Тайны живой природы. Загадочные животные и растения
Шрифт:
«Есть три вида диких ослов в Южной Африке – зебра, квагга и собственно дикий осел без полос. На Капе квагга известна под названием дикая лошадь…» Простим Левайяну неточности в определении родственных связей между южноафриканскими непарнокопытными. В его времена стройной научной системы их классификации еще не было создано. «Несомненно, зебра и квагга – два разных вида, и они никогда не пасутся вместе, а смешиваются в стадах с антилопами». Далее Левайян совершенно справедливо отмечает: «Считали, что квагга – результат смешения зебры с дикой лошадью. Но это говорили люди, которые не были в Африке. Здесь нет собственно диких лошадей». Путешественник был прав, утверждая, что квагга – самостоятельный вид. Да и кто до него в Европе мог свободно рассуждать
Буры, потомки голландских переселенцев, пришедшие в эти края задолго до поездки Левайяна, все, как один, думали иначе. Именно им мир «обязан» безвозвратной потерей квагги и других видов животных. Вся беда квагги состояла в том, что ее кожа годилась для изготовления бурдюков, в которых хозяйственные буры хранили зерно. От ее мяса они тоже не отказывались. Квагг отстреливали тысячами. Иногда животных гнали к пропасти, и сотни полосатых лошадей разбивались о камни.
В 1810–1815 годах по следам Левайяна прошел известный английский натуралист Бурчелл. Он снова привез в Европу сведения о южноафриканских животных. Среди них и о квагге. Но сведения эти были уже тревожными. «Утром наши охотники убили кваггу и съели ее».
А вот так описывает Бурчелл охоту на кваггу местных жителей Намакваленда. Африканцы брали у природы ровно столько, сколько им было нужно для пропитания племени, – ни больше ни меньше. И это нисколько не влияло на поголовье животных. «Было вырыто множество ям, – пишет Бурчелл, – пространство между ними защищено линией толстых бревен, поставленных весьма часто, чтобы ни антилопы, ни дикие лошади не могли разрушить этой преграды. Линия тянулась на милю или две. В некоторых местах столбов не было, и тут находились глубокие ямы, мастерски прикрытые ветвями и травой. Когда животное попадало в такую яму, – заключает наблюдатель, – оно не могло пошевелить ни головой, ни ногами: ямы сужались книзу».
Местные жители называли квагг «игваха», «идабе», «гоаха» и не путали их с зебрами. Не следует думать, что среди европейцев, пришедших в Южную Африку в XVII веке, не было людей благоразумных и дальновидных: в 1656 году под охраной оказалась капская горная зебра, ее численность внушала опасения тогдашнему губернатору Капской провинции Ван Рибеку. И это за сто с лишним лет до того, как по шкуре и костям, привезенным путешественниками, ее описал Карл Линней! Но кваггу, увы, никто не охранял… Вот запись, дошедшая до нас с 40-х годов XIX века: «Скоро мы увидели стада квагг и полосатых гну, и бег их можно было сравнить разве что с мощной кавалерийской атакой или ураганом. Я приблизительно оценил их число в 15 тысяч. Над этим огромным стадом, напуганным нашей стрельбой, вились клубы пыли». Это строки из книги Уильяма Гарриса «Охота в Южной Африке». Сегодня пыль лежит на девятнадцати шкурах и одном-единственном полном скелете квагги, уцелевших в крупнейших естественно-научных музеях мира.
А между тем Альфред Брем писал о ней в своей знаменитой книге «Жизнь животных», не догадываясь, что дни квагги сочтены. Сведения о внешнем виде квагги, сохранившиеся в труде Брема, дают самое полное представление об облике этого животного: «Тело ее сложено очень хорошо, голова красивая, средней величины, ноги сильные. По всей шее проходит короткая прямая грива, метелка на хвосте длиннее, чем у прочих тигровых лошадей. Основной цвет шкуры коричневый. Через голову, шею и плечи проходят серовато-белые полосы с красным отливом. Между глазами и ртом полосы образуют треугольник. Взрослые самцы бывают до двух метров длины, вышина в загривке доходит до 1,3 метра…»
Через несколько десятков лет после открытия квагга стала достоянием зоологических и палеонтологических музеев, и в этом плане ей «повезло» больше, чем, скажем, стеллеровой корове: для истребления этого морского млекопитающего хватило и двух десятков лет. Правда, за несколько лет до полного исчезновения в Капской провинции и незадолго до
окончательного истребления в Оранжевой республике в 1878 году квагг вывозили в Европу – в зоопарки. Несколько лет единичные особи протянули в неволе – до 1883 года.Бурчеллова зебра пережила свою родственницу ненадолго – последняя погибла в Гамбургском зоопарке в 1911 году, за год до того ее не стало в природе.
