Те, кто уходят

– Вы художник? – спросил по-итальянски сидевший справа от него Антонио.

– Я плохой художник. А вот как коллекционер я лучше, – ответил Рей.

У него не было ни сил, ни интереса спрашивать про работу Антонио. Коулман упоминал, что Антонио – художник.

– Очень рада видеть вас наконец, – сказала Инес Рею. – Думала, мы встретимся в Риме.

Рей слегка улыбнулся, не зная, как ответить. Это не имело значения. Он чувствовал, что Инес симпатизирует ему. Она пользовалась хорошими и довольно сильными духами, была одета в зеленое с черным трикотажное платье и носила серьги с подвесками зеленого камня.

Подошел официант, и они сделали заказ. После чего Инес спросила у Рея:

– Вы возвращаетесь в Штаты?

– Вообще-то, да. Но сначала лечу в Париж. Нужно встретиться там с некоторыми художниками.

– Мои работы его не интересуют, – пробормотал Коулман через сигарный дым.

– Ах, Эдвард, – сказала Инес, произнося его имя как «Эдуард».

Рей притворился, что не расслышал. Его не привлекала нынешняя поп-артовская фаза творчества Коулмана, но ему просто никогда не приходило в голову пригласить Коулмана в свою галерею. Коулман теперь считал себя «европейцем». Насколько знал Рей, Коулман не был и не хотел быть представлен в какой-либо нью-йоркской галерее. Он бросил работу инженера-строителя, когда Пегги было четыре года, и тогда же начал рисовать. Рей симпатизировал ему за это, а мать Пегги за это же самое развелась с ним и забрала Пегги себе. (И может быть, тут не обошлось еще без одной женщины.) Не прошло и года, как мать Пегги погибла в автокатастрофе. Коулману, жившему тогда в Париже, сообщили, что у него на попечении дочь и что его покойная жена, богатая женщина, учредила фонд Пегги, к которому Коулман не имеет права прикасаться, но из которого будет оплачено образование девочки, а по достижении двадцати одного года этот фонд будет приносить ей доход. Обо всем этом Пегги рассказала Рею. Пегги исполнился двадцать один, когда они уже состояли в браке, и четыре месяца она получала доход. Она объяснила Рею, что не может передать деньги отцу или кому-нибудь другому. А в случае ее смерти все деньги отойдут ее тетушке в Америке.

– Вы собираетесь открыть галерею в Нью-Йорке? – спросила Инес.

– Да. Мой партнер, Брюс Мейн, пока еще не нашел помещение. Мы пытаемся. – Рей говорил с трудом, делая над собой усилие. – У меня эта идея давно родилась. Мы с Пегги… мы… – Он невольно посмотрел на Коулмана и увидел, что тот впился в него своими расчетливыми глазками. – Мы собирались уехать в Нью-Йорк, проведя год на Мальорке.

– Чуть больше года, – вставил Коулман.

– Пегги хотела остаться подольше, – сказал Рей.

Коулман пожал плечами, словно выражая недоумение или подчеркивая, что желание Пегги не осуществилось.

– В Венеции вы тоже встречаетесь с художниками? – спросила Инес.

Рей был благодарен ей за вежливый тон.

– Нет, – ответил он.

Принесли заказ. Рей заказал себе каннеллони. Мясо было отвратительное, а макароны, мягко говоря, неаппетитные. Коулман же поглощал еду с аппетитом.

– Так о чем ты хотел поговорить? – спросил Коулман у Рея, налив из графина вино сначала себе, а потом Рею.

– Не могли бы мы встретиться завтра? – ответил вопросом Рей.

Антонио ловил каждое их слово, прислушиваясь к разговору, и Рей был склонен относиться к нему как к кому-то незначительному; но едва он подумал об этом, ему пришло в голову, что Антонио, возможно, напарник Коулмана, молодой человек, который за небольшие деньги поможет ему избавиться от Рея. Он взглянул в блестящие темные глаза Антонио, посмотрел на его большой рот с довольно толстыми губами, лоснящимися от оливкового масла, но не смог прийти ни к какому выводу относительно него. А Коулман, разговаривавший с Инес, не ответил на его предложение о завтрашней встрече.

