Тайны Храмовой горы. Иерусалимские воспоминания

Лалибела осторожно прошел вокруг мечети, правильного восьмигранника, увенчанного золотым куполом. В священное здание заходило множество арабов: как мужчин, так и женщин. Они настороженно следили за эфиопом, чтобы он не приблизился к Куббат ас-Сахра ближе, чем на десять шагов. Лалибела вновь почувствовал некоторое подобие ревности. Он не любил ислам и считал религию, которую принес миру арабский пророк, заблуждением или, по крайней мере, большим шагом назад от истины, которую даровал людям Христос.

Но ему казалось странным, почему Господь попустил неверным евреям и язычникам-огнепоклонникам разрушить планы великого Юстиниана, почему была разрушена прекрасная базилика Неа, а храм великого Константинополя — святая София обращена турками в мечеть?

Византия — великая страна, некогда хранительница веры, обращена мусульманами в прах. Восточные христиане везде, кроме Эфиопии и России, находятся в униженном положении, либо перед мусульманами, либо перед католиками. Да и, честно говоря, даже в России и Эфиопии мирские власти стараются вмешиваться в церковные дела, так что эта независимость — дело весьма условное.

Одно осталось для христиан — независимость совести.

Лалибела прогуливался по Харам-эш-Шерифу. Оставалось немного времени до начала намаза, скоро туристов начнут выгонять с Храмовой горы суровые стражники. Монах решил, пока было время, подойти к восточной стороне горы, туда, откуда открывался вид на Масличную гору и где стояли величественные, замурованные большими тесаными камнями Золотые ворота. Он прошел через небольшой парк, зеленый, но пустынный, к крепостной стене, забрался наверх и взглянул вниз, прямо на долину. Вид открывался необыкновенный. Масличная гора была очень красива, даже в полуденную жару. Золотые купола русского монастыря святой Марии Магдалины почти растворялись в солнечных лучах. Вечером, когда солнце будет садиться, эти купола загорятся мягким, но сильным светом, словно свечи во время праздничного богослужения.

Между двумя горами, которые по своему размеру были лишь небольшими холмами, но по своему духовному значению врезались своими вершинами в небо, лежали древние кладбищенские камни. Некоторым гробницам было уже более трех тысяч лет. Это была знаменитая долина Иосафат — долина мертвых, где начнется воскресение всех от века умерших…

Вдруг монаха кто-то грубо окликнул. Лалибела обернулся и увидел чернокожего стража Харам-эш-Шериф. По внешнему виду это был эфиоп. Эфиопы и суданцы отличались от других чернокожих Африки. Их кожа носила благородный пепельный оттенок, и черты их лиц более напоминали семитов, чем хамитов.

Эфиоп-мусульманин, увидев своего брата по цвету кожи, улыбнулся. Затем он сказал несколько слов на арабском. Лалибела, улыбнувшись в ответ, пожал плечами, показав, что не знает этого языка. Тогда охранник поправил автомат и, неуверенно улыбаясь, спросил Лалибелу на эфиопском языке:

— Приближается время намаза. Я должен выгнать туристов с Харам-эш-Шериф. Прости, что грубо окрикнул тебя, мы боремся с иудео-христианской мафией очень давно. Но, я смотрю, ты, хоть и христианин, но тоже черный. Откуда ты, брат?

Монах дружелюбно посмотрел в глаза своему коллеге — хранителю Харам-эш-Шериф.

— Меня зовут Лалибела, я из монастыря близ Аксума. Это Эфиопия!

Страж заметно обрадовался.

— Я еще помню этот язык, которому когда-то учил меня отец. Недаром родители гордились моей памятью, поэтому мулла и отправил меня учиться. О, Аксум — древняя столица, много об этом городе слышал. Я Юсуф, мой отец наполовину эфиоп с Эритреи, принявший ислам, а мать родом с Йемена. — Юсуф пожал Лалибеле руку и продолжил рассказ. — Они поселились в Йемене, где с малых лет привили мне любовь к Аллаху, так я познал, хвала Всевышнему, истину. Я закончил с отличием медресе в Дамаске и выучил Коран наизусть.

