Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
В этих целях:…обязать ЦК компартий союзных республик, крайкомы и обкомы партии систематически контролировать деятельность органов МГБ, повседневно вникать по существу в их работу, периодически заслушивать отчеты и рассматривать планы работы органов МГБ, воспитывать чекистских работников в духе партийности, высокой бдительности, смелости и беззаветной преданности родине. Первые секретари обкомов, крайкомов партии и ЦК компартий союзных республик обязаны интересоваться агентурной работой органов МГБ и им должны быть известны списки всех агентов (выделено мной. — Ю. Ж.)» [765] .
765
Там же, л. 94, 97–98.
Тем временем «дело» стремительно разрасталось. Отстраняли и почти сразу же арестовывали все новых и новых высокопоставленных лиц. Среди них начальника 2 главного управления (контрразведывательного)
Лишь в самый последний момент С. А. Гоглидзе удалось разъединить следствие по делам сотрудников МГБ и Лечсанупра. Дав санкцию на арест еще 22 врачей, сделав именно их вместе с уже находящимися на Лубянке профессорами инициаторами «заговора». Испытав, видимо, облегчение, Власик признал: «Я и Абакумов не приняли мер по проверке заявления Тимашук и теперь я понимаю, что этим мы по существу отдали ее на расправу Егорову». Ему вторил и Бусалов, заявивший следователю: «Я — пособник вражеской группы в Лечсанупре».
Берия, торопясь закрепить сложившееся положение, добился 9 января 1953 года согласия ПБ (на то заседание далеко не случайно не вызвали министра госбезопасности Игнатьева) срочно опубликовать во всех газетах страны «хронику» — «Арест группы врачей-вредителей». Сделать задолго до процесса, впервые после 1938 года, пресловутое «дело кремлевских врачей» достоянием широкой гласности.
Н. А. Михайлов, как секретарь ЦК, курировавший со второй половины октября 1952 года всю идеологическую работу, в том числе и средства массовой информации, сознательно или по недоразумению сразу же допустил серьезнейшую ошибку. Не учел двузначности возникшего «дела». Ведь его могли в равной степени использовать в собственных интересах как Берия, так и Маленков. Первый — чтобы устранить явно мешавшего ему министра госбезопасности, человека Маленкова, Игнатьева под весомым предлогом потери бдительности, о которой он, Лаврентий Павлович, напоминал еще с трибуны съезда. Второй — чтобы связать «заговор» кремлевских врачей против узкого руководства — через уже покойного, что было весьма удобно, Этингера — с… Берией. Нанести тем последний, решающий удар по самому сильному конкуренту. Но ни тому, ни другому совершенно не требовался, даже мешал, антисемитский поворот при расследовании «дела». Даже вредил, ибо уводил от истинной цели далеко в сторону.
По какой-то, остающейся неизвестной, причине Михайлов не посчитал нужным уяснить, что же ждали от него, либо решил играть по собственным правилам. В свою пользу. Позволил газетам, журналам, получившим столь сенсационную с точки зрения журналистики тему, но так и не располагавшим ни одним дополнительным фактом, выходящим за пределы «Хроники», отсебятину. Придание всем без исключения комментариям, откликам читателей характер явного бытового антисемитизма. Акцентирование смысла всех публикуемых материалов на прежде всего «чужеродных» фамилиях шести из девяти упомянутых в «Хронике» врачей. Бесконечное варьирование их связей с еврейской благотворительной организацией «Джойнт», с Еврейским антифашистским комитетом, на что намекало упоминание Шимелиовича и Михоэлса. И в то же время полное игнорирование передовицы «Правды» за трагический день, 13 января, которая четко указала: «Кроме этих врагов есть еще один враг — ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока у нас есть ротозейство, будет и вредительство. Следовательно, чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах».
Непредусмотренный поворот в пропаганде вскоре заставил и самого Михайлова, и руководство Агитпропа срочно вмешаться. Уже 31 января «Правда» опубликовала статью под многозначительным заголовком «Ротозеи — пособники врага». В ней же попыталась скорректировать погромные настроения, спровоцированные «Хроникой», весьма своеобразным способом. Призывы к бдительности привязала теперь исключительно к «ротозеям», не связывая их, что являлось немаловажным, ни со шпионажем, ни с диверсиями, ни с терактами. Да еще весьма дозированно подобрала фамилии очередных «ротозеев» — Заславский, Борисевич, Орлов, Петров, Алтузов, Морозов, Кажлаев, чем попыталась снизить накал черносотенных страстей. Ту же цель преследовала и еще одна «правдинская» статья, в номере от 6 февраля — «О революционной бдительности». Она врагами объявляла вообще всех «носителей буржуазных взглядов», а в виде примера привела троцкиста Гуревича, его пособника Таратуту, уголовника Романова, дезертира Сася.
