Тайны Истон-Холла

Неверно было бы предположить, что остальные дела, которыми капитан Мактурк занимался до того, как разразился скандал с золотом, пребывали теперь в небрежении. Совсем наоборот: он продолжал продумывать их, даже когда получал очередной выговор в кабинете министра внутренних дел или допрашивал кондуктора фолкстонского поезда. В общем, можно сказать, что мозг капитана Мактурка — во всяком случае, та его часть, что не занята женой, семьей и знакомыми, — представлял собой сцену с постоянно сменяющими друг друга действующими лицами. Один персонаж стремительно перемешается под свет рампы, чтобы произнести свой текст, другой в это время отступает в тень, присоединяясь к массовке. Неудивительно поэтому, что он по-прежнему не забыл об обстоятельствах смерти мистера Генри Айрленда. Капитан велел найти и вызвать какого-нибудь мастерового, знающего толк в изготовлении дубинок, и еще раз послал мистера Мастерсона в Суффолк, наказав ему собрать все свидетельства, касающиеся этого дела. Параллельно он пытался припомнить подробности иных преступлений, когда людей забивали до смерти. Увы, никаких результатов эти действия и попытки не принесли. Мастеровой, которого отыскали где-то на окраине Лондона, увидев дубинку, покачал головой, признав, что штука это необычная, высказал предположение, будто изготовлена она в Праге или где-нибудь в бассейне Дуная, но это и все. Мистер Мастерсон хоть и провел в Вудбридже целую неделю и своими ногами исходил всю венестонскую дорогу, не смог добавить ничего к тому, что узнал в первой своей поездке.

Но в какой-то момент капитану Мактурку выпала необыкновенная удача — опиши ее на страницах художественного произведения, господа литературные критики хором заявят, будто такого не бывает, это авторский произвол, однако в подлинных расследованиях приятные повороты событий как раз случаются. В последнее время публика почти привыкла к скандалам в органах правопорядка, когда служащих городской полиции обвиняли в ненадлежащем исполнении своих обязанностей в камерах предварительного заключения. Попросту говоря, речь шла о том, что часы, бумажник или вообще любой предмет личной принадлежности, находившийся в кармане подозреваемого вечером, утром там не оказывался. И одна лондонская газета вызвала немалое оживление среди подписчиков, высказав предположение, что любой житель столицы, которому срочно надо узнать, который сейчас час, может обратиться к констеблю, и у того наверняка окажутся часы на цепочке. Естественно, капитан Мактурк читал подобные материалы, или, вернее, их ему показывали. Содержание последних немало его раздражало. Он готов был признать, что какая-то доля правды в них есть, но весьма ничтожная. И вот он решил, что сейчас наступил удобный момент, дабы осуществить собственное расследование.

Осматривая однажды вечером ту часть главного полицейского управления, где находятся камеры, он столкнулся с констеблем, постаравшимся, как ему показалось, побыстрее проскользнуть мимо него. Констебль поспешно сунул в карман какой-то блестящий предмет. Потребовав вывернуть карманы — как он и предполагал, это оказались часы, — капитан Мактурк грозно отчитал полицейского и забрал находку к себе в кабинет, чтобы осмотреть на досуге. Чрезвычайно умело сработанный большой золотой брегет, каких не найдешь обычно в многочисленных лавках, расположенных рядом с Нортумберленд-авеню. Но происхождение часов занимало капитана Мактурка гораздо меньше, чем имя, выгравированное на оборотной стороне часов. Изначально они принадлежали «Генри Айрленду, эск». Прочитав эту надпись, комиссар так и присвистнул. Он не был настолько оптимистично настроен, чтобы решить, будто эта находка поможет ему понять, каким образом часы поменяли владельца, но хорошо уже то, что появилась хоть какая-то новая зацепка.

Не понимающего, что происходит, заключенного, у которого экспроприировали часы, доставили из камеры в кабинет к капитану Мактурку и потребовали рассказать о себе. Этот жалкий бродяга был задержан, как явствовало из сопроводительных документов, по подозрению в злоумышлении где-то в районе Ноттинг-Хилл-Гейт. При нем нашли сверток с двумя напильниками и стамеской. На вопрос о том, каким образом у него оказались эти часы, задержанный ответил без малейших колебаний. Он играл в карты со знакомыми в таверне на Нью-Кросс, один из них сильно проигрался и за неимением наличных расплатился часами. Как имя этого знакомого? Самим тоном капитан Мактурк намекнул, хотя прямо, разумеется, ничего сказано не было, что ответ на вопрос помог бы закрыть глаза на напильники и стамеску. Бродяга сказал, что типа того вроде бы зовут Пирс, роста он, наверное, около шести футов, на нем было светлое длиннополое пальто. Насчет адреса, по которому его можно найти, и того, чем он зарабатывает на жизнь, арестованный, прикинувшийся сначала несведущим, а затем вспомнив о напильниках и стамеске, об опасной близости к камере и тяжелой руке констебля, сообщил, что тот, похоже, служил раньше в Юго-Восточной железнодорожной компании. Факт этот, хоть он и добросовестно записал его в свой блокнот, не показался капитану таким уж существенным, однако словесный портрет Пирса разослали по полицейским участкам столицы.

