Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент
Шрифт:
– Ну, рассказывай. Выгорело наше дельце? – сказал Родас.
– Твое здоровье! – Васкес поднял стопку.
– Твое, старикан!
Хозяин, подошедший к столику, машинально поддержал тост:
– Ваше здоровье, сеньоры!
Оба опрокинули стопки.
– Ни черта но вышло… – Васкес выплюнул эти слова вместе с пенистой слюной и остатком агуардиенте [135] . – Помощник начальника своего крестника подсунул. Стал я, значит, намекать на тебя, а он уж тому обещался. Дерьмо, видать, этот крестничек.
135
Агуардиенте – алкогольный
– Да уж не иначе!
– Ну, сам понимаешь, куда нам против начальства!… Я ему и так и эдак… хочет, мол, на секретную, и парень толковый.
– А он что?
– Занято, мол, крестника берем. Скажу я тебе, раньше легче было. Раззвонили, что служба выгодная, все и прут.
Родас пожал плечами и что-то пробормотал. Он очень рассчитывал на это место.
– Да ты брось, не горюй! Другое место найдем, я тебя пристрою! Ей-богу, пристрою! Теперь, знаешь, дела такие заворачиваются, много мест будет! Не помню, говорил я тебе… – Васкес осмотрелся. – Нет, не скажу!
– Твое дело!… Не хочешь, не надо!…
– Тут, понимаешь…
– Да не надо, не говори, никто за язык не тянет! Сам начал…
– Да ладно, чего ты! Напился, что ли?
– Молчи-ка ты лучше, очень мне надо! Не доверяешь – и черт с тобой! Как баба, честное слово! Кто тебя спрашивал?
Васкес поднялся – не подслушивает ли кто – и, подвинувшись к Родасу, который обиженно отворачивался, тихо сказал:
– Не полню, говорил я тебе, нищие эти, которые там в Портале ночевали, так вот нищие эти дали, значит, показание и теперь доподлинно известно, кто полковника пришил… – И громко: – Как, как, говоришь? – И снова тихо, тоном человека, поверяющего государственную тайну: – Генерал Эусебио Каналес и лиценциат Абель Карвахаль…
– А тебе разрешили рассказывать-то?
– Сегодня приказ вышел об их, значит, аресте, так что можно…
– Ну и дела!… – Родас немного успокоился. – Говорят, полковник тот на лету муху сбивал, никому спуску не давал, а вот – голыми руками взяли. Задушили, как курицу! Всегда в жизни так – главное, чтоб решиться. Ученые, видать, люди!
Васкес глотнул агуардиенте и позвал хозяина:
– Еще две стопочки, дон Лучо!
Дон Лучо наполнил две стоики, сверкая черными шелковыми подтяжками.
– Ну, еще по одной! – крикнул Васкес, сплюнул и про цедил сквозь зубы: – Сам знаешь, не могу полную стоику видеть. А не знаешь – так знай. Твое здоровье!
Родас стряхнул рассеянность и поспешил чокнуться. И, ставя на стол пустую стоику, воскликнул:
– Дураки будут эти самые убийцы, если обратно к Порталу придут!
– А кто тебе сказал, что они придут?
– Чего?
– Га… вот чего! Ха-ха-ха! Смех, ей-богу!
– Брось ты! Я что говорю? Если известно у вас, кто его тюкнул, нечего их на площади дожидаться. Так они тебе и придут! Не иначе, ради турков ты все у Портала шляешься! А?
– Не знаешь, не говори!
– А ты не заливай! Дурака нашел!
– Что тайная полиция у Портала ходит, совсем это не к тому убийству, и не твое собачье дело…
– Может, не собачье, а мое!…
– Да брось, я серьезно говорю! О том убийстве и разговору пет. Ей-богу! Ввек тебе не додуматься, кого мы там сторожим! Мы одного дурачка дожидаемся.
– Будет врать-то!
