литературном контексте повести Иванова, нельзя не упомянуть поэму С. Есенина «Страна негодяев» (1922–1924), в которой, как и в «Гибели Железной», речь идет о борьбе с бандитизмом – характерной примете времени. В 1920-е годы бандитами чаще всего называли восставших против Советской власти зажиточных крестьян – «кулаков» и казаков, «защищавших свое имущество», образы которых в литературе рисовались, как правило, самими негативными красками. В поэме С. Есенина, напротив, вскрывались иные, подлинные истоки крестьянского бандитизма: «Банды! Банды! / По всей стране / Куда не взглядись, куда не пойди ты – / Видишь, как в пространстве, / На конях / И без коней, / Скачут и идут закостенелые бандиты. / Это все такие же / Разуверившиеся, как я…» (Есенин СА. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 109). За год до начала работы Есенина над «Страной негодяев» Вс. Иванов в рассказе «Лоскутное озеро» (1921) рассказывал о мужике-дезертире Андрейше, который, после того как не осуществилась мечта крестьян, спасаясь от кровопролития красных и белых, уйти на «спокойные земли», «пашню понюхать» (СБ. С. 103), идет в «чернобандисты». Вероятно, в 1925 г. Иванов дописывает вторую часть рассказа – «Чернобандисты», где жестокие и к ячеешникам-большевикам из Кумынии, и к простым крестьянам бандиты показаны мужиками, тоскующими по «избяным запахам», вспоминающими о покосах. Их по-прежнему «трава-земля зовет» (Иванов Вс. Пустыня Тууб-Коя. М.; Л., 1926. С. 107).

Авторская характеристика бандитов из рассказа, которому Вс. Иванов дает новое заглавие «Андрейша», переходит в повесть «Гибель Железной»: «бандиты сами сенокосом занялись». Мужики-бандиты из Половецкой республики и мужики-красноармейцы Железной дивизии сближаются Вс. Ивановым в своем желании работать на земле («давеча мужики дивизионные жалуются: к уборке не попасть»).

Непохожий на бандита «обыкновенный мужик» из деревни Калитва в романе А. П. Платонова «Чевенгур» – еще один персонаж, родственный по духу ивановским бандитам из села Бессоновка. Внутренняя близость существовала и между произведениями Платонова и Иванова, время работы над которыми практически совпадало. В 1927 г., по свидетельству Т. В. Ивановой, на недолгое время произошло сближение двух писателей: А. Платонов бывал дома у Вс. Иванова на Тверском бульваре, 14, хорошо знал его жену А. П. Иванову-Веснину, дружеские отношения с которой сохранились вплоть до 1940-х годов (см. об этом: Папкова Е. А. Муза автора «Тайное тайных» // Текстологический временник: Вопросы текстологии и источниковедения. М.: ИМЛИ РАН, 2012).

Вс. Иванов начала 1920-х, с его экзотичностью, яркостью красок, колоритными кряжистыми фигурами мужиков, безусловно, далек от А. Платонова. Но у Иванова периода ТТ есть с Платоновым важные точки соприкосновения. Буйная природа в произведениях Иванова как будто тускнеет: «… бригада шла Половецкой республикой, проселочными скучными дорогами, среди полей. Изредка попадались болотца, серые какие-то топи, и небо над унылыми и тощими полями было серое и скучное» («Гибель Железной»). Сравним: «… там, где ночью было страшно, лежали освещенные и бедные простые пространства <…> уже открывались воздушные виды на чевенгурские непаханые угодья, на сырость той уездной речки, на все печальные низкие места, где живут тамошние люди» (Здесь и далее роман А. Платонова цит. по: Платонов АЛ. Чевенгур. М., 2005. С. 191). В этом покинутом Богом мире, под «серым», «реденьким, как плохой ситчик» (Иванов), «безвыходным», «равнодушным» (Платонов) небом не лают собаки («от войны <…> разучились»), а люди маются, тоскуют и ищут правду. По пустынным дорогам этой России ходит мужик, называющий себя богом (Иванов «Бог Матвей» – Платонов «Чевенгур»), здесь в одиночестве поют неизвестные полоумные женщины (Иванов «Подвиг Алексея Чемоданова» – Платонов «Чевенгур»), а звуки Пасхальной заутрени и воспоминания о Пасхальной ночи (Иванов «Пустыня Тууб-Коя») не будят в душах людей света, они зовут «к тревоге и желанию, а не к милости и миру» («Чевенгур». С. 39).