Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

Опорной базой возобновившегося сепаратистского движения стали три северных округа провинции — Илийский, Торбагатайский и Алтайский, прилегавшие к границе СССР. По мере расширения зоны восстания, Советский Союз усиливал и свою негласную поддержку, и прямую помощь. Однако национальное правительство Китая сумело к тому времени собрать силы и бросило их на подавление движения. И все же Москва не изменила своей линии. 22 июня 1945 года ПБ приняло еще одно постановление: о поддержке повстанцев, оборонявших провинцию от подошедших чанкайшистских сил, «оружием и людьми», а организацию такой помощи на этот раз возложило на Н. А. Булганина, заместителя наркома обороны СССР.

Советско-китайский договор от 14 августа предусматривал соблюдение Кремлем полного нейтралитета в продолжавшемся в Синьцзяне междоусобном конфликте, который национальное правительство рассматривало как внутреннее дело самого Китая. И вот теперь узкому руководству предстояло решить, как же поступать дальше. Отступить, бросив на произвол судьбы возникшую не без его участия Восточно-Туркестанскую республику, или все же поддержать ее несмотря ни на что. 15 сентября ПБ выбрало третий путь, срединный. Он предусматривал необходимость каким-нибудь способом примирить враждующие стороны для сохранения прежнего влияния Москвы в регионе. Взятие на себя роли арбитра, добившись для Синьцзяна статуса автономии при своем негласном фактическом протекторате. Именно на таком соглашении, в конце концов, и удалось настоять, но чуть позже — в январе 1946 года.

Наиболее трудной, практически неразрешимой оказалась проблема, порожденная стремлением Советского Союза установить свой контроль над Босфором и Дарданеллами. В Потсдаме уже зафиксировали весьма благоприятное для Москвы признание. Констатировали: «конвенция о проливах, заключенная в Монтре, должна быть пересмотрена как не отвечающая условиям настоящего времени». Однако тут же сделанная оговорка превращала «единодушное мнение» глав великих держав в капкан для одной из них, СССР. Объясняла — «данный вопрос будет темой непосредственных переговоров между каждым из трех правительств и турецким правительством» [508] . Тем самым общее давление на Анкару категорически исключалось, а Москве предлагали понапрасну тратить время. Ведь Турция, исходя из желания США и Великобритании установить свободу мореплавания в Проливах для всех, могла еще десять лет уклоняться от пересмотра конвенции, срок действия которой истекал только в 1956 году.

508

Берлинская (Потсдамская) конференция… с. 444.

В марте 1945 года, до появления обнадеживающего пункта потсдамского протокола, Молотов пошел на отчаянный шаг. Заявил, что советская сторона в одностороннем порядке не продлит договор СССР с Турцией о дружбе и нейтралитете, заключенный на 20 лет в декабре 1925 года. Иносказательно пригрозил любыми, самыми жесткими, не исключая силовых, мерами. Видимо, и сам нарком, и все узкое руководство, включая Сталина, полагали, что это вынудит Анкару уступить. Но ошиблись. И данная, и все последующие акции чисто дипломатического характера, к тому же односторонние, исходившие не согласованно от трех великих держав, а лишь от Советского Союза, оказались безрезультатными. На турецкое правительство не подействовала даже сама денонсация договора, о чем НКИД объявил в середине сентября.

Исчерпав все возможные средства давления, узкому руководству пришлось ограничиться заведомо ничего не дающими. Мнимыми, пропагандистскими. Повести в советской печати иллюзорное наступление на Турцию. От имени видных грузинских и армянских ученых и общественных деятелей уговаривать скорее самих себя, нежели других, в том, что передача под юрисдикцию Анкары принадлежавших Российской империи Карсской области и частей Батумской области и Эриванской губернии была незаконной. Дезавуировали таким своеобразным образом договоры, подписанные с Турцией РСФСР — 16 марта 1921 года, и закавказскими советскими республиками — 13 октября 1921 года, закрепившие утрату этих территорий. И упорно настаивать в печати: они якобы остаются неотъемлемыми частями Грузии и Армении [509] .

509

См., например: Джанашиа С., Бердзенишвили Н. О наших законных требованиях к Турции/Правда. 1945, 20 декабря; Обращение американских общественных организаций к Совещанию трех министров//Правда. 1945, 23 декабря.

Как и следовало ожидать, Турция никак не реагировала на подобного рода историко-правовые изыскания.

Наконец, наиболее острой, самой опасной по своим возможным последствиям, оказалась ситуация, сложившаяся в Северном Иране. Согласно советско-английско-иранскому договору от 29 января 1942 года, части Красной Армии, введенные в Иран, равно как британские, а также и высадившиеся там позже американские, следовало вывести «не позднее шести месяцев» после разгрома Германия. То есть, как показал ход событий, к 9 ноября 1945 года. Но вскоре выяснилось, что такая дата слишком неудобна для СССР. Не позволяет успеть сделать все намеченное Кремлем как для обеспечения безопасности Закавказья, так и получения концессии на более чем сомнительные месторождения нефти в Северном Иране. Только потому узкое руководство и попыталось повторить то, что с некоторым успехом уже опробовало в Синьцзяне. Использовать в своих интересах застарелый антагонизм между шахским правительством и народами, населяющими регион.

