Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых
Шрифт:
Этот бал имел важную политическую подоплеку: демонстрацию союза между Россией и Францией. Молодой император Николай II уже знал, что в день его коронации Париж был украшен русскими флагами, там прошли дружеские демонстрации. Занятия во французских школах и лицеях в тот день отменили, солдаты получили увольнения, а чиновники раньше времени были отпущены по домам. Президент Феликс Фор и члены правительства присутствовали на торжественном богослужении в русском соборе Святого Александра Невского на рю Дарю в Париже [123].
Такого открытого выражения дружеских симпатий к Российской империи не наблюдалось в то время ни в одной другой стране мира. И вот теперь, что же, император должен отказаться от посещения приема и этим нанести обиду французским союзникам? Государь сначала хотел отменить визит, но его сановники уверили, что за границей этого не поймут, начнутся разные кривотолки по всему миру, которыми
Однако то, что после трагической катастрофы все празднества не отменили совсем, потрясло многих. Считается, что такому повороту событий воспрепятствовал московский губернатор, великий князь Сергей Александрович, хотя сам Николай II хотел остановить торжества. Имеется свидетельство в воспоминаниях заметного чиновника Министерства Императорского Двора В.С. Кривенко (1854–1931), который в личной беседе предложил царскому духовнику отцу И.Л. Янышеву (1826–1910) настоять на отмене праздников. Протопресвитер не стал этого делать, сославшись на невозможность беспокоить Государя подобными заявлениями. «Я убежден, — писал много лет спустя в своих воспоминаниях В.С. Кривенко, — что именно вмешательство духовника подействовало бы и спасло бы Николая II от многого, что потянулось цепью за таким вызывающим пренебрежением к народному горю» [124].
В воспоминаниях графа С.Ю. Витте, в частности, приводится и другое мнение. Он пересказал высказывание китайского посланника Ли Хунчжана, который в беседе с великим князем искренно удивлялся, зачем вообще о происшествии на Ходынском поле доложили молодому императору: «Ну, у вас государственные деятели неопытные; вот когда я был генерал-губернатором, то у меня была чума и поумирали десятки тысяч людей, и я всегда писал богдыхану, что у нас все благополучно, никаких болезней нет, что все население находится в самом нормальном состоянии… Ну, скажите, пожалуйста, для чего я буду огорчать богдыхана сообщением, что у меня умирают люди? Если бы я был сановником вашего Государя, я, конечно, все от него скрыл бы. Для чего его бедного огорчать? Подумаешь, тысяча погибших…» [125]. С.Ю. Витте по этому поводу в своих воспоминаниях скептически, с сарказмом, резюмировал: «Слава Богу, хоть от Китая мы все-таки ушли немножко вперед».
Многие газеты вскоре подробно описывали трагическое происшествие. Бесчисленные репортеры, в первую очередь либерального крыла, озадачились традиционным для России вопросом: кто виноват? Дело доходило порой до травли некоторых ответственных представителей властей предержащих. Вскоре эту волну подхватили радикалы и всех мастей нелегалы, особенно находившиеся в далекой эмиграции, получив такой веский аргумент в своей пропаганде и неожиданную помощь в борьбе против самодержавия. Им было всегда ясно: кто виноват. По традиционной формуле оппозиции: «Чем хуже, тем лучше!» они спешили дать ответ на вопрос: «Что делать?»
Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович хотел устраниться от всех неприятностей, т. к. по большому счету не чувствовал за собою прямой вины и записал в своем дневнике19 мая такую фразу: «Вчерашнюю катастрофу раздувают сильно возможно и враги, и друзья» [126].
Члены Императорской фамилии по-разному отнеслись к этому несчастью. Великий князь Александр Михайлович (1866–1933), находясь после Октябрьской революции в эмиграции, писал о Ходынской катастрофе по памяти и часто сгущая краски для красного словца: «Согласно программе празднеств, раздача подарков народу должна была иметь место в 11 час. утра на третий день коронационных торжеств. В течение ночи все увеличивавшиеся толпы московского люда собрались в узких улицах, которые прилегали к Ходынке. Их сдерживал только очень незначительный наряд полиции. Когда взошло солнце, не менее пятисот тысяч человек занимали сравнительно небольшое пространство и, проталкиваясь вперед, напирали на сотню растерявшихся казаков. В толпе вдруг возникло предположение, что правительство не рассчитывало на такой наплыв желающих получить подарки, а потому большинство вернется домой с пустыми руками.
Бледный рассвет осветил пирамиды жестяных кубков с императорскими орлами, которые были воздвигнуты на специально построенных деревянных подмостках.
В одну секунду казаки были смяты и толпа бросилась вперед.
