Тайны тысячелетий

Но грозовая туча уже висела над «Орлиным гнездом», и скоро разразился удар, от которого вздрогнул сам неустрашимый вельможа. Смерть Потемкина уже сильно поколебала его влияние в столице, но, пока царствовала Екатерина, все стоящие у власти давно и хорошо знали «миллионера Баташева» и благоволили ему по старой памяти. После вступления на престол Павла все круто изменилось. Начались гонения на всех любимцев Екатерины, живших в столице, а затем добрались и до темного прошлого «Баташевского магната».

Везде была своя рука у Андрея Родионовича. Однажды прискакал к нему нарочный с секретным извещением от «благожелателя» из столицы, что назначена «строжайшая ревизия» всех его дел, особенно касающихся слухов о «монетном дворе», находящемся где-то в тайниках баташевской усадьбы. Раньше бы это не смутило грозного владельца — он знал, что никто из дворовых не дерзнул бы донести на него, не исключая и тех рабочих, которые продолжали посменно исчезать в одной из башен парка. Но теперь всем было известно, что положение «владыки» пошатнулось, что и на него могла найтись управа, и здесь-то, по рассказам, и произошло одно из самых страшных деяний Баташева.

Когда на другой день после приезда «эстафеты» очередная смена «ночных» рабочих ушла на свои всегдашние занятия, ей никто не вышел навстречу: барский доверенный еще днем сказал всем, что надо разом покончить со спешным делом, после чего «барин» выдаст всем по 100 рублей и отпустит людей по домам.

Веселые и радостные ходили в этот день рабочие и всем хвастались, что, мол, «скоро сами богатеями будем и уйдем от вас на родную сторону». Такие же веселые шли они и на «последнюю работу», но больше никто их уже никогда не видал… Как в воду канули 300 человек, а управляющим было объявлено, что барин «тех рабочих отпустил домой, а стройку их жертвует своим заводским». Как ни боялись все Андрея Родионовича, но все же пошел кругом возмущенный глухой гул, особенно когда один из двух любимцев барина в тот же вечер в кабаке «сбрехнул», что, мол, теперь хоть сто ревизий приезжай, никто ничего не дознается, все у нас «шито-крыто»…

Все поняли, что не добром исчезли без следа сразу 300 человек, а когда на другой день и проболтавшийся любимец «нечаянно утонул», то ни у кого не осталось сомнения в том, что барин ловко «схоронил концы».

Приехавшая ревизия ничего не смогла открыть, так как никто, действительно, теперь не знал, где искать вход в «подземные хоромы», и хотя показали башню, куда входили рабочие («отпущенные домой и убиравшие парк»), но там оказалась только дверь в сад и больше ничего… Но страшное предание прожило более ста лет, и еще в начале нашего века местные крестьяне рассказывали, будто «барин собственноручно задвинул засовы чугунной двери подземелья, где лежали напившиеся на радостях рабочие, которые и умерли там голодной смертью».

Вскоре после этого звезда Баташева закатилась окончательно.

Через год с небольшим у его смертного одра собрались все три жены со своими детьми и стали просить, чтобы он сам сказал — кому из них он оставляет право распоряжаться своим колоссальным имуществом, поскольку все они были в равной степени «законными». Бывший уже в забытьи, «владыка» открыл глаза и отчетливо произнес: «Той, кто одолеет». Это были его последние слова, последнее благословение…

Предание говорит, что незадолго до смерти хозяина случилось довольно странное происшествие. По случаю какого-то праздника у Баташева был бал, а в саду иллюминация. Когда гости толпой пошли по главной аллее сада смотреть освещение и дошли до находившейся в конце аллеи каменной беседки — видимо, той, что носила имя «павильона любви», — то вдруг на ее крыльце появился огромный черный человек с оскаленными зубами. Все в испуге бросились назад и сообщили об этом Андрею Родионовичу. Услышав это, Баташев страшно побледнел и сказал: «Это смерть моя приходила за мной!»

Умер он в 1799 году, семидесяти трех лет, и похоронен был у престола заводской кладбищенской церкви. Над могилою его поставлен был двухсаженный каменный столб, увенчанный шаром и крестом.

