Те же и Скунс
Шрифт:
Плещеев подошел к прилавку и, сделав вид, будто его страшно интересуют названия книг (на самом деле Карамзин был давно забыт и вычеркнут из списка приоритетов), боковым зрением профессионально изучал свой «объект». По правде говоря, девушка того стоила. На ней была узенькая чёрная юбочка, подчёркивавшая безупречную линию бедра и очень тонкую талию; стройные загорелые ножки обуты в простые, но очень изящные итальянские лодочки… Взгляд Плещеева переместился выше. Чёрная маечка открывала стройную шею и плечи, точёный маленький подбородок… Завершался «объект» чудесными белокурыми (не крашеными! на это у Плещеева
Да-а-а… Вот уж грех не использовать свои умения иногда и вне службы…
…Правильные некрупные черты, красиво очерченные губы… А выражение глаз!.. Не дурочка, далеко не дурочка, сразу видно. Не из тех, кто пришел купить умную книгу, чтобы перед приходом «культурных» гостей поставить её на самое видное место в шкафу или, прочитав предисловие, покорять интеллектуальную компанию эрудицией…
– Покажите, пожалуйста, «Критику способности суждений», – попросила незнакомка, указывая на книгу в неброской жёлтой обложке.
Плещеев аж присвистнул про себя: философиня!.. Он ощутил, что наметившееся приключение обрело последний штрих, последнюю крупинку приправы, сообщающую ему должную пикантность и остроту.
И с чего он прежде считал, будто женщина, интересующаяся философией, тем более стариком Иммануилом, должна быть непременно мымрой в очках с толстыми стеклами, в бесформенном серо-коричневом балахоне и с ядовито дымящей папиросой в зубах?..
– Двенадцать тысяч! Всего-то! – вслух изумилась незнакомка. – Таких денег не бывает!
Раскрыла кошелёк и принялась отсчитывать нужную сумму.
– Платите в кассу, – равнодушно сказала продавщица.
– Извините, – слегка смутившись, улыбнулась девушка. – Привыкла к лоткам…
Она отправилась в кассу, и Плещеев незамедлительно обернулся, чтобы как следует рассмотреть «объект эстетического наслаждения» сзади. И скоро признал, что тыл производил не меньшее впечатление, чем вид сбоку.
Девушка вернулась, отдала чек, взяла книгу, положила её в сумку (не этакую изящную фитюльку, куда влезает лишь пудреница, помада и носовой платок; в руках у неё был настоящий дамский портфель, где можно носить доклады и диссертации), и не спеша вышла из магазина. Плещеев остался в рассеянности стоять у прилавка, тупо глядя на книги.
– Вас что-то интересует? – любезно спросила продавщица.
– Да я так… – опять не вспомнив о Карамзине, ответил Плещеев. – Просто смотрю…
Увы, увы!.. Пора было выкинуть «прекрасный объект» из головы и возвращаться к повседневности. