Тайнопись
Шрифт:
— Это вы очень правы. Но разве могут быть виноваты только пришельцы — их же процентов десять, не больше?.. Да и вообще это примитивизм — всегда искать причины только вне себя! — запальчиво произнес он. — Это мы уже проходили.
Я пожал плечами:
— Или просто самозащита организма — выпускать пар, чтобы котел не взлетел в воздух.
— Тут вы не правы, — возразил академик. — Это тот пар, который не уходит, а возвращается и взрывает котел изнутри. Изнутри! — повторил он и покачал пальцем. — Кстати, а как вам нравится: свою собаку мой профессор назвал по-русски «Водка», а кошку — «Кошка»? Этим он, очевидно, выразил свою любовь к славянским языкам, хе-хе… Читаю «Грани» и то и дело слышу: «Водка, фас!», «Кошка, комм!»
— «Водка» —
Вот лоток с пивом и мороженым. Коньяка нет. Но и пиво может помочь.
— Мороженое? Шоколадное?
— Ах, что вы, с моим слабым горлом! А впрочем, давайте. Но если я приеду больным, жена будет вдвойне на меня обижена — и ей ничего не привез, и без нее лакомился заморскими сластями!
— Но разве вы можете отвезти ей мороженое? Оно растает, — резонно возразил я, направляясь к витрине, где поблескивало золотой вязью пиво «Bitburger», взял пару банок, а для академика — шоколадный брикетик, причем он убедительно просил продавщицу дать ему «теплого мороженого», на что та, смеясь, говорила, что её мороженое не только теплое, но даже горячее.
— Вот видите, немка, а юмор понимает! — удовлетворенно кивал он, начиная эпопею по разворачиванию брикета. — А немецкий язык я, оказывается, еще не совсем забыл! — Обгрызая брикет, он покосился на меня из-под очков: — Вы помните мою просьбу о магазине?
— Это не проблема.
— Вот как раз и проблема! — пристукнул он палкой. — Это должен быть такой магазин, где не очень чтобы дорого и большой выбор. Я обязательно выберу ей кофточку!.. И… И чтобы мужское тоже было. В России много партий, но носков там опять нет! — добавил он многозначительно.
— Это вы преувеличиваете, — возразил я. — Говорят, там уже есть приличные магазины…
— Да, но цены! Считайте, что для большинства их опять нет.
Допив банку, я расправил плечи, огляделся кругом. Стало легче жить. Мраморная фигура пустила крысу бегать по торсу и ногам, дети завизжали, мамы захлопали в ладоши, хиппи закричали, акробаты сделали прыжок, а фокусник в чалме выпустил длинный язык пламени.
Потом академик вспомнил наших общих коллег-друзей из Тбилиси. Многих из старшего поколения уже не было в живых.
— Боже, как я страдал, когда видел по телевизору эти руины, войны, этих несчастных людей, горе, смерть!.. Сколько раз я бывал в Грузии!.. Какая высокая культура диалога царила там! Как изящно люди общались! Как тонко всё чувствовалось и ощущалось!.. Личности окружали меня! Чаша риторики и остроумия не иссякала!.. А какая школа русистики! Вся русская поэзия пила из этой чаши, даже и в буквальном смысле… Как же теперь?.. — С неподдельной скорбью смотрел он на меня.
— Старой Грузии нет. Будет новая. Так уже бывало в истории много раз. Я лично рад, что родился и полжизни прожил в той старой, мирной, щегольской и обаятельной стране, — ответил я.
— Я был знаком там с потрясающими интеллектуалами, учеными, острословами, мыслителями… Таких теперь нигде нет, — блеснул Ксава очками. — Там и жизнь была совсем другая, чем у нас: спокойная, неторопливая, дружелюбная. А какие красавицы!.. Русские женщины тоже красивы, спору нет, но другой красотой. Русская красота греет, а в Грузии женская красота обжигает, ослепляет, сбивает с толку, разит наповал…
— Разве у вас были аспирантки из Грузии? — вскользь поинтересовался я.
— При чем тут аспирантки? — смутился он. — Я говорю… о внешнем…
— Внешнее — продолжение внутреннего, — поддакнул я, косясь по сторонам и высматривая, не подмигнет ли откуда-нибудь своим медовым глазом чекушка, не встрепенется ли мерзавчик.
