Тайны Старого и Нового света. Заговоры. Интриги. Мистификации

В ходе шантажа Рейнак тщетно пытался убедить Герца, что он не располагает больше никакими средствами, переданными компанией Панамского канала для подкупа парламентариев и министров. А для большей убедительности, в марте или апреле 1889 года барон переслал вымогателю список лиц, получивших взятки, и сумму, доставшуюся на долю каждого из достойных законодателей. Рейнак не мог не понимать, какое оружие он вкладывает в руки Герца, и тем не менее пошел на этот отчаянный ход. И снова вопрос: зачем?

Известно, что банкир сделал попытку избавиться от шантажиста с помощью наемного убийцы. Рейнак предложил некоему Амьелю, бывшему полицейскому агенту, изгнанному со службы, за крупное вознаграждение отравить Герца. Амьель предпочел, возможно, получив аванс, уехать в Бразилию, а оттуда послать Герцу предостережение относительно угрожавшей ему опасности. Герц с помощью своего адвоката Андрие предложил Амьелю уступить за определенную сумму письмо от его нанимателя. Сделка состоялась, и доктор получил письмо Рейнака к Амьелю. По совершенно необъяснимому легкомыслию барон даже не потрудился изменить свою подпись. Судя по показаниям, которые впоследствии давал Андрие, Герц объявил Рейнаку, что письма к Амьелю у него в руках. Рейнак пытался сначала обратить все дело в шутку, потом сказал, что хотел только заставить доктора уехать из Парижа, а кончил предложением прекратить распри, забыв старое, и даже просил руку дочери Герца для своего сына. Примерно через полгода после «примирения», видимо, недешево обошедшегося барону, Амьель неожиданно скончался. По одним намекам, он стал искупительной жертвой этого «примирения», по другим сведениям, причиной смерти был приступ астмы. Однако ясно, что Рейнак обратился к услугам Амьеля, когда был выведен из себя все новыми требованиями Герца.

Современники терялись в догадках относительно секрета Рейнака, которым владел Герц. Может быть, убийство Рейнаком какого-то банковского служащего, как это впоследствии уверял Герц? Совершение деяний, равносильных государственной измене, например занятие шпионажем в пользу одной из иностранных держав? Участие в каком-то тайном государственном деле исключительного значения? Во всяком случае спасение Рейнака от непрекращавшегося шантажа действительно стало рассматриваться правительством как дело государственной важности.

Герц не оставил своих вымогательств и после краха Панамской компании, когда Рейнаку вменялось соучастие в преступных действиях администрации, которой инкриминировалось мошенничество и нарушение доверия. Подобное обвинение не мешало Рейнаку продолжать свои дела.

Однако в ноябре 1892 года в воздухе уже стало ощущаться приближение какого-то нового скандала, связанного с Панамой. Велось строго секретное расследование (о нем ниже). Когда 8 ноября один из следователей явился в особняк барона на улицу Мюрилло, дом 20, ему сообщили, что хозяин дома путешествует по южным курортам. В конце второй декады слухи о предстоящих разоблачениях просочились в печать. Стали называть имя Рейнака. Самое интересное, что барон сам снабдил некоторые из газет сенсационной информацией при условии, что они лично его оставят в покое. Барон пытался с помощью взяток помешать выступлениям с разоблачениями в парламенте. 18 ноября буланжистская газета «Кокарда» обвинила председателя палаты депутатов Флоке в том, что он в 1888 году получил от Панамской компании 300 тыс. франков для покрытия расходов своих сторонников во время избирательной кампании. На следующий день началось обсуждение этого обвинения в палате депутатов…