6 июля 1945 года ПБ решило «организационно усилить» «сепаратистские движения» в Южном Азербайджане, Северном Курдистане, Гиляне, Мазендаране, Хорасане. Возложило ответственность за проведение такого рода работы на первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана Багирова. Понадеялось на его врожденное понимание специфики Востока, на его знания и опыт. Поэтому-то Молотов вскоре, в Потсдаме, столь легко согласился со своими коллегами, Иденом и Бирнсом, напомнившим ему о приближении крайнего срока вывода иностранных войск из Ирана. С готовностью пошел даже на уточнение, конкретизацию этапов эвакуации. Вячеслав Михайлович был уверен, что за четыре месяца секретная операция будет успешно проведена. И в который раз просчитался. Не смог, как и остальные члены узкого руководства, предусмотреть, учесть всю сложность задуманного, силу противодействия тому серьезных и сильных противников — Вашингтона и Лондона. Всего того, что и вынудило ПБ уже 8 октября вернуться к рассмотрению проблемы. Заставило значительно сузить прежнюю цель, ограничиться поддержкой сепаратизма только в Южном Азербайджане и Северном Курдистане.

В начале сентября образованная несколькими неделями ранее демократическая партия Азербайджана (ДПА), используя как достаточно веское основание отказ премьер-министра Садра признать законность избранного городского самоуправления центра Южного Азербайджана, Тебриза, потребовала предоставить провинции национально-культурную автономию. Два месяца спустя, 20 и 21 ноября, провела ею же созванное Всенародное собрание, поспешившее объявить о законном желании добиваться самоуправления. Только его, и ни в коем случае — независимости, отделения от Ирана. А для осуществления на практике своих прав, прокламировало введение де-факто автономии Южного Азербайджана и проведение в самом скором времени выборов в собственный меджлис.

Заседание последнего открылось 12 ноября. В тот же день лидер ДПА, известный журналист Сеид Джафар Пишевари представил депутатам список сформированного им кабинета министров, незамедлительно утвержденный. Затем приступил к переговорам с командованием местных сил полиции, жандармерии и армии, добившись их переподчинения своему правительству. Объявил о переводе преподавания во всех государственных и частных школах с фарси на азербайджанский язык.

Одновременно в Иранском Курдистане состоялся первый съезд демократической партии Курдистана, также образованной не без влияния специалистов из Баку. И эта организация потребовала от Тегерана предоставления широкой автономии для территории, населенной курдами. Даже не дождавшись реакции столицы, образовала, презрев все нормы демократии, «национальное правительство», которое возглавил лидер национального движения Мохаммед Гази.

Только теперь узкое руководство СССР могло позволить себе спокойно продолжать переговоры об окончательной дате вывода своих войск из Северного Ирана. Было уверено, что сделало все необходимое для существования двух автономий, предназначенных служить прикрытием советскому Закавказью. Решило, мол, одну из двух задач для данного региона. О второй, нефтяной, пока забыло.

Глава восемнадцатая

За два с половиной месяца Сталину удалось восстановить здоровье, работоспособность. И, судя по последовавшим вскоре действиям, в деталях продумать новый курс, определяемый теми трениями, которые возникли в отношениях с Вашингтоном и Лондоном. Счесть, что далеко не все еще потеряно и при настойчивом стремлении еще возможно восстановить прежнее единство и согласие вчерашних боевых союзников.

Вернулся в Москву Сталин как нельзя вовремя, 17 декабря. На следующий день после открытия в столице СССР второй сессии СМИД, на которой предстояло вторично обсудить и согласовать условия мирных договоров со странами-сателлитами Германии в годы войны — с Италией, Болгарией, Венгрией, Румынией, Финляндией. Установить, в случае успеха переговоров, дату созыва мирной конференции.

Уже сам состав сессии внушал оптимизм. На этот раз в ней участвовали главы внешнеполитических ведомств не пяти стран, как в Лондоне, а только трех, как и предусматривалось в Ялте и Потсдаме. От СССР — Вячеслав Молотов, от США — Джеймс Бирнс, от Великобритании — Эрнст Бевин. Видимо, и сами беседы с Гарриманом Иосифа Виссарионовича на даче под Сочи, и его предельно твердая позиция, занятая по данному вопросу, подействовали на Трумэна. Заставили Белый дом и госдепартамент ослабить давление, пойти на некоторые уступки. Пока лишь по процедуре, и ни в чем ином.