Тайны черноморских линкоров

Попытка противодействия «добровольцев» в виде гидросамолета вызвала язвительную ругань моряков, наблюдавших, как громоздкий биплан с отчаянными брызгами, треском и бензиновой вонью носился по воде, но оторваться так и не смог.

К вечеру стрельба с обеих сторон прекратилась и эскадра во главе с новоименованным «Алексеевым» вернулась на базу. Линкор бросил якорь в Северной бухте и стал на длительную стоянку. Угля снова не хватило, его берегли на эвакуацию, которая маячила явственно. Отсюда корабль и ушел в свой последний поход, навсегда покинув родное Черное море.

Одна из самых драматических страниц биографии «Алексеева» связана с эвакуацией из Крыма. Корабль подтянули буксирами к пристани и стали загружать гражданским имуществом, проще говоря, всевозможным барахлом, начиная от адмиральских ковров и кончая буфетными комодами флотского офицерского собрания. На броневую палубу, обычно отдраенную до зеркального блеска, тянули за рога и уши визжащий от страха живой провиант – свиней, овец и даже коров. Мешки, тюки, чемоданы, ящики, узлы громоздились поверх артиллерийских башен, унижая гордую корабельную архитектонику жалким видом всеобщего бегства. Пользуясь суматохой, часть мобилизованного экипажа сбежала, на все топки осталось лишь восемь кочегаров.

Приняв на борт свыше двух тысяч беженцев, «Алексеев» глубокой ночью, без огней, поднял якоря и взял курс на Константинополь. У машин, сбросив папахи и черкески, в поту и черной угольной гари трудились казаки. Гардемарины и кадеты-подростки несли матросскую службу, офицерские жены стояли у раскаленных плит камбуза. Линкор еле полз, ход не превышал пяти узлов. Только через полтора месяца караван пришел в Бизерту, где и закончил свой последний, долгий и трудный путь в изгнание.

Вокруг все чужое – земля, люди, язык, а впереди только надежда, что пройдет время и эскадра вернется к родным берегам. Надежде осуществиться так и не пришлось. Он простоял на замшелых якорях несколько лет, ржавея, ветшая, разрывая сердца былым величием российского флота.

В самом начале Первой мировой войны в строй вошла так называемая «императорская» серия линейных кораблей: «Императрица Мария», «Императрица Екатерина» и «Император Александр III».

Два первых красавца-близнеца, проплавав 4 года, уже лежали на морском дне, один в Севастополе, другой в Новороссийске, третий под именем «Алексеев» доживал век в чужих водах. Французы, приняв русских беженцев, в уплату за пребывание эскадры и людей в Бизерте, объявили корабли своей собственностью. Когда установили дипломатические отношения с Советской Россией, вдруг возникло желание вернуть суда на Черное море. В Тунис приехали советские представители, известный кораблестроитель, академик и адмирал Крылов и бывший царский контр-адмирал, ныне совслужащий Беренс. Родной брат Беренса, тоже контр-адмирал, только белый, как раз и командовал бизертской эскадрой.

Вот что делает с нами, русскими, жестокое гражданское противостояние. Братья прошли мимо, сцепив зубы и даже не взглянув друг на друга.

Но компания не состоялась. Хитрые французы неожиданно выдвинули требование: «Корабли вернем, если Советская Россия заплатит царские долги»… После этакого поворота переговоры сразу прекратились, делегация уехала ни с чем.

Однако, постепенно Бизертский рейд пустел, боевые корабли стали продавать на слом. Долго оставался один «Алексеев». Его «сломали» последним, в 1934 году, однако орудия и прицельное оборудование сняли, объявив собственностью Франции. Но история корабля на этом не закончилась. Она, как и у всех черноморских линкоров, продолжилась в его пушках.

