Тайны русских волхвов. Чудеса и загадки языческой Руси
Шрифт:
Христианские обряды и таинства, такие как причащение, евхаристия и т. п., не соблюдались, и возрождались древние ведославные. Вместо вина причащались водою либо квасом, хлеб также мог заменяться изюмом. Но обязательного канона не было и здесь.
2. Учение о браке, о семье в общинах Анастасии (Агафьи Карповны) также отличалось от общеизвестного.
Принятые тогда установления, семейное право (домострой) отвергались как греховные и прикрывающие ложь, семейное, крепостное насилие и домашний разврат. Тут следует напомнить о том, каким был институт брака в крепостнической стране, – речь идет, разумеется, не о казачьих вольных землях, и не о Севере и Сибири, где все было иначе.
В
Причиною того нередко становилось «право первой ночи», то есть барин имел право в первую брачную ночь рабыню-молодуху взять себе, а родившиеся потом «барстуки» оставались рабами. Чтобы этого не происходило, детей и женили так рано, ибо на девочек-малолеток барин мог и не позариться. И это только один пример из многих подобных.
Так что учение о браке в общинах Анастасии было для того времени глотком свободы, волюшки вольной, зачастую единственной возможностью любить и быть любимыми. Видимо, эти обычаи также были остатком ведической традиции, которая прервалась не так давно, – с установлением в стране крепостного строя (после отмены Юрьева дня при Борисе Годунове).
Согласно учению Анастасии Карповны приходящие на их собрания в Ивановском монастыре не женатыми должны были и впредь не жениться, а женатым полагалось разводиться с женами, либо жить с ними, как с сестрами, – в том случае, если между супругами не было «божьей любви» (бывшие жены так и именовались впредь: посестриями).
Признавалась истинной только «божья любовь». Та, в которой проявлялся Божий Дух. Таинства и радения в старых анастасиевских общинах, завершавшиеся «божьей любовью», напоминали античные таинства богини Любви (славянской Вилы-Насти или Лели). А в родившихся от сей любви младенцах видели явившееся в мир «божество», которое могло и уснуть, уйти, если его осквернить нашим греховным миром.
Следственная комиссия сената и синода по делу «богини» Анастасии (Агафьи Карповны) в Ивановском монастыре над ее кельей нашла множество кроватей для «божьей любви», украшенных образами с драгоценными окладами.
Можно вспомнить и то, что всего то веком-двумя ранее пророчицы, коим являлась Анастасия (судя по документам Стоглавого собора), ходили по городам нагие и босые и тем приводили верующих в соблазн и прелесть.
Почти то же отношение к этим вопросам и у Анастасии. Она лишь излагает эти мысли на современном, понятном нам языке. Она вспоминает и о таинствах Афродиты, и сожалеет о «своих братьях» Моисее, Христе, Мухаммеде, Будде, ибо «никто из них любви земной не получал сполна». Но есть и, на мой взгляд, одно важное отличие: сибирская целительница целомудреннее, чем Анастасия из XVIII века. Возможно, это объяснимо ее высказыванием о сектах, которые она сравнивает с солдатом, который обогнал строй и подорвался на мине. «Можно сказать: не туда шел, неверно действовал. Но можно сказать, что тем спас других».
Это высказывание относится и к анастасиевцам XVIII века. Все же это слишком смело: предаваться любви в женском монастыре на общих «радениях». Впрочем, последнее следует только из материалов «розыска», а общинная традиция говорит об ином: об уединении любящих. И о той прежней Анастасии (Агафье Карповне) не нужно судить предвзято. Я убежден, что подобные обвинения по отношению к ней были оговором.
Можно только поверить, что те обвинения имеют отношение к неким сектантам, исказившим учение Анастасии (Агафьи Карповны), ведь тогда это движение охватывало сотни тысяч верующих,
среди них неизбежно являлись и сектанты. Но и тут следует напомнить: в те годы карою за подобные духовные искания было отнюдь не общественное порицание (или публичная порка, как у казаков), а пытки и мучительная смерть. Это хорошо понималось в общине, это и бросало людей на край.То, что этот путь уводит от света, впоследствии было осознано анастасиевцами, оттого их потом бросило на другой край – в скопчество, куда ее привел следующий после Анастасии «живой бог» Кондратий Селиванов.
3. Обратим внимание, что, следуя традиции, – то есть чтобы не уснул в ребенке «ангел», – современная сибирская Анастасия не пускала его в наш мир, воспитывала в таежной глуши.
Это воспитание дает большие духовные силы. И то, как это описывает В. Мэгре, восходит к ведической традиции, так как он ее воспринял по увиденному при кратких встречах.
Если же эти встречи выдуманы писателем В. Мэгре, все равно – традиция им описана верно, а это могло произойти только после встреч с настоящими носителями традиции.
Будем надеяться, что и в будущем он будет черпать из сего источника, а признание на суде Анастасии литературной героиней было сделано для защиты традиции, а не для чего-либо иного. К тому же видно, что ему открывали далеко не все, и не все он мог понять.
Следует заметить также, что хранители, которым предстоит жить в миру (а такое тоже случается по разным причинам), воспитываются иначе.
Да и мне с сыном, вынужденным ранее жить в Москве, приходилось использовать немногое, подходящее, из того воспитания. Главное же приходится наверстывать теперь, «излечиваясь от Москвы», – для сего мы и выбрались в горы и к морю…
Жизнь в лесу, в природе, отрицание «благ цивилизации», часто и просто одежды, открытие духовных сил, провидчество, – все это в Древней Руси почиталось святой традицией. Ей следовали тогда «анастасиевцы», «божьи люди», «белые братья». В сей среде хранились с древнейших времен способы открытия особых сил духа. Они шли по той дорожке к свету, к святому Китеж-граду, которая и тогда оставалась открытой для просветленных. Но в темные времена им, подлинным провидцам, приходилось скрываться также и под видом душевнобольных, хоть они были здоровы духом и телом.
Все это составляет самую суть учения «божьих людей». К просветлению, к состоянию «таинственно воскресшего», последователи этого духовного течения идут через самоотвержение, умерщвление плоти. Полагается, что назначение человека состоит в том, чтобы, умерев, воскреснуть и сделаться «ангелом», вместившим в себя всю премудрость Божью, в его душе тогда рождается «Книга Голубиная, Сам сударь Дух Святой».
Так толкуются и смерть-воскресение Христа, пробуждение Буса Белояра и просветления последующих «обретенных мессий». Именно потому они получали «златые царские венцы», либо «шесть крыл серафимовых», ключи от Горнего Русалима (ведославные – ключи от Китеж-града, иных сокрытых городов). И «таинственно воскресшие» главы общин, которые получали сию благодать, становились «великими кормчими», ведшими «духовные корабли» к свету.
Так и жили блаженные юродивые. Их чтили и в народе, и в духовной среде, и даже цари к ним прислушивались, боялись их силы. Тому примеров несть числа. Даже сам Иван Васильевич Грозный боялся и почитал юродивых. И, например, храм Василия Блаженного построен им в почитание такого юродивого, который бродил нагим по Москве и без страха увещевал сего жестокого царя.
Но где-то со времен Петра I всех юродивых, находивших смелость увещевать царей, полагалось тащить в приказ. И это исполнялось неукоснительно.