Андрей Баташев был настолько окруженной легендами и слухами фигурой, что описанию его жизни и деяний посвятили свои произведения Евгений Салиас де Турнемир и Андрей Печерский. Салиас в романе «Владимирские мономахи», сохранив верной общую историческую канву повествования, допускает немало вымысла и, похоже, в одном лице объединил обоих братьев Баташевых (у него они Басман-Басановы). Хотя действие книги происходит на заводе в деревне, в которой без труда угадывается Выкса, образ жизни и нрав главного героя принадлежат явно владельцу Гусевского завода. При этом основное внимание Салиаса сосредоточено на описании внутрисемейных интриг.

У Андрея Печерского вымысла в изложении истории «семейства Богачевых» почти нет: он лишь, как мы видим, слегка изменил фамилию героя (причем он, видимо, колебался, под каким именем скрыть Баташева, ибо при первой публикации своего очерка в газете «Афиши и объявления» в 1884 году, он назывался «Семейство Барбашевых»), назвал его Семеном, а Гусевский завод превратился у него в Селезневский. Печерский, вне сомнения, сам бывал в Гусь-Баташеве, многое описал с натуры или по записям устных рассказов еще живых очевидцев. Поэтому очерк Печерского во многом документален.

Самый большой разнобой в фактах и путаница (что, правда, объясняется, возможно, и умыслом авторов) у всех, кто писал о Баташевых, — в описании родственных связей и семейных дел. Но это и не мудрено: при наличии такого количества только «законных» жен, вообще, любвеобильности Андрея Родионовича трудно установить четкие родственные связи между его потомками, характер их взаимоотношений и даже то, кто был законным, а кто — нет, кто был женой, а кто — любовницей.

Но факт остается фактом — из-за весьма сложных и, мягко скажем, неулаженных семейных отношений и столь же запутанного и нерешенного вопроса о наследстве, годы, последовавшие за смертью Баташева, были временем споров, судебных тяжб, дележа огромного состояния заводчика-разбойника. «Одолеть», чтобы стать полноправным наследником-хозяином, никто так и не сумел, и владения Баташева стали приходить в упадок. Говорят, что всевозможные присутственные места были буквально завалены нескончаемыми делами и процессами, что вели между собой законные и незаконные наследники магната. Даже накануне революции последняя владелица Гусевского завода вела нескончаемые тяжбы с сыном из-за имения.

Особенно заметно разорение баташевских владений шло в 20-е — 30-е годы XIX века, и уже через треть столетия после смерти Андрея Родионовича некогда прибыльнейшие производства имели убыток в несколько миллионов рублей. Запустение коснулось дворца и всего имения вельможи-разбойника. Но, несмотря на это, и во второй половине XIX века Гусь-Баташев представлял собой внушительное зрелище.

«…Миновав небольшую деревушку… мы проехали вдоль какой-то каменной постройки, тянувшейся с добрую четверть версты; далее началась массивная ограда во вкусе екатерининских времен; потом мы въехали в довольно узкие ворота, и взорам нашим представился грандиозный дворец. Посредине от двух этажей, а по бокам его идут два одноэтажных флигеля; правый из них отделяет господский двор от заводской базарной площади, посреди которой воздвигнут красивый храм, а левый флигель упирается в то длинное каменное здание, вдоль стены которого мы только что ехали. Правее ворот еще двухэтажный корпус; это заводская контора…» — пишет Андрей Печерский.

Далее он описывает господский дом: огромный, мрачный, вымощенный чугунными плитами коридор нижнего этажа, крыльцо заднего фасада, выходящего в сад, и «превосходный вид» с этого крыльца — усыпанная песком эспланада, края которой убраны бесчисленным множеством цветов: левее — огромные красивые оранжереи, а прямо — грандиозная липовая аллея, в конце которой видны развалины большой каменной беседки. Между оранжереями и восточной стеной склада лежит огромный пустырь, где растут лишь жиденькие деревца да кусты можжевельника — тот самый «страшный сад».

Говоря о внутренних помещениях «барского дома» писатель обращает внимание на «роскошный зал» на втором этаже, «убранство которого великолепно: такие залы нельзя встретить в частных домах: они присущи только царским чертогам». Влево от залы начиналась целая анфилада столь же царских комнат, а за ними уже следовали и жилые покои. Правее был также расположен ряд комнат, но уже во времена Печерского они были необитаемы и представляли «страшное запустение и развалины, незаметные только снаружи».