Одновременно Агитпроп стал все чаще отклонять просьбы спешивших выслужиться главных редакторов центральных газет о публикации статей, посвященных «сионистам», «Джойнту» и Израилю вкупе с американской разведкой. Обязал все такого рода материалы предварительно, в обязательном порядке, согласовывать с МИДом. Так, 30 января, заведующий сектором газет В. Лебедев, прочитав рукопись присланной главным редактором «Красной звезды» В. Московским статьи «Сионизм — агентура американского империализма», отклонил ее. «Полагали бы, — заключил он, — нецелесообразным публиковать ее на страницах центральной военной газеты, так как это не вызывается необходимостью, а сам факт опубликования такой статьи в „Красной звезде“ может быть истолкован неправильно». 16 февраля получил фактический отказ и главный редактор «Литературной газеты» К. Симонов.
Вынужден был, после беседы в Агитпропе, признать: большую статью о «Джойнте» и Израиле «редакция предполагает еще раз обсудить, проконсультировать с МИД СССР и после этого, если вопрос будет решен положительно (выделено мной. — Ю. Ж.), опубликовать на страницах газеты» [766] .766
ЦХСД, ф. 5, оп. 16, д. 601, л. 38, 46; д. 604, л.95.
За шумихой вокруг «дела врачей» незамеченными оказались более важные события. Странное молчание лидеров — Берии, Булганина, Маленкова, а также Ворошилова, Кагановича, Первухина, Сабурова, Хрущева. Внезапная активизация деятельности Сталина: 26 декабря он дал, не сказав ничего нового, интервью корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Джеймсу Рестону; 7 февраля принял посла Аргентины Л. Браво, 17 февраля — посла Индии К. Менона. Не вызвала должных откликов, реакции неординарная передовица «Правды» за 30 ноября, решительно подытожившая газетные дискуссии по проблемам литературы и искусства: «Пишите правду! Это положение должно быть руководящим принципом для прозаиков и поэтов, драматургов и литературных критиков».
Могла насторожить, но лишь крайне небольшую группу лиц, получавших относительно полную информацию о событиях во власти, продолжавшаяся несколько месяцев ротация высокопоставленных сотрудников МГБ. Смена республиканских министров: в июне — в Грузии; в августе-сентябре — в Армении, на Украине; в феврале — в Латвии. В сентябре — начальника управления МГБ по Московской области [767] . 15 декабря — арест некогда всесильного Н. С. Власика. Наконец, событие прежде просто невозможное — отстранение в феврале 1952 года заведующего особым сектором ЦК, личного секретаря Сталина, А. Н. Поскребышева. Ясным могло быть только одно. Все это делалось при прямом участии руководителя созданного после съезда отдела ЦК по подбору и распределению кадров Н. Н. Шаталина, с довоенной поры соратника Маленкова, при прямом одобрении самим Маленковым.
767
РЦХИДНИ, ф. 17, oп. 3, д. 2232, л. 13; д. 2233, л. 11, 47, 54; ЦХСД, ф. 4, оп. 9, д. 380, л. 3.
Именно все это и предвещало неминуемую и очень скорую развязку. И она наступила, но только не так, как, возможно, предполагали все участники борьбы за власть, за единоличное лидерство.
Ранним утром 4 марта 1953 года московское радио начало передачи как обычно — бой часов Спасской башни Кремля, гимн, последние известия. Однако спустя двадцать минут они прервались, и диктор Юрий Левитан объявил, что скоро будет передано важное сообщение. А ровно в половине седьмого он зачитал «Правительственное сообщение о болезни председателя Совета Министров Союза ССР и секретаря Центрального Комитета КПСС товарища Иосифа Виссарионовича Сталина». Оно извещало: «В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве, в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи…» [768] .
768
Правда. 1953, 4 марта.
О том же, только более скупо, используя преимущественно медицинские термины, информировал и зачитанный вслед за тем бюллетень о состоянии здоровья вождя. А через два часа жители Москвы и крупнейших городов страны смогли познакомиться с этой, явившейся для них полной неожиданностью, новостью еще раз, взяв в руки свежие выпуски центральных, республиканских или областных газет, вышедших в твердо определенные, не менявшиеся вот уже десятилетие сроки.
С этого момента в СССР все внимание было сосредоточено на одном. На том, что тогда казалось советским людям самым важным, решающим. Выживет Сталин, или нет. Подталкивало именно к таким размышлениям о трагическом в их восприятии событии и то, что начиная с 15 часов 18 минут, после короткой паузы, московское радио стало передавать лишь классическую минорную музыку, прерывая ее каждые полчаса только для того, чтобы повторить правительственное сообщение и бюллетень. Все это не могло не усиливать ощущения общей скорби, нарастающей тревоги.
«Сообщение» между тем содержало еще одну, столь же, если не более важную информацию, которой тогда мало кто придал должное внимание. «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет министров Союза ССР, — говорилось в нем, — сознает все значение того факта, что тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет за собою более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности. Центральный Комитет и Совет Министров в руководстве партией и страной со всей серьезностью учитывают все обстоятельства, связанные с временным уходом товарища Сталина от руководящей государственной и партийной деятельности…» [769] .
769
Там же.