Тайны советской репатриации

Нуждавшиеся репатрианты, в том числе и женщины, подлежали обеспечению предметами вещевого довольствия из числа бывшего в употреблении, но чистого и годного к носке. Для этого в каждом сборно-пересыльном пункте создавались неснижаемые запасы основных предметов обмундирования и обуви в количестве до 500 комплектов и до 200 пар чистого белья, из них 10% женского, хотя женщин во фронтовых лагерях было, как правило, большинство.

Для обслуживания репатриантов, по официальным данным, было развернуто 142 госпиталя^[88], 418 стационаров, 514 бань и 690 дезкамер. Число зафиксированных больных грандиозно — 1 080 034 человека, из которых 66,3% нуждались в амбулаторном лечении и 33,7% — в стационарном. Инфекционных больных было выявлено 31 989 человек. Самой распространенной инфекционной болезнью был брюшной тиф (5635 человек). За период с января 1945 г. по январь 1946 г., так и не доехав до Родины, умерло 3298 репатриантов{234}.

Пребывание репатриантов в сборно-пересыльных пунктах продолжалось в среднем 10–15 суток. Именно такое время должна была занимать согласно инструкции тщательная проверка репатриантов^[89]. Однако растущий поток их требовал ускорять проверку, хотя бы в отношении «не вызывающих подозрений». В феврале 1945 г. директивой НКВД — КГБ СССР была разрешена упрощенная, в 5-дневный срок, проверка женщин с детьми и стариков, с их последующей немедленной отправкой по домам{235}.

Позднее, 22 мая 1945 г., за день до начала массовой репатриации из зон союзников, ГКО СССР ограничивает срок регистрации и проверки всех прочих граждан 10 днями^[90], рассчитывая, что каждого еще дополнительно проверят органы НКВД по месту жительства. Что касается подозрительных лиц, то их следовало, как и прежде, отправлять в ПФЛ НКВД, где их проверяли не торопясь и как полагается. Длительность проверки в этих лагерях составляла от нескольких месяцев до нескольких лет{236}.

О характере режима в ПФЛ НКВД, порядке и методах проверки и фильтрации может свидетельствовать письмо, автор писал его из лагеря № 48 города Шахты: «Здесь содержатся люди всех возрастов и национальностей. Все они или были в плену в Румынии, Германии, Финляндии, или проживали когда-то на оккупированной территории… Люди, заключенные в эти туберкулезные питомники, годами и месяцами ожидают решения своей судьбы, сидят в заключении без суда, да, пожалуй, и без следствия… Сидит, скажем, человек в лагере шесть месяцев, на седьмой вызывают на допрос. Допрос сняли, опять проходит полгода, вызывают снова, допрашивают. Когда же он начинает негодовать, то ему отвечают так: “Ваше дело сидеть и не рыпаться, проверим, там видно будет”.

В особенности достается людям других национальностей. Здесь уже — виноват ты или нет — сиди, и больше никаких гвоздей. Интересно снимают допрос: “Где попал в плен? “. Ответ— “Там-то”. “Как?” Ответ — “Так-то”. “Ты… почему сдался в плен, а не застрелился? “ и т.д. “Сгною здесь, в лагере” и т.д. Гноить ещё не гноят, но уже близко к тому. Имеются случаи —вывозят белые гробы с надписью, и всё. И этому люди завидуют, а иные ехидно смеются: “Прошел госпроверку без волчьего билета, по чистой вышел “.

Работают в шахтах, питаются когда чем — и протухшей капустой, и полугнилыми помидорами, а если поступают более приличные продукты, так они не попадают полностью по назначению, хотя весь почти насчитываемый заработок удерживается. Удерживают с хорошего рабочего, скажем, зарабатывающего 1500 рублей… из них этому шахтеру на руки дадут 200 рублей в месяц. И на них он не имеет даже права купить молоко или что-либо из жиров с базара… В общем, как дальше работать в шахте абсолютно без жиров на таком скверном питании, не знаю. Люди живут впроголодь, оборванные, грязные, без белья, вшивые, в барачных помещениях, все щели в которых полны клопами и разными паразитами. Если кто-либо посмеет сказать что-либо, его моментально одёргивают — это, мол, не в Германии или Финляндии. В общем получается, что здесь можно на родной земле тоже творить чудеса, в смысле издевательства над людьми… Но те, кто, скажем, служил в неприятельской армии, о тех речь особая, но те, кто был в плену, пережил страшный плен, и они здесь маринуются —производство обеспечивают. Это не рабочий, а спецконтингент. Ослаб человек, не выполнил нормы — оставляется в шахте голодный на вторую смену, вторую не выполнил — на третью, и когда за три смены выполнит норму, тогда его провожают чуть ли не под руки домой»^[91].

