Тайный советник вождя

Так вот: туляки под руководством комитета обороны города, возглавляемого секретарем обкома партии В. Г. Жаворонковым, совместно с 50-й армией южный бастион отстояли, немцев на Москву не пропустили. А в декабре, когда начались наши контрудары, стали даже помаленьку теснить фашистов. Но решающие события, определившие дальнейшую судьбу города, назревали не у его стен.

1-й гвардейский кавалерийский корпус, а точнее — группа войск генерала П. А. Белова. Говорю о кавалеристах для того, чтобы не нарушить очередность и чтобы определить их место. К ним мы скоро вернемся, а пока только напомню, что конногвардейцы Белова действовали чрезвычайно успешно, на грани чуда, повернув от Каширы вспять танки Гудериана. Кавалеристы нанесли контрудар раньше других войск Западного фронта и продвигались быстрее всех. Сперва ни юг: взяли Мордвес, Венев, нанесли с тыла удар по вражеским группировкам в Сталиногорске и на Узловой, расчистив тем самым путь своему соседу, 10-й армии. Затем кавкорпус повернул на запад. К середине декабря он прошел, наступая, путь втрое больший, чем любое другое наше воинское соединение, и приблизился южнее Щекино к важнейшим магистралям, к Симферопольскому шоссе, к железной дороге между Тулой и Орлом. Именно там назревали события, которые я считаю важнейшими, определяющими для наших наступательных действий того периода. А пока речь пойдет о самой южной, левофланговой армии Западного фронта, переданной Жукову из резерва Ставки в начале декабря.

10-я армия генерала Ф. И. Голикова. Убедительный пример того, что собранные воедино, распределенные по подразделениям и даже хорошо вооруженные люди — это еще не боевая сила. Сто раз, а может, и больше говорил я об этом Иосифу Виссарионовичу, начиная еще с гражданской войны. Но магия цифр и чисел будто завораживала его, он трудновато воспринимал факторы, не поддающиеся прямому учету, прямой логике. он гордился тем, что в ходе оборонительных боев нам удалось создать в районе Рязани крупное воинское объединение. Действительно, по численному составу 10-я армия была тогда у нас, пожалуй, самая большая. И вооружена хорошо. В нее входили восемь стрелковых и две легкие кавалерийские дивизии. Более 80 тысяч человек личного состава и около 700 орудий и минометов калибра 76 миллиметров и крупнее. Не удержусь от соблазна привести здесь слова Василия Даниловича Соколовского: "В итоге перед началом нашего контрнаступления соотношение сил на левом крыле Западного фронта по людям уравнялось, хотя в орудиях, минометах и танках противник продолжал иметь перевес. Однако 2-я танковая армия противника (армия Гудериана. — Н. Л.), растянувшись в ходе своего наступления к 6 декабря уже на 359 км, была остановлена и оказалась зажатой между главными силами 50-й армии, стойко оборонявшей Тулу, и вновь развернутой 10-й армией в районе Михайлова и нависающей с севера над Веневом группой генерала Белова. Обошедший левое крыло Западного фронта генерал Гудериан сам оказался обойденным, притом его силы были разбросаны на огромном фронте.

Создался исключительно интересный в оперативном отношении момент. Противник, обладавший абсолютным перевесом в подвижных войсках и построивший свою операцию, используя образовавшийся разрыв на стыке Западного и Юго-Западного фронтов, на обходном маневре (при высоких темпах продвижения) оказался в оперативной ловушке. Причины этого — героическая оборона Тулы, своевременно нанесенные нами контрудары у Каширы и Лаптево и выдвижение 10-й армии от Рязани на Михайлов. Этот случай является одним из самых поучительных военно-исторических примеров битвы под Москвой, когда значительно меньшими силами был разбит более сильный, но допустивший грубые ошибки и оперативный авантюризм противник".

Здесь все верно, только слишком обще, академично. И с одной точки зрения — с точки зрения начальника штаба фронта. А ведь воевали-то по-разному. 50-я армия, продолжая делать свое важное дело, сковывать противника возле Тулы, продвижения в первой половине декабря почти не имела. В 10-й армии положение было сложное. Не повезло ей с командующим. Генерал Голиков Филипп Иванович (будущий маршал) пользовался доверием Сталина и Берии, перед войной возглавлял Главное разведывательное управление. Но, как говорится, не люби друга-попутчика, люби друга-встречника. А Голиков был потатчиком, давал Сталину информацию, которая соответствовала умонастроению Иосифа Виссарионовича. Ошибок в оценке противника допустил много, однако Берия каким-то образом увел его от ответственности. «Выплыл» Голиков в должности командарма. Хоть и понижение, но самостоятельная работа, возможность проявить себя. Он и проявил, быстро создав 10-ю. Администратор, организатор он был умелый, энергичный этого у него не отнять. Но генерал он кабинетный, а не фронтовой, не из тех, кто виден в сражении. Не отличившись на командных должностях, Голиков весной 1943 года возглавил Главное управление кадров Вооруженных Сил (учреждение на стыке наркоматов обороны и внутренних дел), где и пришелся к месту. А полководческого дара было ему не дано.