Как часто бывает в подобных случаях, люди начали прикидывать, какую пользу могло принести им то или иное животное, останься оно в живых. Было так и с кваггами. Вспомнили, что еще Кювье в 1821 году предлагал одомашнить зебр и, в частности, квагг. Тогда ни он, ни любой другой исследователь не могли знать всех преимуществ одомашнивания диких полосатых лошадей. Одомашнить их следовало не для того, чтобы по улицам резво разъезжали повозки, запряженные зебрами, как это было в Кейптауне в конце XVIII века. И совсем даже не затем, чтобы между Трансваалем и Солсбери существовала почтовая служба на зебрах. Это были единичные и не нашедшие последователей попытки использовать этих животных.
Причина была в другом. Квагга была невосприимчива к болезням, которые тысячами косили скот, ввозимый переселенцами из Европы. Переносчик этих заболеваний – муха цеце – стал синонимом зла для целых африканских областей, хуже колорадского жука, проникшего на картофельные поля Европы из Нового Света.
В 1917 году некий майор Мэннинг, вернувшись из пустынных районов Каоковельда в Намибии, рассказывал, что видел целое стадо квагг. Ему, естественно, не поверили. Прошло несколько лет, и из Каоковельда вновь появились сообщения о кваггах. Обман зрения? Еще позднее французский журналист, возвратившийся из Намибии, утверждал, что местные жители племени топнар уверяли его, будто квагга выжила в их краях.
Были ли такие случаи в истории естествознания, когда исчезнувшие, казалось бы, навсегда животные возрождались? Были. Видели сумчатого волка, поймали бермудского буревестника, попала в сети кистеперая целакантовая рыба латимерия, нашли загадочную нелетающую птицу такахе в Новой Зеландии, наконец. Огромные пространства Южной и Юго-Западной Африки еще не исследованы. В знойные полупустыни не заходят даже местные племена. Может быть, квагга жива?
Буньип – обитатель австралийских болот
Австралийского буньипа вполне можно назвать чудовищем со многими «лицами» (или мордами, если вам так угодно), ведь его описания до того отличаются друг от друга, что практически невозможно нарисовать более-менее достоверный портрет этого монстра. Впрочем, это не особо огорчает многих ученых, которые считают буньипа всего лишь мифическим существом из фольклора австралийских аборигенов.
Если верить австралийским аборигенам, буньип предпочитает жить в болоте и пожирает любое живое создание, которое забредет в его владения. Этот монстр любит прочистить свои легкие и издает по ночам настолько ужасные крики, что, услышав их, самые смелые охотники тут же обращаются в бегство.
В мощи легких буньипа, похоже, сумел убедиться французский ученый Шарль Бейн, участник экспедиции Николя Бодена. В 1801 году он решил с несколькими спутниками совершить небольшую вылазку вглубь еще неизведанного австралийского материка. Возможно, первопроходцев ожидали важные открытия, но им не суждено было их совершить. Через несколько километров пути они услышали ужасный рев, раздававшийся из тростниковых зарослей Лебединой реки. Им показалось, что это вопит сам дьявол.
Путешественники решили, что такой рев может издавать только огромное чудовище, все в панике бросились бежать обратно к берегу, поход был сорван. Позже австралийские аборигены рассказали европейцам, что им довелось услышать рев буньипа. Они также сообщили путешественникам об их невероятном везении: по словам аборигенов, буньип просто сожрал бы белых людей, если бы те подошли к нему слишком близко. Если верить аборигенам, люди сходили с ума и даже умирали от одного вопля этого монстра.