Тайны старой аптеки
Шрифт:
Радовался он, впрочем, преждевременно. Открыв тетрадь и пробежав взглядом несколько страничек, Джеймс понял, что она представляет собой вовсе не аптекарские прописи, а обычный дневник, в котором прадедушка вел учет событий из своей жизни.
Если бы разочарование вдруг приобрело форму человека и стало мистером Разочарование, то этот мистер сейчас непременно возопил бы, всплеснул руками и принялся бы рвать на голове волосы.
С трудом сдержав порыв последовать его примеру, Джеймс пролистал дневник, отметил, что несколько страниц вырвано. Найдя самую последнюю запись, он прочитал:
«Первый детский крик снова раздался
Украденные у времени силы оставляют меня. Я чувствую, что это последнее поколение, которое я застану. Час, когда я уйду, близок. Мне осталось день или два, не более, и это пропитанное лекарствами сердце остановит свое биение, а глаза, наблюдавшие этот мир длиною в две сотни лет, закроются.
На радость наследнику. Леонард ждет моего последнего мгновения, и он уже не скрывает своих чувств. Я знаю… я слышу, как он шепчет: “Уже скоро… скоро”. Так же ждал и шептал его отец. И его отец, и те, что были до него. Они все ждали, но я пережил их всех, и именно Леонарду суждено было дождаться.
Я ухожу… покидаю их, оставляю свою аптеку. Леонард не худший Лемони, но и не лучший — были и более талантливые, амбициозные, прожженные. Вспомнить только хитреца Лестера, который хотел меня отравить и ненароком отравился сам. Отравился так же, как и прочие бездари и зануды, которые носили мою фамилию и которые мне наскучивали… Каждый из них втайне ненавидел меня, завидовал мне. Глядя на них с высоты своего стула в аптеке, я чувствовал, как их изнутри жжет желание избавиться, или, как сказал перед смертью Лестер, освободиться от меня. Что ж, они должны быть мне благодарны: я освобождал их — всего капелька моего любимого яда…
Леонарду просто повезло, что новый Лемони родился только сейчас, когда я слаб, когда у меня больше нет сил даже на то, чтобы замешать яд. Леонард будто намеренно все так подстроил — видимо, догадался, что он перестанет быть мне нужен, как только появится наследник. Жаль оставлять мое детище Леонарду, но утешает то, что после него за стойку аптеки встанет его сын…
О, Лазарус… В тот же миг, как его принесли ко мне… в тот же миг, как я его увидел, меня охватило оцепенение. Это был он! В этом беспокойном ворочающемся комочке я распознал искру. Именно его я ждал столько лет! Он забрал мой худший страх — что я уйду, так и не дождавшись достойного, и придется вручать мои знания и мою память этому бесхребетному, жалкому Леонарду.
Я ухожу со спокойным сердцем… спустя столько лет гниения в этом неблагодарном городе.
Я ухожу… но ненадолго. Я скоро вернусь…»
Записи оборвались.
Джеймс какое-то время еще глядел на зеленые чернильные строки. Он просто не верил в то, что прочитал. Прадедушка! Может быть, он и был великим, как считал Лемюэль, но совершенно точно при этом он был отвратительным человеком. Судя по этой записи в дневнике, выходило, что он травил своих наследников, как только они ему наскучивали и у них появлялся сын! Ужасно! Мерзко! Подло!
А что он имел в виду, отмечая, что скоро вернется?
Джеймс испуганно оглядел комнату.
«Это же невозможно! Или все же… возможно?»
С этим гениальным человеком, который сумел остановить кошмарную пандемию, ничего нельзя было сказать наверняка.
Джеймс перечитал последнюю запись в дневнике, и особое внимание уделил фразе: «Он забрал мой худший страх — что я уйду, так и не дождавшись достойного, и придется вручать мои знания и мою память этому бесхребетному, жалкому Леонарду…»
Напрашивался вывод, что именно Лазарус, отец Лемюэля, получил «Секретные прописи». Он передал их своему сыну?
