Те, кто любит. Книги 1-7

Закончив речь, Джон впервые посмотрел прямо в лицо королю. Это был невысокий, коренастый мужчина, весьма схожий по облику с самим Джоном Адамсом, одетый в изысканный костюм с кружевным воротником и манжетами. На его красном лице выделялись седые брови, толстенные губы и пухлый подбородок.

Король выслушал речь с чувством столь же глубоким, какое испытывал сам Джон. Слушая ответ короля, Джон почувствовал, что голос короля дрожал даже сильнее, чем его голос:

— Сэр. Обстоятельства настоящей аудиенции настолько необычны, язык, к которому вы прибегли, настолько соответствует моменту, проявленные вами чувства так отвечают происходящему, что, должен сказать, я с удовольствием принимаю уверения в дружественном расположении Соединенных Штатов и весьма рад их выбору посланника, павшему на вас. Я бы хотел, сэр, верить, что в Америке поймут мое стремление в последнем противостоянии не делать ничего по своей инициативе, и если я делал что-либо, то только в силу своего долга перед моим народом. Буду с вами откровенным, я был бы последним, согласившимся на отделении; но коль скоро оно состоялось и стало неизбежным, то я говорил и говорю сейчас, что первым приму дружбу Соединенных Штатов как независимой державы. Видя ваши чувства и желание принести дань уважения моей стране, я говорю: пусть родство языка, религии и крови обеспечит естественный и полный эффект.

Наступила короткая пауза, король улыбнулся и любезно спросил:

— Вы прибыли из Франции, мистер Адамс?

— Да, ваше величество, всего несколько дней назад.

Король весело рассмеялся:

— Некоторые считают, что из всех ваших соотечественников вы не особенный сторонник французских манер.

Замечание смутило Джона. Его глаза сверкнули, и, слегка улыбаясь, он твердо ответил:

— Такое мнение не ошибка, сир. Я должен признаться, ваше величество, что питаю любовь только к своей собственной стране.

Обладавший мгновенной реакцией король Георг ответил:

— Честный человек не может действовать иначе.

Король повернулся к лорду Кармартену, давая понять, что аудиенция окончена. Соблюдая обычаи двора, Джон, не поворачиваясь, отступил назад и сделал последний поклон у двери. Ожидавший церемониймейстер провел Джона через приемную залу к парадной двери, где лакей вызвал карету. Джон вернулся в гостиницу «Бат».

Абигейл, Нэб и полковник Смит, которым в скором времени также надлежало пройти церемонию представления при Дворе, желали узнать о ритуале каждую, даже самую ничтожную подробность, но их главным образом интересовало, как была принята речь Джона. Сказав, что не гарантирует абсолютную точность слов короля, Джон обстоятельно описал разговор. Абигейл была на седьмом небе. Ведь о холодном приеме стало бы сразу известно через министерство и иностранные посольства.

— Я полагаю, что наше пребывание здесь будет менее трудным, чем мы ожидали, — сказал Джон. — Столь откровенное внимание со стороны короля заставит замолчать многих ворчунов. Но говорить об успехе моей миссии преждевременно.

Последствия сердечной встречи с королем не замедлили сказаться. После полудня и вечером Джона стали осаждать визитеры из английского министерства, из парламента, несколько послов, прежде всего симпатизировавшие послы Швеции и Голландии.

Через пять дней в их номер доставили экземпляр газеты «Паблик адвертайзер». Они прочитали в газете:

«Посол из Америки! Боже мой, какое сочетание! Несомненно, газете не приходилось ранее сообщать о столь экстраординарном событии, да оно и не ожидалось. Ведь о подобном явлении в дипломатическом корпусе трудно было сказать, вызовет ли оно возмущение или будет воспринято как нахальство со стороны назначивших такое лицо или низость со стороны его принимающих. Ничего подобного не бывало при прежних правительствах, даже при правительстве лорда Норта».