А через две недели капитану Мактурку снова повезло. Вдобавок к тем новостям, которые и без того держали публику в состоянии нервного напряжения, стали появляться одно за другим сообщения о принимающих угрожающий размах подпольных состязаниях по боксу. Газеты писали, например, что недавно в мирном местечке графства Суррей на бой между Любимчиком из Татбери и Цыпленком из Доркинга собралась трехтысячная толпа. Приз победителю составлял сто фунтов стерлингов, и толпа, пробиваясь к рингу, снесла заграждения и вытоптала засеянное пшеницей поле. В графстве распространился слух, что второй раунд этой битвы титанов (Цыпленок считал, будто поражение, которое он потерпел, несправедливо, и требовал сатисфакции) состоится в другом местечке — Эпсом-Даунс. Прибывшая на место действия полиция — откуда главных его участников вывезли в кебах — была озабочена лишь тем, чтобы разогнать толпу. При этом у полицейских под ногами все время болтался какой-то пьяница, повторявший, что он поставил на победителя двадцать фунтов и черта с два отдаст их. В конце концов он всем надоел и его отправили в камеру. Как выяснилось, зовут этого типа Пирсом, а при личном досмотре в кармане пальто у него обнаружили не только пачку банкнот, но и пару монет с изображением Луи Бонапарта. Обо всем этом немедленно доложили капитану Мактурку. Разумеется, при желании можно объяснить, каким образом в карман к пьянчужке, оказавшемуся в Эпсом-Даунс, попали наполеондоры, но капитан Мактурк был скептиком и не верил в такие совпадения. Поступил приказ немедленно доставить Пирса в Лондон под охраной. Монеты прибыли еще раньше владельца, и, положив их на стол рядом с часами мистера Айрленда, капитан Мактурк — а иначе и быть не могло — погрузился в раздумья о возможной связи одного и другого.

Глава 25 ЭСТЕР В ЛОНДОНЕ

Она сидела на углу своей полки в вагоне третьего класса и смотрела, как поезд медленно подъезжает к вокзалу Кингс-Кросс. Над серыми платформами поднимался густой пар, в котором тонули мощные колонны, упиравшиеся в крышу кирпичного здания. На какой-то момент девушка даже пожалела, что надо выходить из вагона, казавшегося ей сейчас надежным и удобным убежищем. Но дым постепенно рассеивался, а поезд замедлял ход, перед тем как окончательно остановиться, и чувство это стало проходить. Эстер смотрела в окно на появлявшихся на платформе людей. Не то чтобы их было много — станционный смотритель в фуражке и с красным флажком, выглядывающим из кармана куртки, пожилая дама с бледным лицом, придерживающая за руку малыша, ребятишки, зеваки. Но смотрела она на них во все глаза, полагая, что они, наверное, знают все тайны Лондона — города, где она раньше никогда не бывала. В вагоне было пусто, и Эстер, заметив искусанные от волнения костяшки пальцев, порадовалась тому, что никто не видит ее нервозности. Где-то поблизости раздался свисток, и тут же послышались топот и хлопанье дверей. Чувствуя себя в этом гаме потерянной и одинокой, Эстер потянулась к лежавшим на багажной полке сумкам, откинула свободной рукой цепочку на двери и вышла на платформу.

Подхваченная потоком выходящих из поезда людей, она бросала быстрые настороженные взгляды на тех, кто шел рядом, пытаясь понять, догадывается ли кто-нибудь, что она служанка, оставившая работу и исчезнувшая, не сказав никому ни слова. Она боялась, что на платформе ее поджидает полицейский, чтобы отправить обратно. А она обыкновенная девушка в коричневом платье, с перекинутым через плечом парусиновым узлом и волочащейся у ног дорожной сумкой (громоздкий сундук она оставила в Истон-Холле) — одна из множества таких же девушек, которыми, как ей показалось, столица буквально кишит. Чувство этой общности приободрило ее, и — в какой уж раз за сегодняшний день — она принялась перебирать в памяти подробности своего бегства из Истона. Вот она просыпается еще до рассвета — вещи припрятаны на судомойне накануне вечером. Осторожно, на цыпочках спускается по лестнице в сером неверном свете. Отыскивает в кладовке связку ключей мистера Рэнделла и отделяет от нее ключ от кухни. Выходит в предрассветную мглу, складывает вещи в ручную тележку и везет ее. Та оставляет на росистой траве ясные следы. Ей казалось, что если говорить о слугах, то один лишь мистер Рэнделл пожалеет о ее уходе; впрочем, постепенно и Истон-Холл, и его обитатели стирались в ее воображении, уступая место новым впечатлениям. На стене висел рекламный плакат с изображением мужчины в шляпе с высокой тульей и в легком пальто, отхлебывающего что-то из стакана. И Эстер залюбовалась этой картинкой и тем, к чему она как раз и приглашала ее и всех оказавшихся в этом месте людей. Что-то в роскошной одежде мужчины — может, воротничок рубашки или красивое пальто — напомнило ей Уильяма в его униформе, и этот образ она тоже сложила в хранилище своих впечатлений и предвкушений. Чувствуя, как бьет по ногам тяжелая сумка, а на платье и руки садится пыль, висящая над платформой, очарованная всем происходящим вокруг нее, Эстер добралась наконец до зала ожидания.

