Тайны 'Семи грехов'

Внезапно без всяких видимых причин сигара господина в цилиндре самовозгорелась. С наслаждением затянувшись, он выпустил изо рта клуб дыма и, привстав, галантно представился: Анатас, а моего спутника можете называть Себ.

Пекинес с туловищем божьей коровки бодро вскочил на лошадиные копытца и хвастливо пояснил: Вообще-то у нас много имен. Но сегодня называйте нас именно так.

Анатас с досадой потянул своего спутника за мохнатую лапку: Не надо ничего пояснять нашему другу. Он и так уже понял, с кем имеет дело. И я рад, что в его душе больше любопытства, чем страха. Итак, что вас интересует?

– Почему вы явились именно ко мне?

– Это хороший вопрос. Разве Великому Режиссеру не о чем поговорить с писателем? Ты такой же творец, как и я. Только я играю реальными людьми, а ты распоряжаешься судьбами выдуманных героев на страницах своих книг.

– Да, но в конце моих книг добро всегда побеждает зло, а в жизни, где действом - управляют такие, как ты, это происходит крайне редко.

– Неужели, ты всерьез считаешь, что легко можешь отличить добро от зла?

– А разве, это трудно?

– Возьмем конкретный случай. Человек, спеша на самолет, поскользнулся и сломал ногу. Оказавшись в больнице, искренне думает, что столкнулся со злом. Но узнав об авиакатастрофе рейса, на который не попал, понимает, что на самом деле несчастный случай принес ему спасение.

– Да, такое бывает.

– Но это только часть истины. Оценить добро можно лишь сравнивая его со злом. Добро без зла не стоит и ломаного гроша.

– Значит, вы причиняете зло людям, чтобы они радовались добру?!

– Слишком примитивная догадка, мой милый друг! Опять-таки ты углядел лишь жалкие крохи истины. Скажи, зачем человеку дана жизнь?

– Ты хочешь, чтобы я взял на себя смелость ответить на вопрос, над разрешением которого лучше умы человечества бились на протяжении веков?

– А разве писатель имеет право браться за перо или безрассудно играть на клавишах компьютера, не зная, что такое жизнь и смерть? Попробуй сделать свой выбор.

– Ты мне поможешь?

– Конечно. Для этого мы с Себом здесь. Жизнь - это постоянный экзамен, цена которого спасение либо гибель. Человек сам готовит своей душе вечное блаженство или нескончаемые мучения.

– Значит, ты ещё и Великий Экзаменатор?

– Да, мои соблазны и искушения всего позволяют отделить зерна от плевел?

– Получается, что вы истинные благодетели человечества.

– Так оно и есть. Творя зло, мы в конечном итоге способствуем наступлению добра.

– Так почему же люди вас боятся, ненавидят, и малюют в мрачных страшных красках?

Сидящий на краю дивана Себ негодующе завертел пучеглазой головкой и заверещал тонким фальцетом: Наветы! Сплошной наговор! Посмотрите на нас разве мы не прелесть?

И странное существо кокетливо подмигнуло своему отражению в зеркале. Анатас незаметно подтолкнул напарника локтем, останавливая готовящийся вылиться наружу поток неудержимого хвастовства. И вновь нравоучительно обратился к Волину.

– Он прав. Люди должны ненавидеть не нас с Себом, а свою собственную слабость, нежелание и неумение противостоять соблазнам.

Не выдержав запрета, Себ суетливо заерзал на диване и обиженно выкрикнул: И это правда! Постоянно бормочут в самооправдание, что бес попутал. А мы совершенно не причем. Сплошные враки, наветы и наговоры!

Анатас в раздражении надавил ногой на копытце партнера, прерывая его бурные эмоции.

Волин пожал плечами:

– Зачем вы все это говорите именно мне?

– Да потому, что писатель, не познав этого, не может создать ничего значительного.

– Ну в наши жестокие дни писать о добре - это означает писать "в стол". Такие книги не интересны широким читательским массам.

– Жестокое время? А когда на земле сей - юдоли страданий и плача оно было другим? Может быть ты хочешь оказаться рабом на галерах или поджариваться на костре инквизиции? Только скажи и мы с Себом в течение доли секунды переправим тебя в "Светлое прошлое человечества". Я вижу у тебя нет особого желания. И это - правильно.

– Если уж путешествовать во времени, то в благополучное место и в мирное время.

– Это можно. Но там ты никогда не станешь настоящим писателем.

– Почему?

– Очень просто: Всевышний честно обменивает страдания на талант. Не испытав самому гонений, разве можно описать людское горе и искренне призвать к добру?

– Значит, это хорошо, что я живу в России на переломе эпох?

Вскочив с дивана, Себ, цокая копытцами, возбужденно запрыгал по паркету: Это просто чудесно! Тебе повезло! Россия та самая страна, где таланты и гении растут гроздьями. Возлюби страдание и тебе везде и всегда будет спокойно и вольготно!

Не выдержав, Анатас схватил и силой усадил на диван не в меру разволновавшегося спутника: Не болтай лишнего. Наш друг должен многое постичь сам и тогда ему откроется Истина.

Губы Волина невольно произнесли: Что есть Истина?

И с мудрой улыбкой, Анатас поведал шепотом, словно выдавал чужую страшную тайну:

– Истина это то во что ты веришь.

– Значит истин много?

– Нет, истина одна. Но постичь её невозможно. Она бесконечна и изменчива как этот мир.

– Но разве нет ничего постоянного, вечного?

– Конечно же есть: "В начале было Слово. И слово было у Бога. И слово было Бог".

– Разве вы верите в Бога?!

– Глупец! Я не верю, а знаю, что Он есть. И в конечном итоге, мы все служим Ему. Иначе как Он без нас узнает, кто имеет право встать одесную Его?

– И задача литературы тоже служить Ему?

– Заметь, ты сам это сказал.

– А имеет ли право злой и недостойный человек взяться за написание книги зовущей к добру?

Пятнистое туловище божьей коровки затряслось от смеха: Нашел о чем беспокоиться? По всему миру тысячи служителей культа постоянно впадают в соблазн, переступают законы своих Богов, а затем с легкостью отпускают грехи прихожанам. И ничего! Так почему же погрязшему в пороках литератору не взывать к доброму и вечному?

Анатас одобрительно похлопал в ладони: Браво, Себ, лучше и не посоветуешь. К слову сказать, мы больше не станем мешать вашему любовному свиданию и сейчас удалимся.

– Подожди, Анатас, мы же должны предостеречь нашего друга и её возлюбленную о последствиях их взаимной страсти. Сейчас я раскину картины. Пусть покажут будущее.

Анатас с удовлетворением подумал: "Этот стажер талантливо разыгрывает заранее отрепетированную нами сцену. Даже мне - Великому Режиссеру трудно воскликнуть: "Не верю".