Тайны Инков

Вторым аспектом этого учения является тот, который я до сих пор не подчеркивал, хотя он скрыто присутствует во всем, о чем говорилось. Это понятие шкалы.Андская космология в целом, связывающая мертвых, живых и богов, представляла собой шкалу особого рода. В этом качестве она участвовала в архаичной теории шкал, которая на первый взгляд кажется весьма простой.

Китайская поговорка гласит, что «календарь и звучание свирели настолько плотно примыкают друг к другу, что невозможно просунуть между ними даже' волосок». Это та идея, которая была бы хорошо понятна Кеплеру или Пифагору: понятие действия законов на различных уровнях и в различной среде, — законов, в одинаковой мере поддающихся выражению математической точностью астрономии или посредством звуковых колебаний. Подобно китайской свирели, андская свирель настроена на пятитональную шкалу. Андское мышление буквально пронизано этой «квинтэссенцией»: пять Солнц, пять ступеней на пирамиде, пять мумифицированных супружеских пар императоров в храме Солнца, пять нот в звуковой гамме.

Шкала. Это слово происходит от латинского слова, обозначающего «лестницу» и выражающего восходящие ступени как музыкальной гаммы, так и лестницы к звездам. В Перу, где она иногда называлась лестницей, хотя чаще мостом, шкала имела пять ступеней. Последняя «ступенька», по которой Виракоча переходил через Млечный Путь в Близнецах на землю бессмертных, без видоизменений фигурирует в «Божественной комедии» Данте (четырнадцатое столетие) под названием scala,или лестница, по которой поднимался Данте, чтобы переместиться от неба Сатурна к сфере неподвижных звезд в Близнецах [131] . Патроном Данте был Сап Grande della Scala, буквально «Большой Пес Лестницы», обозначавший Сириус, звезду из созвездия Большого Пса ниже Близнецов по большой лестнице галактики. Данте и его окружение принадлежали к «старой школе».

131

«Я видел лестницу, поднятую так высоко // Она взлетала за пределы моего взора. // Вслед за тем я видел, как спускаются с полосы на полосу — // Столь многочисленные блески, что мне казалось, будто это небо // проливало свет каждой звезды» (Данте).

Хотя корни этого учения, быть может, восходят к столь древним временам, что даже трудно себе представить, его следы все еще обнаруживают себя в средневековом музыковедении. В нем мы находим нотации, которые сегодня являются обычной для Запада музыкальной гаммой из семи нот — до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до. Эти названия представляли собой латинскую мнемонику для составных элементов «шкалы» организации космоса, схемы, которая была древней уже и во времена Данте.

Эта «шкала» во всех отношениях согласуется с современными западными представлениями об организации космоса. Она берет начало от абсолюта, абсолютного «ничто», Бога в буддистском мировоззрении. Оно вырастает в спутники планет, или луны. Затем происходит наша собственная планета, то есть точка наблюдения, начало жизни, делающее возможным само наблюдение. После в совокупности, или солнечной системе, возникают планеты. Далее наступает переход на совершенно иной, высший уровень организации, к самому солнцу. После этого данная шкала переходит на уровень составления совокупностей солнц в галактики, опять же в соответствии с современным мышлением. Затем возникает сфера всех видимых астрономических объектов, звездное небо, или сфера неподвижных звезд. И в завершении происходит возврат к абсолюту, Богу во всех формах.

В скрытом виде в этом учении всегда присутствовало представление о сознании. Согласно этому представлению, восходящий порядок космической организации соответствует возрастающим уровням организации разума. Эта древняя идея недавно получила широкое хождение в так называемой «Гее-гипотезе» геохимика Джеймса Лавлока. Лавлок постулировал, что биосфера Земли — это форма саморегуляции разума. Так, несмотря на то, что архаичные представления о шкале могут выглядеть почти простодушно-наивными, подобно блокам накопления у детей, они всегда предполагали единую теорию знания, в которой действуют те же законы, каковым подчиняются управление вселенной, звуковые колебания или возможности человеческого познания (эти несколько «наборов» называются здесь лишь ради примера).