– Где ты остановился? – спросил Коулман у Рея.

– В пансионе «Сегузо».

– Это где?

– У Академии.

В задней части зала за большим столом, окруженным людьми, было очень шумно.

Рей наклонился к Коулману и сказал:

– В какое время завтра мы могли бы встретиться?

– Не уверен насчет завтра, – ответил Коулман, поглощая еду и не глядя на Рея. – У нас тут есть друзья. И сегодня вечером они присоединятся к нам. – Коулман посмотрел на дверь, потом на часы. – Во сколько они обещали? – спросил он у Инес.

– В половине десятого, – ответила Инес. – Ты же знаешь, они едят рано.

Рей молча выругал себя за то, что приехал сюда сегодня. При сложившихся обстоятельствах ему не оставалось ничего иного, кроме как оставаться учтивым и уйти при первой же возможности. Но он не мог придумать ничего, абсолютно ничего, чтобы сказать Инес. Ни одного слова хотя бы о Венеции.

Время тянулось медленно. Антонио говорил с Инес и Коулманом о скачках в Риме. Он был полон энтузиазма. Рей не мог это слушать.

Коулман встал, бросив на стол салфетку:

– Ну что? Лучше поздно, чем никогда. Вот и они!

К столу подошли мужчина и женщина, и Рей с трудом попытался сосредоточиться на них.

– Привет, Лаура! – сказал Коулман. – Френсис, как поживаете? Мистер и миссис Смит-Питерс, мой… бывший зять Рей Гаррет.

Рей встал и вежливо подтвердил это грубоватое представление, а также принес недостающий стул. Новоприбывшие выглядели как обычные средние американцы лет пятидесяти пяти, и, судя по их виду, деньги у них водились.

– О, мы уже поели, спасибо, – сказала Лаура Смит-Питерс, усаживаясь. – Мы ведь американцы. Мы по-прежнему предпочитаем ужинать около восьми, – сказала она, обращаясь к Инес.

У нее были рыжеватые волосы и высокий, довольно гнусавый голос. По тому, как она произносила «р», Рей заключил, что она родом из Висконсина или Индианы.

– А мы на полупансионе в «Монако» и сегодня решили поесть там, потому что на ланч ездили в другое место, – с шутливой точностью сказал мистер Смит-Питерс, и на его птичьем лице, обращенном к Инес, появилась улыбка.

Рей почувствовал, что миссис Смит-Питерс собирается заговорить с ним, несомненно о Пегги, и приготовился.

– Мы очень огорчились, узнав об этой трагедии в вашей жизни, – сказала она. – Мы знали Пегги с ее восемнадцати лет. Но не очень хорошо знали – она все время была занята учебой. Такая милая девушка.

Рей кивнул.

– Мы из Милуоки. Вернее, я. Мой муж калифорниец, но мы большую часть жизни прожили в Милуоки. Если не считать последнего года. А вы откуда?

– Из Сент-Луиса, – ответил Рей.

Коулман заказал еще литр вина и бокалы для Смит-Питерсов. Но миссис Смит-Питерс не хотела вина и в конце концов, поддавшись уговорам Коулмана, согласилась выпить чаю.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Рей у мистера Смит-Питерса, чувствуя, что этот вопрос не доставит неудобств.

– Производством спортивного оборудования, – без промедления ответил мистер Смит-Питерс. – Мячи для гольфа, теннисные ракетки, оборудование для подводного плавания. В Милуоки сейчас всем командует мой партнер по бизнесу, а мне доктор прописал полный покой. Инфаркт год назад. И вот теперь мы рискуем сломать себе шею, когда поднимаемся по трем пролетам каменной лестницы во Флоренции [10] – мы там сейчас живем, – и носимся по Венеции…

10

Имеется в виду лестница в так называемой библиотеке Лауренциана, построенной по чертежам Микеланджело. Знаменитая лестница в библиотеке признана шедевром архитектуры.