Читая сводки, Иосиф Виссарионович никак не мог понять, почему 10-я столь медленно ползет на запад. Тем более что ей помогает, расчищает дорогу гвардейский кавкорпус Белова. Вот, по карте же видно: кавалеристы все время опережают армию на пятнадцать-двадцать километров, буквально тянут за собой ее правый фланг. А Голиков каждый день сообщает: упорное сопротивление противника, превосходящие силы противника, потери…

— Ви-и можете объяснить, Николай Алексеевич, почему Голиков со своей большой армией то и дело спотыкается, а у Белова успех за успехом? Он даже не докладывает о противнике, он сообщает о занятых пунктах, о трофеях. А ведь у Белова сил раз в восемь меньше. Может, перед ним нет неприятеля и он идет по ничейной территории? — Такая «шутка» свидетельствовала, что Иосиф Виссарионович раздражен. А я в который раз говорил ему о таланте комкора, об опыте войск, которые уже били противника и морально превосходят его, о том, что корпус Белова — едва ли не единственное у нас воинское соединение, сохранившееся с начала войны, что Белов не ввязывается в затяжные бои, а обходит, обтекает опорные пункты противника, не боясь того, что немцы окажутся на флангах или даже в тылу. А Голиков, наоборот, прямолинейно атакует вражеские узлы сопротивления. Ну и так далее.

Положительным результатом подобных разговоров и моих докладных записок было то, что Сталин по моим предложениям постоянно наращивал потенциал группы генерала Белова. Ему передали из 10-й армии стрелковую дивизию и, что очень важно, три легкие кавалерийские дивизии. У Голикова эти дивизии были незаметны, а оказавшись в руках настоящего боевого генерала, сразу проявили себя.

Теперь самое время сказать о том событии, которое я считаю важнейшим в декабрьском сражении под Москвой и которое в общем-то выпало из поля зрения многих наших историков: видели, что поближе, что легче понять.

Общая картина из того, что сказано мною впереди, вырисовывается такая. Нанеся контрудары по противнику, войска Западного фронта на нескольких направлениях заметно продвинулись вперед. Угроза, нависшая над нашей столицей, стала менее острой, но не исчезла. По сути дела, фашисты были отброшены на те рубежи, с которых они начали свое ноябрьское наступление. Фронт проходил по линии Волоколамск, Дорохово, Наро-Фоминск, а ведь это ближнее Подмосковье. К тому же примерно к 25 декабря нам, военным специалистам, стало ясно, что наступление выдыхается. Этого следовало ожидать. Значительного перевеса над противником мы не имели. Метели и морозы — они ведь хуже для наступающих, чем для обороняющихся, засевших в населенных пунктах. Людей у нас в ту пору хватало, но нечем было вооружить их. Маршевые батальоны, прибывшие на фронт, собирали для себя оружие на местах недавних боев. Плохо было с боеприпасами. А немцы подтянули свои войска на угрожаемые участки, возвели разветвленную сеть оборонительных сооружений. Противнику, увы, повсюду удалось сохранить целостность своих линий. Еще несколько дней, неделя — и фронт стабилизируется, застынет, немцы получат необходимую мм передышку, и опять труднопредсказуемым будет дальнейшее. Что предпринять, чтобы чаша весов склонилась бы в нашу пользу, — над этим ломали голову в штабе Западного фронта, в Генштабе, этим был весьма озабочен Иосиф Виссарионович. А между тем чаша уже качнулась, уже свершилось то, что спрессует все предыдущие контрудары и разовьет их в общее контрнаступление под Москвой. Уже лопнул немецкий фронт, лопнул непоправимо, хотя тогда, в сумятице дел и забот, с нашей стороны на это почти не обратили внимания. Ну, молодым генералам, даже сравнительно молодым, таким, как Жуков и Василевский, простительно. Непрофессиональному военному Сталину — тем более. Но мы-то с Шапошниковым, имея за плечами не одну войну, мы-то как просмотрели… Впрочем, даже сами «виновники» случившегося, генерал Белов и генерал Гудериан, не сразу осознали важность того, что произошло, как это отразится на их судьбах, изменит всю обстановку на фронте.

После нескольких неудач занервничал Гейнц Гудериан, впервые за свою военную службу вынужденный отступать. И перед кем?! Стыдно даже говорить: его прославленные на всю Европу танкисты не смогли сдержать конницу! (Он ни разу не упомянет в своих мемуарах, что не сумел справиться с русской кавалерией!) Опыта отступления, отвода войск у него не было, однако ум и интуиция помогли Гудсриану сделать наиболее правильный выбор. Он решил пожертвовать частью территории и быстро отвести свою танковую армию на линию Орел, Калуга, заняв оборону по рекам Зуша и Ока. Фронт сокращался вдвое, высвобождались войска. И очень важно, что по берегам этих рек сохранились оборонительные сооружения, созданные еще летом и осенью (в промерзшую землю не закопаешься).