Здесь храбрость ее вновь оставила. Ведь никогда в жизни не приходилось ей видеть разом столько людей в одном и том же месте. И каждый торопится по своим делам. Позади громко пыхтели несколько паровозов. Вокруг хлопотали носильщики с багажом. Впереди виднелся чуть не целый город кофеен, газетных киосков, парикмахерских, сапожных будок и иных заведений. А дальше в сероватой дымке тонул огромный город — панорама больших домов и церковных куполов, открывающаяся за людной улицей. Все это произвело на Эстер весьма сильное впечатление, и она на какое-то время даже засомневалась, стоит ли ей вообще бросаться в этот водоворот. Остановившись у одной из кофеен, выпила чашку чаю и принялась обдумывать свои дальнейшие действия. Уильям велел ей взять кеб, но даже с квартальной зарплатой, тщательно спрятанной в кошельке, она не могла себя заставить сделать это. Может, лучше сесть в омнибус? Но в какой именно? Внизу, вдоль всего здания вокзала их стояло с полдюжины, водители и кондукторы лениво попивали чай, и Эстер робко направилась в сторону этого караван-сарая.

— Извините, сэр, как до Стрэнда добраться, не подскажете?

Скромность обращения и застенчивость, с какой она адресовала свой вопрос, произвели благоприятное впечатление.

— Вот как раз этот маршрут вам и нужен, мисс. Осторожнее, не споткнитесь.

И вновь, садясь на свободное место внизу и оглядываясь на башенки и шпили вокзала, Эстер почувствовала, что оживают воспоминания: как приезжает она в Истон-Холл, бредет с сумкой в руках в наступающей темноте по склону холма, а пыль, поднимавшаяся с меловой дороги, салится ей на юбку, как оборачиваются к ней лица людей, когда она входит в кухню. Но опять картинки эти рассеиваются, словно сон в момент пробуждения, и на их место приходит другая — высокая фигура Уильяма, стоящего с трубкой в зубах у забора и машущего ей рукой. Так и сидела Эстер на своем весьма удобном месте в омнибусе, а потом рядом оказались двое рабочих, начавших подшучивать над ее багажом и спрашивать, уж не за маркиза ли выйти замуж она приехала сюда. Эстер съела купленную в кофейне плюшку. Омнибус вез ее в самое сердце города, и на какое-то время она перестала думать об Истон-Холле. Книги, которые дала ей мать, уложенные в сумку, больно били по ногам, но Эстер не обращала на них внимания. Это просто багаж, вещи, они всегда будут при ней. А что мать может подумать о ее поведении и даже осудить ее, об этом Эстер старалась не думать. Она слишком переживала по поводу того, чем может кончиться ее путешествие.

Сойдя с омнибуса в самом конце Стрэнда, Эстер остановилась у стоянки кебов и принялась разглядывать расположенные вокруг большие дома. Любопытно, вскользь подумала она, кто в них живет и что происходит за окнами? Мимо проезжали экипажи, текла толпа людей — господа в шляпах с высокой тульей, запачканные мальчишки с кипами газет под мышкой, клерки, выходящие из своих контор и торопящиеся назад, уличные торговцы со своими тележками. Какое-то время Эстер просто глазела на этот поток, потом вынула из кармана письмо Уильяма. В нем говорилось — впрочем, она наизусть его знала, ибо перечитывала письмо в десятый, наверное, раз, — что ей следует отправиться в некое заведение на Веллингтон-стрит — называется оно «Грин мэн» — и спросить его, Уильяма, у стойки бара. Эстер поправила на плечах свой тюк и, волоча сумку, пошла по пыльному тротуару. Нервное напряжение, отметила про себя девушка, сменилось спокойной удовлетворенностью: маршрут ее совпадает с тем, что написал Уильям, и вообще все идет как он сказал. Ей даже не пришло в голову спросить себя, а окажется ли он на месте и, если нет, что ей делать дальше. Она видела его внутренним взором ничуть не менее отчетливо, чем купол собора Святого Павла, упирающийся в полутора милях отсюда в лазурное небо.

На Веллингтон-стрит было пустынно. «Грин мэн» находился в самом конце улицы, и Эстер, перейдя дорогу, вошла в открытую дверь; прищурившись — в помещении было темно, — разглядела в глубине полного мужчину у стойки бара, конопатящего бочонок. При ее появлении мужчины, сидевшие неподалеку от двери, повернулись в ее сторону, и Эстер почувствовала, что краснеет. «Да не обращай на них внимания!» — прикрикнула она на себя. Скоро появится Уильям, и тогда они больше не будут на нее пялиться.