Меня ждала хорошая судьба, брат. Но, повинуясь священному огню любви Божьей, который однажды возгорелся в моем сердце, я решил послужить пророку как воин. Уже несколько лет я защищаю священную мечеть Аль-Акса. — Юсуф медленно прокрутился вокруг своей оси, как будто осматривая окрестности. — Мы все, брат, под дулами израильских снайперов. В любой момент евреи-оккупанты могут начать религиозную войну. Аллах может расправиться со своими врагами в мановение ока, но ему угодно, когда правоверные проявляют свою ревность. — Юсуф остановился и пристально посмотрел на Лалибелу. — Так ты христианин, человек книги? Лалибела! Что ж, да поможет тебе Всевышний! Но скажи: что мешает тебе присоединиться к воинам пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует?

Лалибела помедлил с ответом.

— Там, в священном городе эфиопов Аксуме, есть старинная часовня, где стражник охраняет ковчег завета — тавот. Настоятель монастыря порекомендовал мою кандидатуру Святейшему Патриарху на должность нового хранителя тавота, так как действующий хранитель слишком стар и близок день его упокоения. Эта часовня с тавотом также важна для Эфиопии, как для мусульман Харам-эш-Шериф.

Никто не может пройти близко к часовне, железная решетка и страж ревностно охраняют святыню, которая, в свою очередь, охраняет всю Эфиопию. Я давно верю в Христа, и вера моя тверда как никогда. Тем более, я придерживаюсь древней аскетической традиции, я… монах.

— Что ж. — Страж неуверенно сжал автомат. — Скоро начнется намаз, поэтому тебе лучше покинуть Харам-эш-Шериф.

Лалибела хотел было удалиться, но почему-то остановился. Между ним и Юсуфом оставалась какая-то недоговоренность. Он был ему братом по крови, он, хоть и по-своему, но верил в Бога и охранял Харам-эш-Шериф. Монах дружелюбно сказал:

— Я не хотел унизить тебя, Юсуф, своими словами, или превознести христианство над исламом, хотя и убежден в истинности учения Христова.

Юсуф в ответ лишь надменно засмеялся, и автомат закачался на его груди.

— Не хотел унизить, говоришь?! Я знаю, Лалибела. Это просто невозможно. — Голос Юсуфа стал твердым. — Посмотри же в глаза фактам.

Аль-Кудс одинаково священен для половины населения нашей планеты, другая же половина являются язычниками или того хуже — атеистами. И вот в самом священном месте, исключая Мекку, в самом священном месте, вот уже более тысячи лет мусульмане владеют Священным двором. Как бы крестоносцы или иудеи ни хотели вернуть себе Харам-эш-Шериф, ничего у них не получается, потому что Аллах не дает совершиться беззаконию. Разве одно это не доказывает тебе истинность ислама? — В глазах Юсуфа загорелся огонь. — Христианская Европа уже давно стала центром безбожия, а их церкви — церкви обреченных. Дочь Европы — Америка — является большим шайтаном современного мира. А ислам — самая развивающаяся и мощная религия на земле. И уверяю тебя — настанет день, когда на земле будет развеваться одно великое знамя — зеленое знамя пророка. Зачем ты здесь? — Юсуф внимательно посмотрел на монаха. — Ведь мы же братья, Лалибела.

Мы братья… — Юсуф задумался… — Братья… И Аллах привел тебя ко мне, чтобы я сказал тебе то, что сказал.

Лалибела засомневался, стоит ли говорить то, что у него на сердце. Поколебавшись минуту, он все-таки ответил.

— Я был вчера на Масличной горе и смотрел на Харам-эш-Шериф в свете заходящего солнца. Я видел тебя, если это был ты, и завидовал тебе, тому, что ты защищаешь великую святыню — Харам-эш-Шериф.

Юсуфа обрадовал ответ Лалибелы.

— Так присоединяйся же к нам, и я смогу договориться с нашими, чтобы ты защищал Аль-Акса вместе со мной, мы можем плечом к плечу с оружием в руках вести джихад против неверных. Хочешь, произнеси шахаду прямо здесь, и мы вместе совершим твой первый в жизни намаз.