Рано утром 19 ноября встревоженный Рейнак приехал на квартиру министра финансов Рувье. Банкир выглядел очень взволнованным и заявил, что для него вопрос жизни или смерти — добиться прекращения газетной кампании и что это вполне может сделать Корнелиус Герц. Рувье ответил, что он готов принять Герца и, следовательно, просить его оказать помощь барону. Рейнак ринулся за Герцем, но вскоре вернулся: доктор сказался больным. (Все это могло происходить только до 11 часов утра, когда началось заседание совета министров, в котором принял участие Рувье.) Позже по настоянию Рейнака Рувье согласился сопровождать банкира к Герцу, как разъяснил позднее министр финансов, исключительно из соображений человеколюбия. Рувье, однако, оговорил в качестве условия этого филантропического похода, чтобы при встрече присутствовал еще один свидетель. Сошлись на кандидатуре Клемансо. Лидера радикалов нашли в парламентском здании; он также согласился отправиться к Герцу.

После заседания палаты депутатов Рейнак вместе с Рувье поехали на улицу Анри Мартен, где жил Герц. Прибывший незадолго до этого Клемансо еще снимал пальто в прихожей, когда они вошли. Так по крайней мере позднее утверждал сам Клемансо, но, может быть, он уже успел переговорить с Герцем? Рейнак, находившийся в крайне нервном возбуждении, попросил Герца содействовать прекращению нападок печати. Герц отказал: теперь слишком поздно, надо было бы его ранее поставить в известность. Повторные настойчивые просьбы снова натолкнулись на отказ. Покинув Герца, Рейнак упросил Клемансо съездить с ним к бывшему министру внутренних дел Констану, которому открыто высказал свои подозрения, что тот инспирировал всю кампанию в печати.

Констан негодующе отрицал свою причастность к этим газетным статьям и заявил, что не может ничем помочь. Прощаясь с Клемансо после этого визита, Рейнак заявил:

— Я погиб!

Здесь необходимо остановиться и сделать оговорку: весь этот эпизод — визит к Герцу и Констану — нам известен только со слов Клемансо и Рувье. Заслуживают ли доверия их свидетельства? По мнению французского историка Дансета (результаты его исследований использовались нами во всем изложении «Панамы»), не заслуживают. О роли самих Рувье и Клемансо в их версии сказано столь мало, сколь возможно было сказать, не нарушая правдоподобия всей истории. Прежде всего, разумеется, «человеколюбие», о котором шла речь, было проявлено и Рувье и Клемансо, чтобы обезопасить самих себя: в интересах обоих было не допустить усиления скандала, причем как из политических, так и из сугубо личных мотивов. (Даже если считать, подобно некоторым биографам Клемансо, что и в этом случае лидер радикалов был озабочен только тем, чтобы предотвратить скандал.) Лишь это и могло побудить совсем не склонных к сентиментальности политиков пренебречь риском, который представляло их совместное путешествие с находившимся под следствием Рейнаком к Герцу, а потом поездка Клемансо к Констану, очень опасному и коварному политикану.

…На следующее утро около 7 часов слуга банкира, как обычно, постучался в дверь комнаты Рейнака. Находившийся там один из членов семьи сказал камердинеру, что его услуги не понадобятся, так как барон скончался. Племянник банкира поспешил направиться с известием об этой неожиданной смерти к председателю совета министров Лубе, одновременно поставив обо всем в известность А. Эбрара, главного редактора газеты «Тан», и Корнелиуса Герца. По некоторым сведениям, Герц в тот же день уехал в Лондон (по другим — доктор еще неделю оставался в Париже). Причиной кончины Рейнака, как было заявлено, явилось кровоизлияние в мозг. Бумаги покойного опечатали только через три дня. При этом обнаружилось отсутствие копий целого ряда писем, которые должны были находиться в личном архиве банкира.

Неуязвимость «шекаров»

Уже несколько дней ползли слухи, что предстоят новые сенсационные разоблачения. 21 ноября 1892 года в палате депутатов разразился такой скандал, какого давно не видели ко многому привыкшие парламентарии. Самые высокопоставленные лица вроде председателя палаты Флоке, в прошлом премьер-министра, с хорошо разыгранным негодованием заранее отвергали инсинуации об их причастности к панамской афере.