— Это спорно, хотя и не лишено конструктивности. Помнится, нечто подобное утверждал Виктор Борисович…
— Какой?
— Шкловский.
Я его хорошо знал… А насчет Грузии — жаль, очень жаль.— Старого не вернешь. Теперь всё надо строить заново. Разрушая, все были уверены, что строят. А для того, чтобы строить, надо научиться чему-нибудь…
— Писали на эту тему? — бросая в урну остатки мороженого, спросил Ксава.
— Пишу…
— Прочтите что-нибудь.
— Тогда эссе. Эпиграф — из Луки: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет». «В Грузии было кровопролитие. Сейчас царит вывернутый наизнанку воровской закон, как, впрочем, и во всей бывшей советской зоне, частью которой Грузия была последние двести лет, где на Вышках стояли атомные часовые, на КПП бесновалась банда убийц в маршальских погонах, в Хозчасти заправляли мародеры, в Санчасти — каннибалы, в Каптерках шуровали насильники, на Плацах вопили палачи, а в Красном Уголке хозяйничал верховный иерарх в генералиссимусском френче, пряча гибкий хвост, краешек которого некоторые очевидцы все-таки успели заметить и запомнить. Зная, частью чего она есть и кому должна подчиняться, Грузия раньше других поняла схему преступных законов, царивших в криминальной империи. А поняв, волей-неволей вступила в игру, вовлеклась в чертово колесо, вошла в контакт с другими игроками и шулерами. И эти знания в итоге обернулись против нее самой. В этом корень трагедии. Ибо нет зла внешнего или внутреннего, есть одно общее зло. И кровь не бывает разного цвета. И колесо вращается сразу в обе стороны одновременно, нельзя выскочить из него на ходу, не заплатив долгов Нечистому. И одно тянется за другим, как кишки из распоротого живота».
Академик внимательно прослушал всё это. Помолчал. Протер очки, пробормотал:
— Насчет зла вы точно подметили. В России уголовщина пошла вверх, когда первые убийцы возвратились из Афганистана. Но почему это всё случилось именно в Грузии?
— А потому, что Гамсахурдиа начал строительство т. н. «новой Грузии» с того, что опрометчиво выдернул основу из-под старой. А основа была — терпимость и братство. Тбилиси всегда был центром Кавказа. В нем, как в ковчеге, было место для всякой твари. И все твари, кстати, свое место очень хорошо знали… Нет, надо было разогнать ковчег, начать стройку с крыши, которая тотчас же и рухнула…. Он был романтиком, а не строителем. Он звал в Золотой век, плохо ориентируясь в веке текущем. Он разрубил ауру Грузии, выпустил толпу и сам стал ее жертвой. А толпа уже вывернула все законы наизнанку. Это джинн, которого выпустить — легко, а загнать обратно — невозможно.
— В России такой же хаос, поверьте. Между прочим, у Даля слово «толпа» определена весьма негативными синонимами. Недавно у меня защищалась одна молодая дама. И чего только в её реферате я не прочел! «Скопище», «сборище», «сходбище», «толкотня», «орда», «орава», «ватага». Ни одного приятного слова. Я и сам панически боюсь всех этих орд и ватаг, особенно на вокзалах и в темных садиках — а ну, сбросят под поезд или дадут по затылку бутылкой? А Невский перейти уж и не пытаюсь — машины мчатся как ошалелые… Ну, нам пора?
Когда мы уходили, химеры с неодобрительным сожалением пялились с высоты своего падения, а один из каменных царей поднял руку, то ли прощаясь, то ли козыряя, то ли желая поправить съехавшую корону.
— Надо бы зайти в собор, свечку поставить, — пробормотал я.
— Потом, на обратном пути, — беспечно ответил мой спутник, ловко вворачиваясь в толпу. — Хотя меня и ругают атеистом, я о боге помню… Кстати, известно ли вам, что у Сталина в Кремле была своя церквушка?.. Да, да, прямо в Кремле, на одном из этажей… И он довольно часто туда наведывался… Представьте себе, если б у Кирова в Смольном или у Ягоды в ОГПУ были свои церкви?.. И они бы там челом били?.. А у Сталина была. А был ли Иосиф Виссарионович атеистом — тоже большой вопрос.