Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Она пошла по коридору к стеклянным дверям, выходившим на лестничную площадку. Она думала о том, как свернет с дорожки из желтого кирпича и пойдет дальше, дальше. Там, позади строений базы, за деревьями и полосой колючих кустов, есть калитка, и за ней тропинка и неглубокий овраг, и ручеек на дне оврага. Она видела этот ручеек. И, конечно же, лучше выйти там, а не через главные ворота – она ведь еще не дождалась, и потому не должна покидать базу.
Нет, она, разумеется, вернется – но это лишние расспросы и всякие прочие ненужности. Лучше через калитку – а по оврагам лазить несложно, она в прекрасной форме. Да, болело… и тяжесть… Но все прошло. Через калитку… Насидится еще у телевизора… ковбои… индейцы… Томагавки. «Смойте
…Все получилось, все прошло без сучка и без задоринки – так, как и должно было пройти. Калитка, правда, оказалась запертой – но разве трудно перебраться через калитку? На склоне оврага росли какие-то мелкие кустики, а в ручье лежала автомобильная покрышка. А за оврагом был пустырь… нет, конечно, не простой пустырь – полигон. Площадка для «консервной банки» и вездехода. А еще дальше тянулась заброшенная железнодорожная колея, сразу видно, что заброшенная – совсем заросла травой, и никаких поездов. Те, кто дождался, уезжали отсюда не на поездах. Наверное, просто уходили. Вот как она. Взяла да и ушла. Но она вернется, ей еще нужно ждать. Еще не время…
«Теперь прямо, – сказал голос. – Там будет улица».
Ну конечно же, она знала, что там будет улица. Она все знала, и могла идти хоть с закрытыми глазами. Нет ничего проще. Если это тренировка, то очень легкая. А зачем трудности? Все спокойно и хорошо. В плаще удобно и уютно. Она правильно сделала, что не забыла о плаще. А та пусть жует свое бесконечное печенье и бормочет. Приходят две какие-то толстые женщины, неповоротливые, шумные, приносят печенье – но почему-то не забирают с собой эту бормоталку.
Пусть бормочет…
Улица. Автомобили. Интересные автомобили, как в кино. Люди. Смотрят на нее, проходят мимо. Никто не зовет с собой. И не позовет. Потому что это – другие люди. Не этих людей она ждет. Люди идут по своим делам, и она – по своему делу. И без подсказок знает, что далеко впереди – мост. Ей туда, через мост, на другой берег милой сердцу Теннесси.
Улица. Автомобили.
«Тут и там дома за пределами замкнутого пути, деревья, деревья, кусты, мимо них, мимо нас автомобили – перед нами, обгоняют, подгоняют сзади, и слева летят навстречу, слишком блестящие, неумолимо скользят в шесть рядов, на юг и на север мчатся, невнятно бурча…»
Точно, очень точно. Кто это написал? Да, Дениза Левертов*. Кто это – Дениза Левертов? В сером плаще, по мосту над рекой… Нет, Дениза Левертов – это другая. Это другая. * Американская поэтесса. (Прим. авт.)
«Я на серую воду смотрю, уплываю с серой водой… Я стою – и плыву, и плыву… Я осталась – и я уплыла…»
А это кто? Девочка, школьница, эти слова сложились в ее голове… Но как ее звали? Как ее зовут? Где эта девочка? Уплыла? А кто остался?
Как быстро и незаметно поменялось все вокруг. Нет уже моста, и нет реки, река позади – а есть лужайки перед аккуратными домиками, качели, велосипеды. Деревья вдоль тротуара – такие знакомые. Только пониже и потоньше. Уплыла – и осталась…
Она замедлила шаг.
«Это здесь?»
Голос в голове не отозвался.
Она и так знала, что это – здесь. И остановилась у невысокой ограды.
На крыльце сидела девочка с большим красным яблоком в руке и листала книжку.
Она смотрела на девочку до тех пор, пока та не подняла голову. Глаза девочки расширились, она выронила яблоко, вскочила и бросилась в дом. Хлопнула дверь. Книжка осталась лежать на крыльце.