— Ради Бога, осторожнее, — кричал командовавший офицер, — там ямы…
Его жест был принят за приглашение. Вряд ли кто из присутствовавших знал, что
Ходынское поле было местом учения саперного батальона. Те, кто были впереди, поняли свою роковую ошибку, но нужен был, по крайней мере, целый корпус, чтобы остановить этот безумный поток людей. Все они попадали в ямы, друг на друга, женщины прижимали к груди детей, мужчины отбивались и ругались.Пять тысяч человек было убито, еще больше ранено и искалечено. В три часа дня мы поехали на Ходынку. По дороге нас встретили возы, нагруженные трупами. Трусливый градоначальник старался отвлечь внимание царя приветствиями толпы. Но каждое “ура” звучало в моих глазах как оскорбление. Мои братья не могли сдерживать своего негодования, и все мы единодушно требовали немедленной отставки великого князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств. Произошла тяжелая сцена. Старшее поколение великих князей всецело поддерживало московского генерал-губернатора.
Мой брат великий князь Николай Михайлович ответил дельной и ясной речью. Он объяснил весь ужас создавшегося положения. Он вызвал образы французских королей, которые танцевали в Версальском парке, не обращая внимания на приближавшуюся бурю. Он взывал к доброму сердцу молодого императора.
— Помни, Ники, — закончил он, глядя Николаю II прямо в глаза, — кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании. Ты не в состоянии воскресить мертвых, но ты можешь проявить заботу об их семьях… Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую.
Вечером император Николай II присутствовал на большом балу, данном французским посланником. Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея [Александровича] заставляла иностранцев высказывать предположения, что Романовы лишились рассудка. Мы, четверо, покинули бальную залу в тот момент, когда начались танцы, и этим тяжко нарушили правила придворного этикета» [127].
Издатель газеты «Новое Время» оппозиционно настроенный А.С. Суворин (1834–1912) записал в своем дневнике с большой печалью об этом трагичном для России событии: «18 мая 1896 г. Сегодня при раздаче кружек и угощения задавлено, говорят, до 2000 человек. Трупы возили целый день, и народ сопровождал их. Место ухабистое, с ямами. Полиция явилась только в 9 ч., а народ стал собираться в 2. Бер (председатель особого установления по устройству коронационных народных зрелищ и празднеств, свитский генерал. — Н.Е. ) публиковал несколько раз о кружках, и в Москву в эту ночь по одной Московско-Курской дороге пришло более 25 000 человек. Что это была за толпа и за ужас! Раздававшие бросали вверх гостинцы, и публика ловила. Что за день, Боже мой! Одна баба говорит: “До 2000 надавили. Я видела мальчика лет 15, в красной рубашке. Лежит, сердечный”. Сзади мужик под 30: “Я бы мать высек, что она пускает таких детей. До 20 лет не надо пускать. Ишь, зарились на пустяк какой. Кружку эту через две недели можно купить за 15 коп.”. — “Кто же знал, что беда такая будет?” Было много детей. Их поднимали, и они спасались по головам и плечам. “Никого порядочного не видел. Все рабочие да подрядчики лежат”, — говорит молодой человек о задавленных. Справедливо говорят, что ничего не следовало раздавать народу. Теперь не старое время, когда толпа в 100 000 была в диковинку. Нынешняя толпа полумиллионная, и это должны были предвидеть. В 20 минут 4-го Государь и Государыня проехали обратно по Тверской, сопровождаемые криками. Сколько я мог заметить, враждебности в толпе не было заметно. Воронцов, министр двора, сам в 9 ч. дал знать Государю, что задавлено 200 человек, по слухам, и сам поехал на место, чтобы проверить. Говорили, что царь под влиянием этого несчастья не явится на народное гулянье. Но он был там. Я только что уезжал с Ходынки, около двух часов, когда он ехал к Петровскому дворцу. /…/
Что за сволочь это полицейское начальство и это чиновничество, которые ищут только отличиться. Где проезжает высшее общество, там приготовляют все места за два часа, за три часа, расставляют городовых непрерывной цепью, казаков и т. д., а о народе никто не думает. /…/
Сегодня как раз обед старшин в Петровском дворце. Гибель тысячей едва ли прибавит им аппетита. Несколько трупов привезли в часть, расположенную на Тверской площади, против дома генерал-губернатора. В Москве, по крайней мере, все просто делается: передавят, побьют и спокойно развозят при дневном свете, по частям. Сколько слез прольется в Москве и в деревнях. 2000 человек — ведь это битва редкая столько жертв уносит. В прошлое царствование ничего подобного не было. Дни коронации стояли серенькие, и царствование было серенькое, спокойное. Дни этой коронации ясные, светлые, жаркие. И царствование будет жаркое, наверное. Кто сгорит в нем и что сгорит? /…/