В ноябре 1939 года началась советско-финская война. Карл Маннергейм, бывший царский генерал, а на том этапе уже Главнокомандующий финской армией, знал о силе корабельных орудий «Алексеева», выпросил их у Франции, ведь пригодных к ним снарядов после ухода Балтфлота из Гельсингфорса в 1918 году у Финляндии оставалось достаточно. Французы, чтобы лишний раз нагадить России, согласились. И началась «одиссея» переброски орудий со складов в Тунисе в финский порт Або.

Пароход «Жюльетт» с первыми четырьмя пушками шел до Балтики полгода. Началась уже вторая мировая война, пароход прятался от подлодок, ремонтировался после столкновения с английским сухогрузом, хотел выгрузить пушки в Норвегии, но там не оказалось кранов, чтобы поднять 50-тонные стволы. Потом, прикрыв их зерном, добрался, наконец, до финского берега, где сдал груз местному командованию.

Второй пароход «Карл Эрик» успел проскочить Балтийское море до начала Скандинавской операции немцев, но пришел в тот же Або через несколько дней после заключения перемирия с СССР, когда надобность в таком вооружении отпала. Маннергейм лично приезжал в порт посмотреть за разгрузкой, разводя руками: «Что теперь делать с этими махинами?» Когда началась Великая Отечественная война, немцы разыскали на одном из финских складов жирно смазанные бережливыми финнами исполинские стволы. Начиналась осада Ленинграда, и у гитлеровцев возникла идея создать крупнокалиберные батареи на железнодорожном ходу, благо снарядов избыток. Финны не возражали, и работа закипела.

У немцев вообще была идея-фикс – подавить Ленинград не столько авиацией, сколько обстрелом из крепостных орудий. Они даже притащили из-под Севастополя поврежденную гигантскую пушку «Дора» и пытались установить на позицию. Однако из этого, как и из затеи с «алексеевскими» орудиями, ничего не получилось.

Советская бомбардировочная авиация держала в напряжении немецкие войска, да и Маннергейм, герой русско-японской войны, не очень-то разделял стремление своих союзников к обстрелу Санкт-Петербурга (он всегда его так называл), особенно из сверхтяжелых орудий, города, где он провел молодость, где окончил Николаевское кавалерийское училище, где служил в гвардейском полку, а потом им командовал, принимая участие в парадах на Марсовом поле.

– Русские никогда не простят, если с финской территории будет разрушен Санкт-Петербург, – сказал он как-то своему близкому окружению. – Тем более из русских орудий. Нам с ними все равно придется соседствовать.

– Вы в этом уверены? – спросило окружение.

– Без всяких условий! – твердо ответил семидесятипятилетний финский маршал, похожий на старого и мудрого филина. – Вы разве не видите, какие серьезные выводы они сделали после войны с нами?

В 1944 году Финляндия вышла из войны. Пушки линкора «Генерал Алексеев» так ни разу и не выстрелили по Ленинграду и вообще не стреляли больше никогда. После того, как финны вернули их советской стороне, они нашли последний приют на музейном полигоне у самого берега Балтики, где находятся и сейчас.

Цусимская трагедия, в которой Россия потеряла половину своих броненосцев, заставила более трезвыми глазами посмотреть на будущность отечественного флота. Николай II, чувствуя вину, распорядился весь доход от винной и табачной монополии направить на строительство новых линейных кораблей и броненосцев, выделив на каждый до 30 миллионов рублей золотом. На стапелях и оружейных заводах закипело дело. Может быть потому, что новый флот создавался на «порочные» деньги, судьба его оказалась трагичной, особенно линкоров императорской серии.

Их, под хоругви и молебствие, заложили на Николаевских верфях в октябре 1911 года, когда оправившись от русско-японской войны и беспорядков 1905 года, Россия стремительно снова входила в число сильнейших военно-морских держав.

Григорович, министр морского флота, один из тех, кто повлиял на решение царя, писал из Николаева жене: «Вчера я заложил постройку трех линейных кораблей – «Екатерины II», «Императрицы Марии» и «Императора Александра III». На церемонии присутствовали представители иностранных государств. Германский консул, каналья, все время улыбался. Наверное, думал, что из нашей затеи ничего не получится. Еще как получится!»