И вот на трибуне буланжист Жюль Деляйе — наглый горлопан, способный на любые выходки, буян и дебошир, с которым из-за его буйства опасались здороваться даже политические единомышленники и которого шесть или семь раз осуждали за клевету. Однако на сей раз Деляйе имел возможность устроить дебош по всем правилам игры, бесчинствовать с полным сознанием, что все козыри у него в руках. Постоянные возгласы с мест только подзадоривали демагога с луженой глоткой, подробно пересказывавшего все этапы панамской аферы и каждый раз повторявшего, что совместно с мошенниками из администрации действовали подкупленные ими депутаты. «Имена, назовите имена!» — неслись в ответ неистовые вопли со всех сторон. Но Деляйе и не думал называть имена, он повторял лишь вновь и вновь, что сообщит их только в одном случае — если палата назначит комиссию для расследования, что совсем не улыбалось ни министерству, ни правительственному большинству. А Деляйе опять перечислял случаи подкупа депутатов, министров, редакторов газет, сообщал суммы полученных ими взяток и снова, несмотря на истошные крики с требованием назвать имена, отвечал одно и то же:

— Назначьте комиссию для расследования!

Деляйе мог быть доволен. Скандал удался на славу — палата депутатов нехотя согласилась на создание комиссии в составе 33 человек. По желчному утверждению крайне правого националиста Барреса, 13 из них должны были подумать, как самим выйти сухими из воды, остальные были нерешительными людьми или просто невеждами. Во главе комиссии поставили отличавшегося суровым характером радикала, бывшего премьер-министра Анри Бриссона. («Парадная одежда и пустота внутри», — говорил о нем Гамбетта.) Через несколько дней разразился очередной министерский кризис. Германский посол в Париже граф Мюнстер писал своему начальству: «Правительство Лубе — Рибо, утонувшее в Панамском канале, немедленно воскресло в форме правительства Рибо — Лубе». Лубе занял пост министра внутренних дел. Рикар, скомпрометированный упорным отказом разрешить вскрытие тела Рейнака, не вошел в состав нового правительства. Новый министр юстиции Леон Буржуа приказал провести судебно-медицинское исследование трупа банкира. Результат был неопределенным — нельзя было ни признать, ни отвергнуть предположение, что смерть последовала от отравления.

12 декабря 1892 года в газете «Фигаро» появился отчет о предсмертном визите Рейнака к Герцу. Клемансо вынужден был давать неприятные объяснения, а министр финансов Рувье утверждал, будто понятия не имел, что Рейнак скомпрометирован. Все же Рувье вынужден был подать в отставку, что вызвало волнение на бирже.

Банкир Тьере, к которому перешло заведование банком Рейнака, сначала отрицал, а потом признал, что имеет корешок чековой книжки, где обозначены имена парламентариев, получивших взятки. Возможно, что это признание Тьере сделал под нажимом Констана, разъяренного тем, что не ему было поручено формирование правительства и на его долю не досталось министерского поста. 20 декабря палата депутатов постановила лишить парламентской неприкосновенности пятерых депутатов, в том числе двух бывших министров — Жюля Роша и Рувье. В свою защиту Рувье заявил, что когда в 1887 году он занял пост премьер-министра, то обнаружил полное опустошение секретного фонда, так что его пришлось пополнять займами у частных лиц — знакомых главы правительства (все это, разумеется, для защиты Республики!). Рувье с гордостью заявил также, что в то время, когда он управлял министерством финансов, его личное состояние не росло «ненормально» быстрыми темпами. Он велеречиво говорил о своей кристальной чистоте, обращаясь поочередно к палате, представителям прессы и своим друзьям, обещал, что «победоносно преодолеет мучительные волнения этой минуты», и добавлял, говоря о своих избирателях: «Они меня знают, и я их знаю, этого достаточно». («Волнения этой минуты» действительно не помешали Рувье, правда, через десяток лет, снова оказаться сначала на посту министра, а потом и главы правительства.)