Тайный порок

Конечно, тем, что было перечислено выше, интерес к созданию языков не ограничивается. Можно подходить к этому процессу по-филологически (от филологии нам никуда не деться в любом случае, но все-таки сначала возникает язык и уже потом появляется филология): скажем, придумать некий псевдоисторический фон и как бы вывести сконструированное слово из предшествовавшего ему по времени или наметить несколько направлений развития языка и посмотреть, к каким изменениям словоформ они приведут. Первый способ позволяет установить общий характер изменений для данного слова; благодаря второму выявляется конкретное слово. Оба способа равно привлекательны и придают языку точность и весомость – правда, конечным результатом будет красота ради красоты и не более того.

Кроме того, можно предаваться грамматическим и логическим штудиям, каковые являются занятиями более интеллектуальными, нежели филологические изыскания. Например, оставляя в стороне, на время, если не насовсем, фонетику и благозвучность словоформ, определить категории слов в языке, разработать иерархию и самые разные, наиточнейшие, совершенно невообразимые для других способы выражения смысла. В таком случае придется поломать голову над логическим аппаратом, который должен быть абсолютно нетривиальным и тем не менее эффективным, то есть рабочим; к несчастью, учитывая, сколько людей брались за решение этой задачи и сколько они потратили времени, придумать что-либо действительно невероятное попросту не получится, даже случайно. Но это не должно останавливать; допустим, вы по редчайшему стечению обстоятельств (гораздо чаще мы ни о чем не подозреваем и твердо убеждены в своем первенстве) узнали, что ваш метод уже был использован. Что тогда? Продолжайте трудиться, и пусть вас вдохновляет тот факт, что за вами – творческий опыт безымянных гениев, вложивших свою фантазию в наши традиционные языки на благо (а также, к сожалению, на поругание) менее искусных и менее искушенных собратьев.

Что ж, полагаю, не стоит оттягивать далее. С вашего разрешения я процитирую несколько фрагментов на языке, созданном мною в часы досуга. На мой взгляд, это лучшие фрагменты, по которым вполне можно судить о принципах построения языка. Думаю, вас не заинтересуют ни фонологические ряды, над которыми я столько корпел, выводя на бумаге, сопоставляя и, так сказать, пробуя на вкус; ни фонетические конструкции, выпестованные мною в детстве и благополучно канувшие в Лету. Посему позволю себе не вдаваться в подробности строения этого языка и сразу перейду к текстам. Впрочем, некое предварение все же необходимо. Этот язык выражает мои личные фонетические пристрастия, причем, если можно так выразиться, в их «обобщенном» варианте, который есть результат взаимодействия моих предпочтений и сторонних влияний. У этого языка долгая – по моим меркам, разумеется -- история, иначе писать на нем, тем более стихи, было бы невозможно. Повторюсь: это мой язык, и он выражает (и одновременно фиксирует) мои вкусы. Подобно мифологии, язык изначально выражает вкусы своего творца, а затем оседает в сознании и сливается с ним воедино, и разделить их уже не под силу никому. Я могу придумать множество слов и множество правил, коренным образом отличающихся от слов и правил этого языка, но в конечном итоге все равно возвращаюсь к нему, неумолимо и неотвратимо, потому что это – мой язык.

Пожалуйста, примите во внимание, что язык этот предназначался для личного пользования, что создавался он «для себя», а вовсе не для того, чтобы с ним проводили научные эксперименты (даже носитель у него был один-единственный – сам автор). И потому в нем, тщательно – и напрасно – оберегаемом от посторонних взглядов, в избытке «красивостей», потому он семантически и фонетически сентиментален, притом, что значения слов, вероятнее всего, банальны донельзя, что в них не ощущается того кроветока, тех отголосков мировых потрясений, каких обыкновенно требуют критики. Прошу вас: будьте благожелательны и снисходительны, ибо, если у подобных творений имеются какие бы то ни было достоинства, они заключаются в их интимности, особости, в их робкой индивидуальности. Публичное обнажение души – тяжелейшее испытание, и я прекрасно понимаю стремление моих безвестных коллег сохранить свое увлечение в глубокой тайне.

Oilima Markirya

Man kiluva kirya ninqe

oilima ailinello lut'e,

nive qimari ringa ambar

ve maiwin qaine?

Man tiruva kirya ninqe

valkane wilwarindon

lunelinqe vear

tinwelindon talalinen,

vea falastane,

falma pustane,

r'amali tine,

kalma histane?

Man tenuva s'uru laustane

taurelasselindon,

ondoli losse karkane

silda-r'anar,

minga-r'anar,

lanta-ranar,

ve kaivo-ulmula,

manda t'uma?

Man kiluva l'omi sangane,

telume lungane

tollalinta ruste,

vea qalume,

mandu y'ame,

aira m'ore ala tinwi

lante no lanta-mindon?

Man tiruva rusta kirya

laiqa ondolissen

nu karne vaiya,

'uri nienaite hise

pike assari silde

'oresse oilima?

Hui oilima man kiluva,

hui oilimaite?

Последний корабль

Кто увидит

белый челн, уходящий

в никуда под стоны

бледных призраков на борту

стоны горестные?

Кто узреет

этот призрачный челн

в море кипучем,

в море бурунном,

в море пенистом,

на крыльях парящий,

на сверкающих крыльях

в свете меркнущем?

Кто услышит,

как воет ветер, листва шелестит,

как камни рычат

под луной тоскливой,

луной увядающей,

луной умирающей,

мертвенно-бледной;

поджидающей бездны

движение тяжкое?

Кто увидит,

как сгущаются тучи,

как клонится небо

к изможденным холмам;

пучину вздыбленную,

бездну разверстую

и тьму, нисходящую

с вековечных небес

на развалины башен?

Кто узреет

ладейный остов

на зеленых камнях,

блики тусклые

на костях белесых

утром последним?

Кто узреет закат последний?

Nieninque

Norolinde pirukendea

elle tande Nielikkilis,

tanya wende nieninqea

yar i vilya anta miqilis.

I oromandin eller tande

ar wingildin wilwarindeen,

losselie telerinwa,

t'alin paptalasselindeen.