Те, кто охотится в ночи

– Видите ли, я думал, что убийцей может оказаться Гриппен, – сказал Эшер, и дон Симон кивнул, совершенно не удивившись такой версии. – Полагаю, вы тоже так думали.

– Во всяком случае, это приходило мне в голову. Собственно, поэтому я и решил нанять человека. Дело тут даже не в том, что мне не нравится Гриппея, – просто у него были причины желать смерти Кальвара. Ясно было, что Кальвар собирался утвердиться в Лондоне, хотя мы не знали тогда ни о покупке домов, ни о его птенцах. И следы, оставшиеся в комнате Недди Хаммерсмита, напоминали следы Гриппена.

В конце лестницы они приостановились, и Эшер поднял лампу к низкому потолку, осветив подвал. Свет мазнул по пыльным доскам почти пустого угольного ящика и по пыльным клочьям паутины.

– Мог он причинить вред собственному выводку? Дэвис не был в этом уверен.

– Дэвис не знал Гриппена. – Исидро сделал паузу, легкая морщинка пробежала меж его пепельных бровей. – Вы должны понять, что между хозяином и его выводком существуют весьма прочные связи. И дело тут не только в обучении мастерству – у птенца просто нет ни малейшего шанса выжить без посторонней помощи в мире, где легчайшее прикосновение солнечного света воспламеняет его плоть… – Исидро помедлил, но теперь Эшеру не показалось, что тот подбирает нужные слова – скорее испанец решался выговорить то, о чем он молчал 350 лет. – При создании нового вампира разумы мастера и птенца как бы сливаются. Умирающий изо всех сил цепляется за того, кто уже прошел однажды сквозь собственную смерть. По сути дела, – продолжил он, чем-то напоминая демона, пытающегося объяснить, что это значит – жить в окружении темных сил, – «птенец» отдает душу мастеру на подержание, пока… не перейдет грань. Яснее я объяснить не могу.

– Человек должен отчаянно любить жизнь, – сказал Эшер, -чтобы на такое решиться.

– Решиться бывает легче, – заметил дон Симон, – если ваше сердце вот-вот остановится. – Он невесело улыбнулся; лицо его в тусклом свете лампы ожило, став похожим на поблекший, но все же человеческий портрет. – Тонущему все равно, кто бросил ему веревку, – он просто за нее хватается. Но вы понимаете, какое при этом возникает абсолютное превосходство.

Странная, ясная картина возникла в мозгу Эшера: изящный белокурый идальго в расшитом жемчугом черном камзоле придворного лежит, уронив голову в белые цепкие пальцы маленького седого старичка, стоящего перед ним на коленях. «Как хрупкий паучок…» – сказала Антея.

– Поэтому вы так ни разу и не сотворили ни одного птенца?

Исидро даже не взглянул на него.

– Si, – прошептал он, впервые перейдя на родной язык. Он встретился взглядом с Эшером, и странная, несколько растерянная улыбка вернулась вновь.

– Поэтому и по многому другому. Мастер вечно сомневается в своих птенцах, ибо его превосходство подавляет их и унижает В некоторых случаях быть вампиром означает беспрекословное подчинение и восторженную, фанатичную преданность одного другому. Вы ведь обратили уже внимание, насколько мы уязвимы и хрупки, и можете представить, какой силой воли следует обладать, чтобы все это выдержать… Да, разумеется, – продолжил он, весьма неожиданно возвращаясь к начальной теме разговора, – я заподозрил, что Гриппен расправляется с собственными птенцами: с Лоттой – за дружбу с мятежником, с Недди – за безволие и уступчивость; Дэнни Кинг, правда, безоговорочно признавал превосходство Гриппена, но ненавидел за то, что Чарльз и Антея тоже от него зависят. Многие детали указывали на то, что убийца – вампир, а Гриппен просто напрашивался на эту роль. Но здесь, как вы сами говорите, действовали двое убийц, да еще и днем.

Он помолчал секунду, искоса разглядывая Эшера. Затем продолжил:

– Мне кажется, то, что вы ищете, вон там.

Холодные пальцы взяли лампу из рук Эшера, и дон Симон шагнул с последней ступеньки в подвал.

