Те, кто помнил Цветаеву

И тащишь непосильный груз

Всех красок, всей любви, всех муз, —

— Весь сбор земного винограда.

(

Москва, 23 мая 1933 г.

)

Марине Цветаевой, март 1922

Ты входишь музыкой и ветром

Колдуешь словом — до утра,

Я слушаю — струенье Леты,

Я слышу — в мире нет утрат.

Неисчерпаемая радость,

Нечеловеческая грусть;

Под бубенцовою усладой

На всю заржавленную Русь.

Пусть на весах своих бумажных

Слепцы без плоти и души

Пытаются с усмешкой важной

Над пеньем ветра суд вершить, —

Пой вероломством, пой любовью

Над каждым лбом, что сонно хмур,

— Жар-птица с золотою кровью,

Дыханьем каждым — трубадур!

Марине Цветаевой. 22.VI.1922

Рвать цветы, но не вязать букеты,

Проходить ненужные мосты —

Так живем на свете — я и ты;

Это потому что мы поэты.

Отражая все земные светы,

Лишь своей не скажем полноты.

Мы с тобой больны от красоты

И от блеска снящейся нам Леты.

Может быть, рассеянных нас много?

Люди милые, что скажете нам?.. что?

Мы любимые приемыши у Бога,

И за память твердую: «всё – сон»

Лучшую из явей дал нам Он.

На склоне лет Звягинцева оставила интересные воспоминания о своих именитых друзьях и знакомцах (Екатерине Рощиной-Инсаровой, Валерии Брюсове, Борисе Пастернаке и др.), частично опубликованные в советской печати.

В 1917 году она успешно окончила курсы сценического искусства Е. Н. Музиль и стала профессиональной актрисой. В 1917–1922 годах работала в профессиональных столичных труппах — в театре Комедии, затем театра Мейерхольда, во Втором Советском передвижном театре, в Театре РСФСР.

В 1922 году Звягинцева навсегда ушла со сцены, много занималась переводами, свои стихи начала писать только в 1964 году.

***

Ни твоей, ни своей, ничьей —

Никакой не хочу иронии.

Прятать боль под бронёй речей!

Не нуждаюсь в их обороне я.

Если боль — так пускай болит,

Если радость — пусть греет, радуя.

Не к лицу нам, боясь обид,

Жар души заменять прохладою.

Снег идёт — он и бел как снег,

Небо синее — значит синее.

Если смех — так не полусмех,

И никак уж не над святынею.

Я хочу прямой красоты,

Не лукавого обольщения,

Я хочу, чтоб заплакал ты

От восторга, от восхищения.

Как ни смейся, как ни язви —

Это дело для всех стороннее.

Людям нужен лишь свет любви,

А не злой холодок иронии.

***

Ну как же не бывает чуда!

А наши замыслы, мечтанья,

Пришедшие невесть откуда,

А слов певучих сочетанья.

Нечаянная встреча с другом,

Почти похожая на счастье,

Заболевание недугом,

Который называют страстью!

Да что там чувства! Даже листья

На улице осенней мокрой.

Какой Сарьян, взмахнувший кистью,

Писал их суриком и охрой?

Потом зима, весна и лето —

Ещё три настоящих чуда.

А как назвать иначе это,

Никто не выдумал покуда.

А музыка, а лес, а горы

И море, ну, конечно, море,

Степные знойные просторы

С полынью горькою, как горе…

Да я бы сотни насчитала

Земных чудес. Одно лишь худо:

Магического нет кристалла,

Чтоб всем увидеть в чуде — чудо.

***

Непреодолимый холод.

Кажется, дохнешь — и пар!

Ты глазами только молод,

сердцем ты, наверно, стар.

Ты давно живешь в покое…

Что ж, и это благодать!

Ты не помнишь, что такое,

что такое значит ждать.

Как сидеть, сцепивши руки,

боль стараясь побороть…

Ты забыл уже, как звуки

могут жечься и колоть…

Звон дверных стеклянных створок,

чей-то близящийся шаг,

каждый шелест, каждый шорох,

громом рушится в ушах.

Ждешь — и ни конца, ни края