«Не мог не передать, — заключил Джеймс, — ведь именно сведения о том, что Лемюэль создает чудодейственные сыворотки, и привели меня сюда… Может, в дневнике будет что-то о том, как прописи хотя бы выглядят?»
Джеймс перевернул несколько страниц назад и тут внезапно одернул себя:
«Что я делаю?! Не сейчас! И не здесь! Я и так задержался — кто знает, сколько еще продлится действие снотворного порошка…»
Расстегнув на жилетке пару пуговиц, он спрятал дневник под нее. После чего закрыл рундук и затащил его обратно в ящик. В тот миг, как он вернул на место крышку изножья, раздался уже знакомый скрип, и из отверстия поползли деревянные щупальца. Обхватив столбики полога и ножки, они замерли. Мерзкие тайны прадедушки снова скрылись из глаз. Но не все: оставалось надеяться, что в дневнике отыщется хоть что-то полезное.
Джеймс оглядел напоследок комнату и вышел за дверь. Заперев ее, он поспешно двинулся по коридору к лестнице, но раздавшийся неожиданно из-за двери слева голос, заставил его замереть как вкопанному.
— Лемюэль, это ты?
Джеймс повернулся.
Женщина за дверью продолжила:
— Нет, это не Лемюэль. Кто там? Это вы, Джеймс?
«Она знает, как меня зовут? Откуда?!»
Джеймс уже хотел было броситься к лестнице, но что-то его остановило.
— Да, миссис Лемони, — сказал он. — Вы знаете, кто я?
— Я слышала… крики моей матери невозможно не услышать. Прошу вас, Джеймс, выпустите меня…
Джеймс бросил испуганный взгляд на лестницу.
— Выпустить? Но я не могу, миссис Лемони. Лемюэль сказал, что…
— Он солгал! — воскликнула женщина. — Все, что он вам говорил — это ложь. Вы не знаете этого человека. Он притворяется. Лемюэль хитрый и коварный — он настоящий Лемони.
— Мэм, я не думаю, что…
— Прошу вас, Джеймс, поверьте. Он плетет козни, он управляет моей матерью и убедил ее в том, что я больна. Он всех убедил!
— Как это убедил?
— Однажды он напросился к нам на чаепитие. Я не хотела его видеть, но отец заставил проявить «гостеприимство» из уважения к почтенному господину аптекарю, отцу Лемюэля. Во время этого чаепития Лемюэль что-то подсыпал мне в чай. Так я заболела. Вернее, были лишь симптомы болезни, но этого хватило. Лемюэль передавал лекарства, и от них мне временно становилось лучше, но они вызывали еще худшие побочные эффекты. Вы знаете о побочных эффектах, Джеймс?
Джеймс сжал зубы. О, он знал.
— Но зачем ему все это?
— Лемюэль безумен и жесток, — ответила миссис Лемони. — Он жаждал мною обладать. Много лет этот человек преследовал меня, и с каждым годом проявлял все большую настойчивость, но я не отвечала на его знаки внимания. Я всегда любила только Терренса.
— Терренса? Констебля Тромпера?
— Вы знаете его? Терренс всегда хотел для меня добра, но он ничего не смог сделать против коварства аптекаря. Сперва Лемюэль задурил голову моей матери, а затем, когда мой отец оставил нас, они меня заперли в этой комнате. Я здесь пленница. Он мучает меня, думает, что я полюблю его. Он даже позвал этого ужасного доктора. Все полагают, что доктор меня лечит, но на самом деле он пытается заставить меня забыть Терренса. Лемюэль подкупил этого доктора — пообещал, что сделает для него какое-то особое лекарство, если тот поможет ему. Этот доктор пытает меня. Лемюэль говорил вам, что ищет лекарство от моей «болезни»?