Тайный агент Её Величества. Книги 1-5. Компиляция

– Пожалуйста, проводите меня в штаб-квартиру главнокомандующего, – устало произнесла курская дворянка.

– Зачем же мелочиться? – усмехнулся Самохвалов. – Давайте сразу в Санкт-Петербург, к императрице.

– Извольте немедленно сообщить обо мне в штаб-квартиру, – повторила Аржанова, немного возвысив голос.

– А если не сообщу, что мне будет?

– Пять суток ареста!

– Перестаньте ломать комедию, сударыня! В ваших вещах нашли много оружия и три сумы с патронами. Особенно меня интересует егерский штуцер с иностранным прибором «диоптр», предназначенным для прицельной стрельбы. Правда, на замочной доске у него есть надпись «Тула, 1778», – молодой офицер указал на штуцер Николая, извлеченный из кожаного чехла.

– По-вашему, о чем это говорит? – спросила Анастасия, стараясь сохранять спокойствие.

– О подготовке покушения на светлейшего князя Потемкина-Таврического.

– Вот и отлично. Доложите его высокопревосходительству о своей страшной находке и передайте ему мой паспорт…

Возможно, столь содержательный разговор продолжался бы у них и дальше. Но в палатку по своим делам зашел секунд-майор фон Раан, командир второго батальона Фанагорийского полка. Самохвалов доложил ему о происшествии на аванпосту и передал паспорт Ванды Кухарской. Молодой офицер надеялся услышать дельный совет, ведь фон Раан был человек образованный, окончил Лейпцигский университет и даже не чуждался литературных занятий, иногда читая офицерам-фанагорийцам свои заметки о Второй Русско-турецкой войне. Просьба польской красавицы показалась выпускнику Лейпцигского университета естественной и логичной. Он-то знал, что поляки могут входить в круг приближенных светлейшего князя. Его старшая племянница, урожденная Александра Энгельгардт, замужем за польским магнатом, великим гетманом коронным графом Браницким. Недавно она вместе с мужем побывала в гостях у дяди здесь, в армейском лагере. Фон Раан даже видел графиню лично.

Секунд-майор поручил Самохвалову собрать все вещи Ванды Кухарской обратно в полотняные мешки, егерский штуцер спрятать в чехол. Более того, он вслух выразил желание препроводить очаровательную даму и ее слуг к светлейшему князю, коль она о том просит. Отвернувшись, фон Раан шепнул подпоручику, что на всякий случай с ними должны идти три солдата и унтер-офицер.

Сумерки сгущались.

Однако сияние снежного покрова еще позволяло рассматривать окрестности. Знакомая картина представилась взору Аржановой. С первым мужем, командовавшим батальоном в Ширванском пехотном полку, она не раз выезжала на «компаменты», то есть в летние армейские лагеря. Здесь все было устроено так же: чисто, аккуратно, строго по линейной разметке. У каждого полка – своя «улица» с палатками из бело-серой толстой парусины и землянками, вырытыми на равном расстоянии друг от друга. В первой линии – солдатские походные жилища, во второй – офицерские, затем – небольшой плац, где стояла полковая штабная палатка и двухколесные повозки-«ящики»: для казны, канцелярская, аптечная, церковная и четыре патронных.

По пути секунд-майор развлекал спутницу рассказами из жизни осадного лагеря. В частности, он успел поведать ей о последней, случившейся 11 ноября вылазке противника.

Ночью около двух тысяч янычар вышли из крепости, спустились к берегу на левом фланге и, пользуясь прикрытием его высоты, напали на солдат, строивших новую осадную батарею и там же спавших. Тридцать человек погибли на месте сразу, остальные начали отступать. Им на помощь поспешил генерал-майор Максимович, но при нем оказался только караул из пятнадцати рядовых и трех офицеров. В неравной схватке все они пали, как герои. Турки водрузили на батарее свое красное знамя с белым полумесяцем и звездой и хотели увезти в крепость два наших полевых орудия.

В лагере сыграли тревогу. Резерв из трех батальонов пошел на неприятеля в штыки. Османское знамя сняли, отбили одну пушку и, погнавшись за отступающими янычарами, вторую нашли опрокинутой в ров, откуда достали на канатах.

