Тайны исчезнувших цивилизаций

Историки не склонны объяснять упадок майя междоусобицами. Одних изматывающих войн недостаточно, чтобы бросить на произвол судьбы сотни городов, многие из которых даже не разрушены. Однако с X по XV век у майя продолжался упадок, носящий именно такой характер: многочисленное плотно жившее население без всяких видимых оснований оставило все города и словно растворилось в джунглях. Чума или другая эпидемия, которые описаны Диего де Ланда, не объясняют массового ухода: люди не умерли, на новом месте они вновь закладывают города и строят их серьезно и основательно, на века… А потом покидают и эти новые города, стремясь опять куда-то. Нет следов массовой гибели от наводнений или землетрясений (хотя эти бедствия тоже были). А города оставлены, судя по производимому впечатлению, будто на пять минут. Города не завоевывались варварами! Хотя были и завоеванные пришельцами города… Но в этом случае должны были остаться хотя бы пришельцы!

Впрочем, все события из перечисленных, конечно, имели место. Вполне вероятно их суммарное воздействие на судьбу майя. Запрограммированное историей человечества нашествие варварских племен, когда гибнет почти целиком развитая культура, необходимо для того, чтобы потом, на их плечах, та же культура не только возродилась, но и превзошла предыдущую. Быстрого качественного скачка завоеватели майя не сделали. История не дала им явиться через несколько столетий в новом блеске.

Даже прошлое говорит о том, что этот закон в Америке не всегда действовал: завоеватели ольмеков ацтеки не проявили себя ярче ольмеков. Лишь завоеватели майя на базе культуры ольмеков достигли высот.

Многие ученые объясняют упадок кризисом системы подсечно-огневого земледелия: майя постоянно требовалось бороться с новыми и новыми участками джунглей, которые приходилось сжигать и расчищать, чтобы устроить на этом месте новые поля. Очень скоро земля истощалась, и земледельцы, вооруженные только заостренными палками, при помощи которых сажали свои культуры — кукурузу, картофель, томаты, хлопок и другие чисто американские растения, — вынуждены были менять землю, то есть опять отвоевывать ее у джунглей. Наконец хорошей земли на Юкатане не стало… Однако последнее утверждение целиком противоречит де Ланде, который утверждает, что у майя поля дают прекрасный урожай.

К тому же, если перед индейцами вставала проблема ревизии системы земледелия, они бы по необходимости ее осуществили. Не помешало же земледелие развитию мощных государств на протяжении всего первого тысячелетия нашей эры. Или предшествующих тысячелетий… Процесс упадка зависел от чего-либо другого.

Многие увидели причину в оторванности религии от насущных проблем населения. В самом деле, на что, допустим, крестьянину высокоразвитая жреческая философия, которую и из жрецов-то понимают лишь самые избранные?

И на что жрецам внушать крестьянину высокие материи, если государственная система давно расставила всех по местам и каждый занят своим делом? Внушить священный трепет перед неведомым и таинственным мирозданием правителю — это еще понятно. И уж практически никак не объяснимо высокое развитие астрономии, свойственное лишь мореходной нации: для того чтобы дважды в год засеять поля, достаточно знать север и юг, а также внешние природные признаки времени посева. Климат на Юкатане не менялся… Исследователи пришли к выводу, что сам народ взбунтовался против ненужных ему жрецов, стал разрушать храмы и уничтожать памятники. Признаки подобной деятельности в разрушенных и просто покинутых городах есть. Тем не менее это не объясняет, зачем же народ, и так добившийся своего превосходства над знатью, все ж покинул все города. Что за болезнь, обуявшая многочисленное население, заставила его это сделать?

Революции, происходящие преждевременно, в исторических масштабах мало влияют на ход развития цивилизации. Любой упадок объясняется, как правило, экономическими причинами, а ни в коем случае не политическими.

Загадка остается без ответа, и будущим исследователям предстоит ее в любом случае разгадать. Возможно, тайна раскроется с прочтением письменности. Возможно, ответ прост и даже лежит на поверхности. К примеру, лакандоны использовали в своих ритуалах магический напиток «бальтче»: пристрастившись к нему, любая нация могла очень быстро достигнуть низов культуры. Тем более что, несмотря на большое сходство лиц лакандонов со скульптурными изображениями майя, все-таки на лицах представителей этого племени лежит печать явной деградации — не цивилизации, а отдельной личности! Буквально на нашей исторической памяти яркий пример спаивания индейцев и эскимосов «огненной водой» — первый признак европейского воздействия на туземцев. Спившемуся индейцу уже не нужен был ни город, ни храм: он уходил в джунгли, где бальтче можно гнать прямо на месте, а закуска — съедобные травы и коренья — растет под ногами.

