Тайны Гестапо

– А я говорила и говорю, – приподнялась Ольга, – что надо учиться и учиться разговаривать по-немецки!

– Но мы и сейчас говорим по-немецки, Оля, – негромко попытался защититься Паркета.

– Говорим, но как? Даже итальянец уловил фальшь!

– Да потому, что он учил наш язык, знает все диалекты, вот и уловил, – возразил Гейнц.

– А тебе, Гейнц, откуда известно, что он изучал диалекты?

Оказалось, что между ним и итальянцем по дороге произошел такой разговор:

«… – А вы, ефрейтор, из каких немцев?

– Из настоящих немцев, господин капитан. Но если вы имеете в виду, из какого я города, то я – из Колбенца.

– Вот видите, ефрейтор, я не ошибся, думая то же самое. А вот гауптштурмфюрер…

– Что гауптштурмфюрер, господин капитан?

– Господин гауптштурмфюрер разговаривает на очень странном диалекте, который мне совсем незнаком, ефрейтор. К тому же, он говорит сдержано, короткими фразами, скорее вопросами, как будто подыскивает нужные слова.

– Осмелюсь доложить, господин капитан, что это у господина гауптштурмфюрера после контузии. Одно время он совсем не разговаривал. И потом… господин гауптштурмфюрер из прибалтийских немцев, из Кенигсберга…

– Возможно… – сказал Джульяни и показал дом, возле которого надлежало остановиться».

Когда Гейнц закончил свой подробный рассказ о разговоре с итальянцем, Павел заявил:

– Оставаться здесь рискованно, надо сматываться.

Решили не теряя времени покинуть этот дом, несмотря на ночь за окном.

Но выезжать из города ночью было бы подозрительно для поста фельджандармерии. И было решено переночевать в каком-нибудь частном доме.

Миновав порт и выехав к железнодорожному вокзалу, поехали вдоль недействующей трамвайной линии по Первой Слободке, присматриваясь к темным, казалось, нежилым домам. Уже недалеко от поворота к Рыбачьей гавани они заметили в окне одного из домов сквозь щели внутренних ставень тусклый свет.

Гейнц остановил машину, и Ольга, постучав в первую же дверь, на русском языке попросила пустить на ночлег, пообещав заплатить хозяевам продуктами. Дверь отворилась, и Иванцова с Андреем вошли в дом.

Павел и Гейнц распахнули ворота, поставили «опель» у крыльца дома.

Дом был небольшим. Маленькая прихожая, загроможденная сундуком и вешалкой, вела в кухню с одним окном. Налево из этой же прихожей дверь вела в большую комнату с окнами на улицу. Комнату освещала керосинка, свет которой они и увидели сквозь щели наглухо закрытых ставень.

Хозяин, высокого роста, немного сутуловатый, с лицом восточного типа, и пожилая женщина настороженно смотрели на ночных гостей – немецких офицеров. Но когда те мирно стали располагаться в комнате, а «немка» спросила, уж не стеснят ли они их, те успокоились и ушли на кухню, где, очевидно, спали, так как там было тепло, а здесь прохладно, несмотря на то, что тыльная часть печи выходила в эту большую комнату.

Все четверо вскоре расположились на старых матрацах, которые принес хозяин, и на тех дорожных постельных принадлежностях, которые всегда возил в машине заботливый Гейнц.

На рассвете стали собираться в дорогу, хотя определенного плана у них не было.

Ольга отнесла баночку консервов и около двух десятков таблеток сахарина хозяевам, а из кухни принесла чайник кипятка для кофе.

За завтраком Ольга машинально взглянула на стену, где висели портреты мужчины и женщины в рамке. Задержав на них взгляд, она отметила про себя: «Как в Армавире, в комнате Анисии Григорьевны, где я жила…» И тут же громко вскрикнула:

– Вспомнила! Я вспомнила!

Все удивленно уставились на Ольгу.

– Андрей, девушку на фото итальянца вспомнила! Клавдию!

И Ольга рассказала своим друзьям, кого она видела на фотографии Ферро Джульяни.

Чтобы убедиться в этом окончательно, поехали в фотосалон. Андрей хорошо помнил, что на тыльной стороне фото был оттиснут штамп: «Фотосалон г-на Ковальчука. Мариуполь, Верхмахштрассе».

Фотосалон они нашли без труда, но он был еще закрыт, и им ничего не оставалось, как ждать. Ожидать пришлось недолго. Вскоре пришел маленький, толстый и очень подвижный хозяин фотохудожественного предприятия. Он расшаркался перед «господами немцами» и, узнав что им надо, тут же сообщил:

– Как же, как же, фотографировалась, красивая такая… даже для витрины я хотел… Да, да, с итальянским капитаном приходила…

Он быстро отыскал негатив, и Ольга заказала несколько фото и портрет девушки.

Не прошло и получаса, как Ольга держала в руках увеличенный портрет Клавдии и несколько фотографий меньшего размера.

– Да, это она ^Андрей, – шепнула Иванцова Паркете. – Дочь Анисии Григорьевны, Клава, я не ошиблась…

Заплатив Ковальчуку за работу марками, друзья сели в машину и покатили к порту, еще не зная, как им отыскать «мадонну Клавдию».

– А что ее искать, – удивился Гейнц, – ведь я отвозил итальянца к ней.

Дом, к которому прошлым вечером Гейнц подвозил Джульяни, был одноэтажный, но большой, с массивными парадными дверьми и крыльцом с ажурными металлическими перилами. Несколько раз проехали мимо него и, не заметив ничего подозрительного, остановились. Паркета и Иванцова направились к дому. Однако он оказался запертым и пустым. На стук никто не отвечал. Они обошли вокруг дома, но никого и ничего не нашли. Посоветовавшись, решили ехать к итальянскому офицеру.

Дверь им открыл тот же матрос-кок. Он был в белоснежной куртке и таком же колпаке на голове. Матрос залепетал по-своему, показывая рукой, что дома капитана нет и указал вниз, в сторону порта.

Поехали в порт. Не доезжая к нему несколько метров, Ольга и Гейнц почти одновременно закричали:

– Ферро!

– Капитан!

На итальянца было страшно смотреть. Он медленно шел от проходной, опустив плечи и голову. Лицо его было уставшим и словно постаревшим.

Андрей окликнул его. Джульяни обернулся и тут же бросился к ним. Сбивчиво, торопливо, со свойственным ему темпераментом заговорил:

– Мою мадонну, мадонну Клавдию, увезло гестапо. Они всех арестовали, всех, кто служил в отделе связи!

Ольга тут же спросила:

– А причина, причина какая, господин капитан?

Джульяни объяснил, что кто-то из радистов узла связи передал в эфир шифрованную радиограмму, которую перехватила радиопеленгаторная станция. И вот сейчас ищут того, кто это сделал, допрашивают каждого. Всех арестованных держат в трюме ледокола «Патрия».

– Помогите ей, господин гауптштурмфюрер, помогите! – с горечью закончил свой рассказ итальянец. Но потом отступил на шаг и, как бы придя в себя, молвил: – Ах, да… вы не можете помочь, господа…