Поскольку проверочно-фильтрационные лагеря размещались в районах крупных промышленных предприятий, угольных шахт, рудников, строек, то все заключенные проверочно-фильтрационных лагерей использовались на производстве. Там, где была особая потребность в рабочей силе, срок проверки затягивался на долгие годы. Например, лагеря в районе Печоры, Воркуты существовали до 1950 г., а проверочно-фильтрационный лагерь на химкомбинате в Ленинабаде — до 1953 г.{237}

Согласно инструкциям, имевшимся у начальников ПФЛ и других проверочных органов, из числа подозрительных лиц подлежали аресту и суду: руководящий и командный состав органов полиции, «народной милиции», «русской освободительной армии», национальных легионов и других подобных организаций; рядовые полицейские и рядовые перечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях; бывшие военнослужащие Красной Армии, добровольно перешедшие на сторону противника; бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных и разведывательных органов{238}.

Большинство таких репатриантов подлежали по закону за переход на сторону противника в военное время и прямое сотрудничество с «чужеземными завоевателями» самому суровому наказанию, вплоть до смертной казни. Однако на практике они отделывались в большинстве случаев 6-летним спецпоселением и не привлекались к уголовной ответственности. Дела наиболее активных участников и организаторов немецких военных формирований из числа советских военнопленных рассматривались, как правило, внесудебными органами — тройками, состоявшими из представителей НКВД и НКГБ, и СМЕРШ, под руководством представителя НКВД. Они выносили приговоры о смертной казни, каторжных работах, длительных сроках заключения в тюрьмах или лагерях ГУЛАГа^[92].

Довольно трагической была судьба офицерского состава, находившегося в плену. Все освобождённые во время войны офицеры для проверки направлялись в спецлагеря НКВД и запасные части НКО{239}. После тщательной проверки их, в соответствии с Постановлением ГКО СССР № 6884с от 4 ноября 1944 г., в большинстве случаев с лишением офицерского звания направляли на формируемые штурмовые штрафные батальоны{240}. По существу, решение вопроса о судьбе военнопленных офицеров было изъято из ведения Наркомата обороны и находилось в руках НКВД и органов контрразведки СМЕРШ.

В послевоенное время, как отмечалось в мартовском (1946 г.) отчете Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, «освобождённые офицеры направлялись в лагеря НКВД и запасные части Главупраформа Красной Армии для более тщательной проверки и установления категории^[93]. После проверки ни в чём не замешанные направлялись в войска для дальнейшего прохождения службы или увольнялись в запас. Остальные направлялись по назначению НКВД»{241}.

К 1 марта 1946 г. среди репатриантов было учтено 123 464 офицера (311 полковников, 455 подполковников, 2346 майоров, 8950 капитанов, 20 864 старших лейтенантов, 51 484 лейтенанта и 39 054 младших лейтенанта){242}. Всего же за 1944–1953 гг. репатриировано 126 037 офицеров. Из этого числа в 1953 г. 731 человек находился в кадрах Советской Армии, 60 076 человек — в запасе{243}. Судьба остальных офицеров неизвестна.

К сожалению, у нас нет данных о количестве бывших военнопленных, осуждённых на заключение в тюрьмах или лагерях и расстрелянных, о количестве освобождённых из тюрем и лагерей в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 г. Однако следует отметить, что советские компетентные органы упрямо старались упрятать многих офицеров-репатриантов за решётку по статье 58, предъявляя обвинение в шпионаже, антисоветских заговорах и т.п. Надо полагать, что многие из них выбыли из числа офицерского состава как осуждённые с лишением офицерских званий или были огульно, без решения суда лишены офицерских званий после направления на 6-летнее спецпоселение.

Ожесточённые сражения, которые развернулись в 1944—1945 гг., большие потери Красной Армии на завершающем этапе войны требовали все новых пополнений. Поэтому во время войны освобождённые из плена военнослужащие рядового и сержантского состава в большинстве случаев, после непродолжительной проверки, восстанавливались на военной службе, как правило, в обычных воинских частях. Лица призывных возрастов направлялись в запасные части, где после прохождения проверки и военной подготовки сводились в войсковые подразделения и направлялись на укомплектование передовых действующих частей Красной Армии{244}. Всего за период с октября 1944 г. по март 1946 г. в войска было направлено 1 055 925 человек репатриантов, в том числе: в 1944 г. — 268 794 человека, 1945 г. — 779 406 человек, 1946 г. — 7725 человек{245}.