– Помнишь, немой одни все бегал, ему еще «мама» кричали? Длинный такой, тощий, ноги кривые… Помнишь, а? Ну, как же! Вот его самого и ждем, три дня как сбежал…
И Васкес положил руку на револьвер.
– Брось,
не смеши!– Да какой тут смех! Верно говорю, ей-богу, верно! Сколько народу перекусал! Доктора и прописали – порцию, значит, свинца!
– Ты мне зубы не заговаривай! Убийц этих самых полиция твоя дожидается, которые полковнику шею свернули, вот кого!
– Ой, господи! Заладил! Немого ждем, понял? Дурачка немого, сколько тебе говорить?
Стоны Пелеле червем извивались по улице. Он волочил изболевшееся тело – то на руках, отталкиваясь носком здоровой ноги, животом по камням, то на бедре, упираясь локтем и поджимая ногу. Наконец показалась площадь. Не коршуны ли шуршат на деревьях парка, иссеченных ветром? Пелеле стало страшно, он долго лежал без сознания; невыносимая жажда обжигала язык, сухой, пересохший, распухший, как мертвая рыба, п холодели мокрые ляжки, как половинки ножниц. Со ступеньки на ступеньку взбирался он, со ступеньки на ступеньку, как издыхающая кошка, и скорчился в тени. Глаза мутные, рот разинут, лохмотья затвердели от крови и грязи. Тишина плавила шаги последних прохожих, позвякиванье жандармских сабель, мелкие шажки собак, рыскающих в поисках кости, шорох бумажек и листьев, занесенных ветром к берегам Портала.
Дон Лучо снова наполнил две двойных стопки, известные под названием «двухэтажных».
– То есть как это так? – твердил Васкес еще писклявей, чем обычно, и сплевывал па пол. – Я ж тебе говорю, сижу это я сегодня часиков в девять… вернее сказать, в полдесятого… как раз сюда собирался… Сижу это я у моей Удавихи, и заходит какой-то тип, пива спросил. Она, значит, пиво ему выставила. Он еще спросил, и дает сотню. У нее, ясное дело, сдачи не было, побежала разменять. Ну, я как того тина увидел, сразу смекнул, что дело неладно. И как в воду глядел! Дом там напротив есть, и выходит оттуда девица, и только она вышла – он шасть следом! Тут, понимаешь, хозяйка вернулась, я, значит, к ней полез, она не дается…
– А сотня…
– Да нет, ты слушай. Схватились, значит, мы, а тут опять тот тип. Увидал он, как это мы с ней, размяк и говорит, что, мол, втрескался он в дочку генерала Каналеса, хочет из дому увести, и непременно чтоб сегодня ночью. Это она самая и выходила – сговориться, значит. Ну, стал он меня просить, помоги, мол. А я что? Мне на площадь надо было – служба!…
– Ишь ты! А не врешь?
Родас проглотил слюну.
– Я этого типа не один раз видал, у Президента во дворце…
– Родственник, надо понимать!
– Нет, какое там! А вот мне что невдомек – чего ему так приспичило, чтоб сегодня ночью? Видать, пронюхал он про генерала и надумал ее, значит, увести, когда солдаты старика потащат.
– Уж это как пить дать!
– Ну, еще по одной – и марш!
Дон Лучо наполнил стопки. Друзья выпили. Сплюнули на старые плевки и на окурки дешевых сигарет.
– Сколько с нас, дон Лучо?
– Шестнадцать песо, четыре…
– Это с каждого? – удивился Родас.
– Как можно! С обоих, – ответил хозяин.
Васкес отсчитал ему в руку несколько бумажек и четыре монетки.
– Будь здоров, дон Лучо!
– До скорого, дон Лучито!
Им вторил голос хозяина, провожавшего их до дверей.
– Ух, черт, холод какой! – воскликнул Родас, засовывая руки в карманы брюк.
Потихоньку добрели они до угла и остановились у Портала Господня по просьбе Васкеса, который, совсем разнежившись, с наслаждением потягивался.
– Чего нос повесил? – говорил он. – Сегодня у меня праздничек! Я тебе говорю, праздничек у меня!