Тайные дневники Шарлотты Бронте

Слезы навернулись мне на глаза. Он приблизился и взял меня за руки.

— Ты не представляешь, как давно я надеялся и мечтал услышать эти слова! Ты серьезно, Шарлотта? Ты действительно любишь меня?

— Люблю, всем сердцем.

Когда собаки вернулись и закружились у наших ног, муж заключил меня в объятия и стал целовать, снова и снова.

Мы провели в «Куба-хаусе» неделю — одну из самых счастливых недель в моей жизни. Мы лениво катались на лодке по Шаннон и совершали долгие прогулки по лесам и полям, наслаждались вкуснейшей едой на пикниках и вечерами, полными веселья, музыки и танцев. За это время мое здоровье совершенно поправилось благодаря поддержке и радушию хозяев. Мы покинули Беллов с огромным сожалением и искренними обещаниями вернуться через год.

Последние две недели медового месяца мы провели в поездках по Западной Ирландии, включая остановку в Килки, удивительно живописном прибрежном городке в укромной бухте. Впервые после прибытия в Ирландию мы с мужем остались наедине. Мы были довольны совместным времяпрепровождением и возможностью возобновить нашу близость и побольше узнать друг о друге. В первое утро в Килки, когда мы поднялись на вершину утеса и я увидела внизу вздымающийся Атлантический океан, белый от пены вдоль восхитительного берега, дивный пейзаж так взволновал меня, что мне захотелось сидеть, смотреть и молчать, а не ходить и говорить. Артур не только любезно исполнил мое желание, но и заметил, что подумал о том же.

Пока мы посещали знаменитые красоты Ирландии, упиваясь по пути великолепными видами, я радовалась добрым и неустанным заботам и покровительству мужа, благодаря чему странствия стали намного более приятным занятием, чем я привыкла. Чудеснее всего, однако, было глубокое счастье, которое переполняло меня в обществе Артура. Муж часто заключал меня в объятия ради неожиданной ласки и произносил с безмерной искренностью:

— Спасибо, что вышла за меня. Я так счастлив!

Уверенно и радостно я отвечала тем же.

Во время нашего свадебного путешествия муж не только одарил меня счастьем, но и спас мою жизнь.

У вершины ущелья Данлоу недалеко от Килларни мы следовали на лошадях с проводником по узкой и извилистой горной теснине. Моя кобыла поскользнулась, и я утратила над ней контроль. Артур быстро соскочил со своей лошади и перехватил поводья моей. Тут моя кобыла попятилась, я упала и приземлилась на камни под ней. Лошадь скакала и брыкалась вокруг, и я подумала, что настал мой конец, что я вот-вот погибну под копытами. Артур от испуга отпустил поводья, и кобыла перемахнула через меня.

— Шарлотта! — в ужасе крикнул он, поднимая меня на руки. — Ты цела?

Я была поражена случившимся, но заверила его, что копыта даже не коснулись меня. Когда проводник привел наших лошадей, Артур поставил меня на землю и крепко прижал к груди. Я почувствовала щекой биение его сердца.

— На секунду я испугался, что потерял тебя, — пробормотал он мне в волосы.

Устремив глаза к мужу и поднявшись на цыпочки, я запечатлела поцелуй на его губах.

— Ты никогда не потеряешь меня. Я так люблю тебя и ни за что не отпущу.

Одиннадцатого августа мы вернулись домой после более чем месячного отсутствия, и к нам с мужем хлынули гости со всех концов прихода, в том числе весьма далеких. Желая выразить свою признательность за сердечную встречу и общую доброжелательность прихожан, мы с Артуром решили устроить небольшой деревенский праздник. На чай и ужин в классной комнате были приглашены все ученики и учителя из дневной и воскресной школы, а также церковные звонари и певчие.