Джон и Абигейл посмотрели друг на друга в изумлении. Прекрасный прием у короля был не более, чем звуком фанфар, маршем почетной гвардии по арене Колизея перед смертельной схваткой гладиаторов.

6

Абигейл сосредоточилась на решении двух самых неотложных проблем: торопилась подыскать для посольства дом и усилить внимание к расстраивавшимся сердечным делам Нэб. За полгода Нэб не получила ни одного письма от Тайлера, и, чтобы успокоить дочь, Абигейл напомнила ей, что и она сама подолгу не получала писем от Джона. Нэб холодно ответила:

— Это было во время войны. Капитаны судов часто уничтожали доверенную им личную переписку, опасаясь захвата. Теперь другие условия. Просто мистер Тайлер не побеспокоился написать мне.

— Я просила Джонни по приезде в Брейнтри немедленно посетить его. Через несколько недель мы получим его сообщение.

Нэб так крепко сжала пальцы, что суставы побелели; Абигейл узнала в этом собственный жест в минуты отчаяния.

— Дело не в том, что он не удосужился написать: некоторым трудно выразить на бумаге свои чувства. Но до нас дошло, что мистер Тайлер ведет себя странно, мрачно настроен и не занимается, как положено, адвокатскими делами. Он знает, что должен привести эти дела в порядок перед свадьбой. Я сегодня же напишу мистеру Тайлеру и выложу все, что думаю.

— Не теряй веры, — спокойно сказала Абигейл. — Наслаждайся Лондоном.

Полковник Уильям Смит старался изо всех сил сделать их пребывание в Лондоне приятным. Симпатичный, хорошо воспитанный молодой человек, он согревал семейную атмосферу своей жизнерадостностью, ревностно служил семье Адамс, уделяя наибольшее внимание Нэб и не спуская с нее влюбленных глаз. Поначалу Нэб слегка краснела, а затем, улыбнувшись, сказала Абигейл:

— Должна сказать, что полковник Смит весьма приятный джентльмен, и он способен предложить дружбу.

Поиски дома оказались более сложным делом, чем казалось Абигейл. Она покидала рано утром гостиницу, проезжала по всем предложенным ей адресам, но ничего подходящего за сумму девятьсот долларов в год, не считая налогов в размере двухсот семидесяти долларов, не попадалось. И все же ей повезло. 9 июня она нашла приятный домик на северо-восточном углу площади Гровенор, чуть-чуть в стороне от центра города. Арендная плата была сравнительно невелика по той причине, что дом можно было снять на остающийся срок еще действовавшей аренды, который, по мнению Джона, вполне мог совпадать с вероятным сроком их пребывания в Англии. Поскольку за аренду просили семьсот двадцать долларов в год и владельцы согласились покрасить две комнаты на нижнем этаже, Джон не задумываясь подписал контракт.

Площадь Гровенор — одна из наиболее красивых площадей в Лондоне. Застроенная добротными домами, она была огорожена решеткой и каждую ночь освещалась шестью десятками фонарей. Живая изгородь из подстриженных кустов создавала в центре площади чудесный изолированный парк, куда приходили лишь жители окрестных домов, обладавшие ключами.

В центре зеленого парка высилась конная статуя короля Георга, вокруг нее вились гравийные дорожки с участками, засаженными невысокими деревьями и густым кустарником. Против дома, снятого Джоном, находилась резиденция лорда Норта, а ближним соседом был лорд Кармартен.

Первый этаж арендованного дома был сложен из известняка, три этажа над ним из кирпича. Над первым этажом возвышался балкон, по обе стороны которого шли ряды больших окон. Пятый низкий этаж предназначался для прислуги.

Джон принял меры, чтобы привезти из Гааги свою мебель. Министерство иностранных дел обеспечило провоз багажа через таможню. Поскольку среди мебели, по словам Джона, не было подходящих столов, Абигейл позаботилась о том, чтобы заказать столовую мебель на шестнадцать — восемнадцать персон, больше комната не вмещала. Ей пришлось заменить свою французскую кухонную утварь, не подходившую для английских каминных решеток.