Турки, следуя своим дикарским правилам, отрубили у всех убитых русских головы и унесли их с собой. На следующий день они выставили эти «трофеи», насаженные на копья, на земляном валу на виду осаждающих Очаков, видимо, для устрашения. Отдельно они поместили голову храброго генерал-майора Максимовича.

Ответ на очевидное варварство был жестоким, но эффект от него получился замечательный. Кто-то из военачальников отдал приказ, и у нескольких убитых на батарее мусульман тоже отрезали головы и повезли их по лагерю, рассказывая о ночной схватке и об особенном османском обычае. Солдаты сбегались отовсюду, и скоро повозку с головами сопровождала возбужденная и разгневанная толпа служивых. Потрясая в воздухе кулаками, они кричали: «Штурм! Штурм!»

– Понять солдат можно, – закончил рассказ фон Раан. – Осада уже изнуряет войска.

– Теперь штурма ждать недолго, – ответила Аржанова.

– Вы так думаете? – секунд-майор посмотрел на нее пристально.

– Я не думаю. Я знаю…

Аржанова представляла себе встречу со светлейшим князем по-разному. То ей казалось, что времени у главнокомандующего для беседы со скромным сотрудником секретной канцелярии Ее Величества вообще не найдется и через адъютанта он лишь передаст Флоре устную благодарность. То Анастасия воображала, будто в его кабинете они вдвоем станут рассматривать чертежи, и Григорий Александрович захочет услышать подробный рассказ о французской колонии в Галате. Была еще одна тема, которая курскую дворянку волновала: Анджей Кухарский. Естественно, они спросят о нем. Что последует за этим вопросом? Строгое служебное разбирательство и наказание за самоуправство или поступок Анастасии найдут необходимо нужным для благополучного завершения операции и потому оправданным…

Адъютант генерал-фельдмаршала секунд-ротмистр Екатеринославского кирасирского полка Ламсдорф сразу узнал княгиню Мещерскую и учтиво обратился к ней: «Добрый вечер, ваше сиятельство! Со счастливым возвращением!» – чем моментально развеял подозрения секунд-майора фон Раана, все-таки у него имевшиеся. Взяв паспорт на имя Кухарской, секунд-ротмистр скрылся за пологом, из-за которого доносились мужские голоса. Потемкин-Таврический ужинал в компании своих генералов.

Буквально через две минуты светлейший князь стремительно вышел в приемную, где дожидались аржановцы. Он увидел Анастасию, которая понуро стояла посреди комнаты.

– Слава Богу! – воскликнул генерал-фельдмаршал и, сделав шаг вперед, прижал к губам ее руку.

– Честь имею явиться, ваше высокопревосходительство… – начала по-офицерски докладывать курская дворянка.

– Вы добыли чертежи? – нетерпеливо перебил он.

– Так точно, ваше высокопревосходительство.

– Где они?

– Здесь, ваше высокопревосходительство, – она приложила его руку к своему животу.

– Прекрасно! – Потемкин сверкнул глазами. – Я хочу увидеть их тотчас!

– Тогда мне придется раздеваться прямо здесь, господин фельдмаршал, – она смущенно улыбнулась.

– Нет, не надо, – он опомнился. – Чего бы вы желали?

– Хоть немного горячей воды для меня и для моей горничной, Григорий Александрович. Возможно ли это в заснеженной степи под Очаковым?

Он рассмеялся громко, весело, беззаботно, как человек совершенно счастливый:

– Конечно, ваше сиятельство! Корнет Чернозуб, унтер-офицер Прокофьев, белый маг Гончаров и ваш слуга Николай разместятся в землянках моего кирасирского эскорта, что находятся здесь неподалеку, там получат горячий ужин и вещевое довольствие. Но вы пока останетесь здесь…

Как часто водилось в XVIII столетии, штаб-квартира главнокомандующего соединялась с его жилыми апартаментами. На правом фланге лагеря, на широком взгорье, был вырыт целый комплекс помещений, правда, не очень больших по размеру: коридоры, приемная, два кабинета, столовая, или зал для заседаний, две спальни, кухня, кладовки, ванная и туалет. Наполовину заглубленные в песчаную очаковскую почву, они сверху имели покрытие из бревен и досок, присыпанное землей. Полы там сделали деревянными, стены прикрыли коврами, только вместо дверей использовали пологи из парусины.