«Пора», – сказал голос.
Она медленно отступила от ограды и побрела по тротуару туда, откуда пришла. Туда, где находятся те, которые ждут. На
дороге туман. Туман… Это наша судьба. Это – жизнь…Никто ей не подсказывал, и не из памяти всплыли слова. Она только что придумала их. Сама. Как когда-то…
Значит, она может и это? Алексу не сказала, что может и это. Она может…
Ей стало еще спокойней.
Прогуливаться по дорожке из желтого кирпича, собирать опавшие листья – и ждать, ждать… Ждать.
«Сорок лет Моисей водил свой народ по пустыне, – сказал голос. – Сорок лет будешь блуждать и ты».
– Как хорошо… – прошептала она.
Прошлое исчезало.
42.
– Ну, за Украину! – тоном Михалыча из популярных когда-то кинофильмов провозгласил дед Тарасов, поднимая стакан с водкой.
Стакан у него был настоящий, граненый, чуть отливающий синевой; рюмок и стопок дед не признавал и в гости ходил со своей, сталинских, наверное, еще времен посудиной.
Вячеслав Андреевич, кивнув Сереже, синхронно с дедом осушил малообъемную, не чета тарасовской, хрустальную стопочку и тут же налег на соленые грузди и квашеную капусту. Тетя Лена за компанию отпила чуть-чуть компота из большой расписной чашки, а Сережа удовольствовался прихваченной из города шипучей пепси-колой.
Тост деда Тарасова прозвучал в его честь – именно он, Сергей Мосейкин, семнадцатилетний студент музыкального училища, являлся в данный момент единственным представителем сопредельной Украины в деревушке Катьково, вековавшей не первый уже свой век в густых лесах Тверского края к северо-западу от столь же древнего города Торжка.
Отец Сергея еще в советские времена перебрался из Твери на Украину, да так там и застрял, хотя и не оставлял мысли вернуться в родной город на Волге. Сергей же впервые этим летом приехал в Россию, которая была для него не только чужой, но и во многом пугающей страной, недружелюбным соседом – так ее характеризовали украинские масс-медиа. После окончания учебного года у него был выбор: то ли навестить троюродного брата в Минске, то ли все-таки своими глазами увидеть Россию, о которой отец ему давным-давно все уши прожужжал.
И Сергей решил съездить в Россию. Отец и рад был бы поехать вместе с ним, но не получилось – нужно было заканчивать неотложную работу. В Твери жила вместе с мужем его родная сестра, которая и встретила Сергея с распростертыми объятиями – своих детей у нее не было. А чтобы не изнывать от июльской жары в городе, они отправились в глубинку, в леса, где не перевелись пока ягоды и грибы. Этой весной умерла в деревне Катьково дальняя родственница Вячеслава Андреевича, мужа тети Лены, и оказалось, что, кроме него, претендентов на опустевшее деревенское жилье нет. Сам Вячеслав Андреевич преподавал отечественную историю в Тверском университете, бросать работу и переселяться в глухие леса не собирался, но и нежданно-негаданно доставшийся в наследство дом решил не продавать – ведь готовая же дача! Правда, далековато: электричкой от Твери до Торжка, потом еще два часа проходящим поездом до ни на каких, наверное, картах не значащегося полустанка, да оттуда километров семь-восемь полем-лесом, полем-лесом… Но ведь не каждый же день совершать такие одиссеи – в отпуске можно и на неделю туда забраться, и на две.
До приезда Сережи Вячеслав Андреевич с женой побывали в Катьково несколько раз, в выходные. И вот теперь, загрузившись продуктами, выбрались всерьез и надолго. Сережа за свою жизнь и леса-то настоящего толком не видел, потому что вырос в степном городе, продуваемом пыльными ветрами, в местах, что звались когда-то Диким Полем. А тут, в тверских краях, леса были хоть куда! В таких лесах вполне еще могли обитать, хоронясь от железной поступи новых разнузданных хозяев планеты, соловьи-разбойники и кикиморы, анчутки и водяные, лешие, русалки и прочие представители уходившего безвозвратно прошлого…