Организация торжества доставила немало хлопот. Когда пробил назначенный час — когда в теплый августовский вечер в классной комнате и во дворе были расставлены накрытые белоснежными скатертями и убранные цветами столы, а еда (сделанная множеством рук) наконец была готова, — к нашему изумлению, явилось почти пять сотен человек! Артур, светясь от радости, поприветствовал гостей короткой, но любезной речью. Затем прихожане по очереди подняли бокалы за возвращение Артура в приход и за наше супружеское счастье.

— За Артура и Шарлотту, — заявил один приятный фермер, широко улыбаясь и сжимая бокал, — двух лучших людей в приходе, которым наконец-то хватило ума пожениться. Желаю вам долгой жизни и процветания. Пусть Господь благословит ваш дом множеством детишек.

Теплые аплодисменты заставили меня густо покраснеть.

Мистер Эйнли, на мой взгляд, подарил нам самый трогательный тост — особенно эффектный в силу своей краткости. Чистым и гулким голосом он просто сказал:

— За Артура Белла Николлса, верного христианина и доброго джентльмена. Ваше здоровье, сэр.

Пока собравшиеся одобрительно гомонили, я сжала руку мужа, глядя на него сияющими глазами. Мне подумалось, что заслужить и завоевать подобного человека — верного христианина и доброго джентльмена — намного лучше, чем заполучить богатство, славу или власть. Мне невероятно повезло, что меня любит такой мужчина!

Вскоре я обнаружила, что моя жизнь абсолютно переменилась. Времени, которого когда-то было с избытком, теперь постоянно не хватало — замужней женщине редко выпадает свободная минутка. Стопка французских газет, которые я привыкла читать, пылилась в небрежении; муж постоянно требовал меня, постоянно призывал, постоянно занимал. Поначалу это казалось мне странным и все же было восхитительно.

Уже то, что я была нужна, стало настоящим счастьем после нестерпимого одиночества последних лет. Артуру было очень приятно, что я рядом, пока он выполнял многочисленные обязанности, и я была не в силах отказать. Я тоже находила немало радости в повседневных заботах, как то: развлечение гостящих священников, посещение бедных, организация приходских чаепитий и преподавание в воскресной школе. Те же дела, которыми я занималась как дочь священника, приобрели совершенно иную окраску и значимость теперь, когда я стала женой викария. Я обнаружила, что благодаря браку проявляю себя наилучшим образом.

В то же время, хотя я была очень счастлива, порой мне не хватало творчества. У меня не было ни малейшей возможности писать. Даже эти страницы дневника я заполняла урывками, если выдавалась свободная минутка, а чаще поздно ночью, когда Артур уже спал.

Он взял обыкновение испытывать свои проповеди на мне, прежде чем представить их прихожанам, и спрашивать моего мнения. Благодаря его превосходному расположению духа эти проповеди часто были милыми и ободряющими и затрагивали лучшие струны человеческой души. Однако если он пугал меня чем-то менее привычным, я не медлила выразить свое разочарование — и коррективы часто вносились столь же незамедлительно.

Пока я осваивалась в своей новой жизни, лето сменилось осенью, а осень безжалостно полетела к зиме. Мы с Артуром съездили в Брадфорд, где нас запечатлели при помощи нового процесса, называемого фотографией. Готовые портреты казались такими необычными и удивительными! От своего я была не в восторге, но Артуру он нравился, а я считала, что муж получился особенно красивым на своем снимке, где он смотрел немного в сторону с огоньком в глазах и довольной полуулыбкой.

Здоровье папы, благослови его Боже, было выше всяких похвал; я надеялась, что он пробудет с нами еще много лет. Теперь между папой и Артуром был нерушимый мир, прежде совершенно невообразимый. Мне доставляло ежечасное удовольствие наблюдать, как хорошо они ладят. Ни разу между ними не было ни ссоры, ни недоброго слова. Всегда, когда я видела, как Артур надевает рясу или стихарь и проводит службу или совершает священный обряд, я испытывала огромное утешение, сознавая, что мой брак обеспечит папе надежную поддержку в старости, как я и надеялась.