Соответствующий приказ был отдан и начал выполняться. Основа танковой армии — ее танковые дивизии отводились к Орлу для отдыха и пополнения. Остатки нескольких пехотных дивизий под прикрытием полка "Великая Германия" оттягивались к Оке, чтобы освоиться и закрепиться на новом рубеже. От Тулы в сторону Калуги, тоже к Оке, начал отходить 43-й армейский корпус.

Все это Гудериан сделал по собственной инициативе. Но не учел одного обстоятельства. Прежде ему прощалось многое, вернее прощалось все: и авантюризм, и чрезмерная самонадеянность, и даже сумасбродство. Ему всегда сопутствовал успех, а победителей, как известно, не судят. Фюрер щадил самолюбие прославленного танкиста. Однако до поры до времени. Узнав, что Гудериан самочинно отводит войска на новый рубеж, Гитлер взъярился. Это полностью противоречило его концепции: удерживать до последней возможности каждый опорный пункт, умирать, но не отступать, жесткой обороной измотать русских, сорвать их замыслы. К этому вроде и шло, а Гудериан вдруг решил оставить большую территорию с крупными населенными пунктами, с узлами дорог. Ни по телефону, ни в личной беседе Гудериану не удалось убедить фюрера в своей правоте. Распоряжение об отводе войск было отменено.

Возникла неизбежная в таких случаях сумятица. Одни части еще выполняли старый приказ, другие новый, третьи ждали дополнительных указаний, а русские тем временем продолжали давить по всему фронту, еще больше осложняя и запутывая обстановку. Танковая армия как бы разделилась на три большие обособленные группы, перемещавшиеся по расходящимся направлениям. Гудериан терял управление, а наши наступавшие войска действовали слаженно и уверенно.

В ночь на 18 декабря 1-й гвардейский кавалерийский корпус, а если быть точным — его 1-я гвардейская кавалерийская дивизия генерал-майора Баранова (помните богатыря-кавалериста с громовым голосом, любимца конников, отца-командира, у которого все имущество помещалось в седельных сумках) дивизия этого воистину фронтового генерала пересекла железную дорогу из Тулы на Орел и завязала бой за большое село Карамышево, что на шоссе опять же из Тулы на Орел, на так называемом Симферопольском шоссе. Запомните это малоизвестное название — село Карамышево.

По мнению командира корпуса Павла Алексеевича Белова, бой предстоял трудный. Логика: немцы не пожалеют сил, чтобы оставить за собой важнейшую рокаду, связывавшую два крупных города, позволявшую маневрировать силами и средствами. Исходя из этого, генерал Белов начал подтягивать резервные полки, дабы обойти сильный оборонительный узел с севера и с юга. В лоб он, как известно, не штурмовал. Я потом, приехав в гвардейский кавкорпус, подробно расспрашивал самого Белова, начальника штаба Грецова, начальника разведки Кононенко о событиях тех часов и дней, но эти товарищи не очень охотно говорили о себе, о своих делах, как-то все сбивались на шутку. В отличие от тех, кто сделает на грош, а шумит на червонец. В ту ночь в штаб корпуса заявилась из Москвы фотокорреспондент Галина Санько, женщина напористая, смелая И хороший мастер своего дела. Она прямо-таки замучила интеллигентного, по-кавалерийски галантного генерала Белова — корпус, мол, гвардейский, геройский, о нем много пишут, с восторгом и удивлением клинки против танков! — но нет ни одного снимка конной атаки. Где заснять, как заснять? Напрасно Павел Алексеевич и люди его штаба увещевали энергичную корреспондентку, объясняя, что теперь другие времена, в конном строю с шашками наголо не атакуют, что преимущество наше в маневренности, в быстроте, в проходимости, в умении вести ближний бой… Для Галины Санько это были пустые слова, ей нужны были броские кадры. Она знала, что после успеха под Каширой в корпус приезжали кинооператоры, недавние коллеги по Мосфильму командира 2-й гвардейской кавдивизии полковника Осликовского. Он выделил им несколько эскадронов для съемок в тылу "лихой кавалерийской атаки". Эта «атака» попала в кинохронику, смотрелась с интересом, но была в общем-то заурядной «липой». А Санько хотела настоящих, живых кадров. И была очень разочарована тем, что важный опорный пункт противника — село Карамышево — взяли быстро, без кавалерийских атак, в обычном ночном бою, когда одни спешенные эскадроны сковывают врага с фронта, а другие обтекают с флангов. Ну, стреляет боец из пулемета, ну, перебегают люди от укрытия к укрытию — обыкновенные снимки. Но, сама того не сознавая, Галина Санько запечатлела самое интересное, самое важное — обычные будни войны: выдвижение эскадронов по заснеженной целине к передовой, вступление конницы в населенный пункт, генерала Белова на перекрестке дорог. Теперь эти неброские правдивые снимки лежат у меня, очень жаль, что жанр этой книги не позволяет использовать их здесь.