Тайпи. Ому (сборник)

Но лучше всего – ловить рыбу при свете факелов, отправившись на самый риф.

Туземцы предаются этому развлечению с той же страстью, с какой англичане охотятся, и получают такое же удовольствие.

Факел представляет собой крепко связанный пучок сухого тростника, а острога – длинную легкую жердь с железным зазубренным наконечником.

Я никогда не забуду, как мы подъехали в полночь на пироге к рифу и выпрыгнули на коралловые выступы, размахивая факелами и острогами. Мы были больше чем за милю от берега; угрюмый океан, с грохотом налетавший на рифы, обдавал нас брызгами, чуть не гася факелы. Вдали, насколько хватал глаз, темноту неба и воды прорезала длинная, смутно различимая линия пены, которая отмечала изгиб кораллового барьера. В азарте рыбаки, потрясая оружием и крича, как тысяча чертей, чтобы вспугнуть добычу, прыгали с уступа на уступ и то и дело опускали острогу в волны.

Но битье рыбы острогой было не единственным развлечением в этой деревне. На самом берегу росла старая кокосовая пальма; ее корни были подмыты волнами, так что ствол сильно накренился. С дерева свисала прочная веревка из коры; ее конец касался воды в нескольких ярдах от берега. Это были качели. Юноша туземец, ухватившись за веревку, не спеша раскачивался взад и вперед, а затем ввнезапно бросался вниз с высоты пятидесяти или шестидесяти футов над водой, летя по воздуху, словно комета.

Не думаю, чтобы кто-то из наших акробатов решился на такой фокус. Лично у меня не было для этого ни способностей, ни желания, а потому я попросил одного парня привязать к вершине для безопасности еще одну веревку и смастерил из зеленых ветвей большую корзину – в ней я с ближайшими друзьями часами качался над морем и землей.

Глава 58

Ярко сияло утро и еще ярче – улыбки молодых девушек, наших спутниц, когда мы прыгнули в широкую и вместительную пирогу и попрощались с гостеприимным Мархарваи и его подданными. Мы взялись за весла, а хозяева стояли на берегу и, махая руками, кричали «прощайте!», пока мы могли их слышать.

Опечаленные расставанием, мы тем не менее постарались утешиться обществом наших попутчиков. Среди них были две старые туземки и старики, управлявшиеся с пирогой. Однако о трех лукавых черноглазых молодых девушках, непринужденно сидевших на корме, я должен рассказать подробнее.

Одной из них была Мархар-Раррар, Ясноглазая; ни она, ни ее подруги никогда не думали отправиться в путешествие, пока доктор и я не объявили о своем намерении; их поездка с нами была лишь отчаянной шалостью. Это были веселые шалуньи, склонные к злым шуткам и готовые смеяться вам в лицо, когда вы принимали сентиментальный вид, и терпевшие ваше присутствие лишь потому, что могли таким образом повеселиться.

Они постоянно находили в нас что-либо, вызывавшее веселье. Приписывая это своей внешности, доктор еще больше смешил девушек, изображая шута. Но его колпак и бубенчики всегда звенели на один и тот же лад, и я был почти уверен, что, разыгрывая из себя дурачка, он в то же время пытался играть роль повесы. У нас на родине считается, что эполеты дают больше всего шансов на успех в любовных делах, но среди полинезийцев лучше всего ухаживать за женщинами в шутовском наряде.

Поднялся свежий ветер; поставив парус из циновки, мы спокойно двигались вперед, словно плыли по реке. С одной стороны тянулся белый риф, с другой – зеленый берег.

Вскоре после того, как мы обогнули мыс, показалась другая пирога, двигавшаяся нам навстречу; гребцы изо всех сил налегали на весла. Незнакомцы перекликались между собой, а высокий парень, стоявший на носу, все время прыгал как сумасшедший. Они стрелой пронеслись мимо нас, хотя наши попутчики все время кричали, чтобы они перестали грести.