Прежде чем устанавливать один простой факт об архаичной теории астрономической шкалы, для оценки которого не требуется быть приверженцем мистицизма, было бы полезно сказать несколько слов о том, как некоторые тенденции в научной мысли, связанные с радикальным сдвигом в научном мировоззрении последнего столетия, нынче выглядят совершенно «архаичными» в своей оценке шкалы.

Направление современной науки в нынешнем столетии приняло драматический оборот со вступлением в принцип неопределенности. Появление неопределенности подняло ставки в науке посредством постановки под сомнение самих основ научного знания. Один из таких вызовов был брошен самому измерению, Необходимейшему условию экспериментального моделирования. Принцип неопределенности Хайзенберга устанавливал, что измерение одного из двух связанных количеств, таких как положение и кинетическая энергия частиц атома, обязательно создавало неопределенность в измерении другой.

Одинаково революционным открытием было очевидное исчезновение предсказуемости поведения материального мира, рассматриваемого на уровне структуры атома. Начиная с Ньютона и на протяжении всей, викторианской эпохи вплоть до теории относительности Эйнштейна (1904) считалось, что посредством достаточно точных измерений можно было предсказать поведение любого физического процесса. Такой взгляд на мир заключал в себе своего рода уверенность в том, что человек может подчинить себе физическую среду, проникнув в тайны законов управления процессами, задуманные Творцом. Поэтому всех повергло в шок осознание выводов таких работ, как труды Курье, о том, что неопределенность, похоже, находилась в самой основе материальных процессов. Исследуя радиоактивный распад радия в свинец, Курье заключил, что момент, когда наступит трансформация определенного атома радия, не сможет быть предсказан в течение 500 000 лет. В этом мире атомного ядра отвергались законы причины и следствия.

Путь преодоления очевидной потери «контроля» над принципами организации материального мира обеспечивался в соответствии с теорией квантовой механики Планка, которая заменила предсказуемость принципом статистической вероятности. Если взять в достаточно больших количествах частицы, скажем, радия, то период его трансформации можно было бы установить статистически, даже если поведение отдельно взятого атома не поддавалось предсказанию. Таким образом, наличие непредсказуемости в основе материального мира оказывалось возможным обойти, так как статистической вероятности для технологических применений было достаточно.

В области теоретической физики, однако, темпы открытий отставали. Единой теории поля, которая бы объединила в себе все открытия ядерной физики, сформулировать не удавалось. В этих условиях начало нарастать недовольство среди части ученых, у которых возникло ощущение возникновения своеобразного теоретического тупика. Искусство ядерной физики заключается в создании крупных экспериментов, — экспериментов, в которых регистрируется как можно больше переменных, чтобы сосредоточиться на одном явлении. Поскольку казалось, что такой путь занятия наукой исчерпал свои пределы, то, следовательно, испарялась надежда на дальнейшее обращение к проблемам в «реальном» мире, то есть к таким проблемам, как прогнозирование погоды, в котором тоже огромное число переменных.

Поначалу думалось, что возможности гигантских цифровых компьютеров по уплотнению данных смогут помочь решить такие проблемы, как прогноз погоды. В действительности же компьютеры начали показывать и во сне не снившуюся непредсказуемость материального мира, такое поведение, которое, как оказалось, парадоксальным образом распадалось на структуры по сложности. Эти и им подобные открытия начали складываться в новую науку, называемую Хаосом. «Оказывается, что за фасадом порядка может скрываться невообразимый хаос — и, кроме того, глубоко внутри хаоса скрывается даже более высокий порядок».

«Современное изучение хаоса началось в 1960-е годы с постепенного осознания того, что абсолютно простые математические уравнения могли бы моделировать системы, столь же интенсивные, как водопад. Незначительные различия на входе могли бы быстро становиться всеобъемлющими различиями на выходе — явление, названное «чувствительной зависимостью от начальных условий». В погоде, например, оно выливается в то, что лишь полушутливо называется Эффектом Бабочки, представлением о том, что колебания воздуха, вызываемые бабочкой сегодня в Пекине, через месяц могут трансформироваться в штормовые ливни в Нью-Йорке».