К 1200 г. н. э. значительная часть Юкатана была завоевана и освоена северным племенем — индейцами ица. Они были более воинственны, чем майя, и более жестоки в традициях. Человеческие жертвоприношения, от которых не отказались и майя, хотя некоторое время воздерживались от них, у ицев не только были чрезвычайно популярны, но и отличались бессмысленной жестокостью. Правда, это с наших «просвещенных» позиций, ибо истинного смысла ритуалов мы, увы, не знаем.

Злой тонкогубый Чакмоол — демон смерти, изображенный полулежа на пьедестале, требовал жертв постоянно. Несмотря на свою крайне неудобную позу, Чакмоол держит в руках блюдо, на котором должно биться живое, вырванное у жертвы сердце. Четверо служителей культа распластывали человека на специальном ложе, а пятый, верховный жрец Чакмоола, специальным ножом взрезал у жертвы межреберье и вырывал из груди трепещущее сердце — сосуд жизни. Он бросал его на жертвенный поднос, и создавалось впечатление, что Чакмоол изгибается еще не удобнее, будто пытаясь охватить его всем телом. В других скульптурах Чакмоола он сделан с отверстием в животе или в плече: сердце закладывалось жрецами в эти отверстия… Агонизирующую жертву сбрасывали на камни площади с высоты храма, и внизу немедленно приступали к освежеванию еще живого тела. Первым делом с него сдирали кожу! Намазавшись специальным салом, жрец надевал ее на себя и метался по городу, оставляя за собой кровавые и жирные следы.

Смысл ритуала утерян и ждет восстановления. Сам процесс описан де Ланда. Его подтвердили другие исследователи.

Храм Кукулькан, храм того самого Кецалькоатля, гуманного и справедливого, запретившего на всем протяжении Америки с юга на север приносить человеческие жертвы, рекомендовавшего заменить их цветами, кореньями, в крайнем случае птицей, — храм этого гуманиста не только находится в столице кровавых ритуалов, но и используется для них!

Врагов, попавших в плен, в Чичен-Ице приносили в жертву тысячами. Из экипажей де Кордобы 1517 г. по крайней мере двоих испанцев принесли в жертву: индейцы захватили пленников, и больше их никто не видел. Зато приятели тех двоих слышали с кораблей, отошедших на безопасное расстояние от побережья, жалобные душераздирающие крики.

В Чичен-Ице существовал и такой закон, по которому сильного врага или собственного же отличившегося героя или спортсмена, с которого уже содрали кожу, делили на части и съедали жрецы. Кецалькоатль говорил: оставьте каннибализм, это нехорошо! Необязательно быть вегетарианцами, но зачем уж так-то!.. Все было забыто или изменено по неведомым нам причинам.

В трехстах метрах от Храма Кукулькан находится другое жертвенное место — сенот Чичен-Ицы. Сеноты — заполненные водой карстовые разломы-колодцы в известняке — характерны не только для Чичен-Ицы: Ушмаль, Кебах, Сайиль, Лабна сбрасывали в них сотни и тысячи людей, возможно, лучших из лучших, не считая врагов. Особенность богов майякцев состояла в том, что умилостивить их можно было, только принеся в жертву самых достойных. Сфера, в которой определялись достоинства жертвы, лежала, конечно, вне достоинств самой достойной из каст — жреческой, иначе жертвенники были бы всего лишь однажды заполнены их телами…

Отличие Колодца жертв Чичен-Ицы от других сенотов в том, что здесь приносились в жертву только девственницы: Юмкашу, богу полей и лесов, живущему на дне колодца, всякий раз нужна была свежая жена, иначе не жди урожая.

Диего де Саржиенто де Фигуэроа, алькальд из Мадрида, посетивший Юкатан в XVI веке, оставил отчет, подтвердивший сообщение о Колодце де Ланды. Де Фигуэроа пишет: «Знать и сановники этой страны имели обычай после шестидесятидневного воздержания и поста приходить на рассвете к сеноту и бросать в него индейских женщин, которыми они владели. Они приказывали им вымаливать у богов счастливый и урожайный год для своего господина.

Женщин бросали несвязанными, и они падали в воду с большим шумом. До полудня слышались крики тех, кто был еще в состоянии кричать, и тогда они опускали веревки. После того как полумертвых женщин вытаскивали наверх, вокруг них разводили костры и окуривали их душистыми смолами. Когда они приходили в себя, то рассказывали, что внизу много их соплеменников — мужчин и женщин — и они их там принимали. Но когда женщины пытались приподнять голову, чтобы взглянуть на них, то получали тяжелые удары, когда же они опускали головы вниз, то как будто видели под водой глубины и пропасти, и люди из колодца отвечали на их вопросы о том, какой будет год у их господина — хороший или плохой…»