По словам туземцев, это было что-то вроде королевской почтовой пироги, которая везла какое-то известие от королевы ее друзьям в отдаленную часть острова.

Миновав несколько хижин, стоявших в тени и на вид гостеприимных, мы предложили пристать и отдохнуть от морского путешествия, прогулявшись по берегу. Мы высадились на сушу, оттащили пирогу в кусты за сгнившую пальму, частично лежавшую в воде, оставили наших пожилых спутников дремать в тени, а сами отправились бродить среди деревьев, обвитых виноградными лозами и вьющимся кустарником.

Вскоре после полудня мы приблизились к тому месту, куда направились наши спутники. Это был одинокий дом, в котором жили четыре или пять старух; когда мы вошли, они сидели вокруг циновок и ели пои-пои из треснувшего тыквенного сосуда. Они явно обрадовались нашим спутницам, но насупились, как только их познакомили с нами. Недоверчиво глядя на нас, они шепотом поинтересовались, кто мы такие. Ответ, по всей видимости, не удовлетворил их, так как они держались с нами очень холодно и сдержанно и, похоже, желали разлучить нас с девушками. Не имея охоты оставаться там, где наше присутствие было неприятно, мы с доктором решили уйти, даже не поев.

Услышав об этом, Мархар-Раррар и ее подруги выразили сильное огорчение; забыв о своем прежнем обращении с нами и не слушая никаких уговоров старух, они разразились рыданиями и жалобами, против которых невозможно было устоять. Мы согласились остаться до тех пор, пока они не отправятся домой, что должно было произойти на «ахехараре», то есть на закате.

Но вот час настал, и после долгого прощания девушки благополучно уселись в пирогу. Когда ее нос повернулся, они выхватили весла из рук стариков и молча помахали ими в воздухе. Это означало последнее трогательное «прости», ибо так машут веслом, только если никогда больше не надеются встретиться.

Теперь и мы пустились в дальнейший путь и, идя пляжем, вскоре достигли ровного высокого берега, круто нависавшего над водой и местами поросшего деревьями; он тянулся широкой дугой вдоль значительной части острова. По краю берега шла чудесная тропинка, и мы часто останавливались полюбоваться открывающимся видом. Вечер был на редкость тих и ясен даже для здешнего восхитительного климата; повсюду, насколько хватал глаз, – голубое небо и океан.

Мы двигались вперед, и кольцо рифов продолжало сопровождать нас, заворачивая, когда мы заворачивали, далекий глухой шум прибоя грохотал в наших ушах подобно реву водопада. Столетиями обрушиваясь на коралловую преграду, буруны издали напоминали линию вздыбленных боевых коней, потрясающих белой гривой.

Эти огромные естественные волноломы как бы созданы для того, чтобы охранять сушу. Ими защищены почти все острова. Если бы громадные волны Тихого океана разбивались прямо о берег, размывая мягкую наносную почву, во многих местах покрывающую его, туземцы вскоре лишились бы своей самой плодородной земли.

Коралловые барьеры выполняют еще одну роль. Они образуют все гавани этого архипелага, в том числе двадцать четыре бухты у побережья Таити. Интересно, что проходы среди рифов, по которым суда могут попасть к местам якорной стоянки, обязательно расположены напротив устьев рек; это особенно ценят моряки, пристающие к берегу, чтобы пополнить запасы воды.

Утверждают, что пресная вода островов, смешиваясь с морской водой, содержащей растворимые соли, препятствует образованию кораллов; отсюда и разрывы в кольце. Местами по сторонам проходов стоят, как часовые, крошечные сказочные островки, зеленые, как изумруд, и поросшие покачивающимися пальмами. Ничто не поражает воображение сильнее, чем эти маленькие клочки земли, вносящие неожиданное и прекрасное разнообразие в длинную линию бурунов. Помаре Второй с истинно таитянской любовью к морю избрал один из таких островков местом отдыха.