То, что Эшер принял сначала за особенно густую тень, оказалось отверстым прямоугольным проемом пяти футов высотой. Толстая дубовая дверь была распахнута. Они вошли, и лампа осветила старую кладку, средневековый крестовый свод, уводящие вниз истертые ступени каменной винтовой лестницы.

– Когда-то на этом фундаменте стоял торговый дом, – сообщил вампир, пересекая помещение. – Позже здесь располагалась гостиница «Глобус и бык». Подлинная надпись, конечно, была «Благослови Бог», но после того, как здание подожгли головорезы Кромвеля, девиз сильно пострадал и был восстановлен неправильно.

Они спустились по винтовой лестнице в еще один подвал – маленький, голый, круглый, с четырьмя кирпичами, на которых раньше, несомненно, стоял гроб.

– В Лондоне множество таких уголков, – продолжил Исидро. – Дома строились на старых фундаментах спустя долгое время после пожаров, и строители не могли знать о монастырских подвалах и винных погребах.

Эшер подошел к кирпичам, задумчиво изучил их расположение, затем вернулся к лестнице и осветил фонарем первый ее виток. Не произнеся ни слова, поднялся по ступенькам, внимательно осматривая стены. Дверь запиралась изнутри. Висячий замок был цел, но петля вырвана из дерева с корнем.

– А снаружи он не запирал подвал, когда уходил?

– Когда он уходил, – сказал Исидро, – чем бы мог поживиться вор в этом подвале? Разве что пустым гробом. – Тихий голос вампира гулко отражался от каменных сводов. – Не сомневаюсь, что это одно из укрытий Кальвара. Дэвис мог знать о нем и прийти сюда, когда убежище потребовалось ему самому.

– Но пользы ему это не принесло. – Эшер почесал ус, выудил из кармана ключи, найденные среди останков Забияки Джо, и начал по очереди примерять к замку. – Просто убийцам прибавилось работы – тащить гроб в кухню, к открытым окнам. – Второй ключ из связки подошел; Эшер отметил его, отправил в карман и снова принялся изучать стены и лестницу. – Кальвар был хозяином Джо и, конечно, использовал его знание района, когда приобретал недвижимость, так что у Дэвиса вполне могли быть дубликаты ключей. – Эшер нахмурился, не найдя того, что искал, даже с помощью лупы. – Дэвис сказал, что Кальвар мертв, и, кажется, был в этом уверен.

– Может быть, он похоронил его, как Антея и я похоронили Дэнни и беднягу Неда Хаммерсмита. Беднягу… – Исидро помолчал, оглядывая узкие ступени. Тонкие брови его чуть сдвинулись. – Но если гроб был вынесен наверх из подвала…

– Совершенно верно. Один человек не мог бы поднять гроб с телом по винтовой лестнице с такой легкостью, что даже не исцарапал стен и косяков. Даже таща его вдвоем, они должны были оставить множество следов. Там, в верхнем подвале, уже достаточно света, чтобы сжечь плоть вампира, так что отдельно они тело и гроб тоже не могли нести. И, наконец, сама дверь.

Дон Симон поднялся к нему по лестнице и осмотрел вырванную с болтами петлю. В охряном свете лампы его глаза, казалось, потемнели – вампир начинал понимать.

– Никаких следов лапки на косяке, – сказал он, и Эшер отметил, что Исидро употребил название гаечного ключа елизаветинских времен.

– Да, – сказал Эшер. – Точно так же, как и следов лома. Петля была вырвана простым рывком. И опять-таки, если не ошибаюсь, это лежит за пределами человеческих возможностей.

В наступившей тишине Эшер слышал отдаленный стук дождинок по стеклам. Затем Исидро сказал:

– Но это не мог быть вампир. Даже если он был в перчатках, чтобы не обжечься об осиновый кол, его бы сожгло дневным светом.

– Вы в этом уверены? – Эшер вернулся в освещенную газовым рожком кухню. Пустой гроб зиял на изношенном грязном линолеуме пола. В свечном ящике у плиты Эшер нашел огарок, зажег от лампы и двинулся к двери, ведущей в жилую половину дома.

– Кальвар рассказывал когда-нибудь о Париже? О причинах отъезда?

– Нет. – Исидро скользнул вслед за ним – бесшумный призрак в сером костюме. Вспыхнул газ. На полу в передней лежал ровный нетронутый слой пыли.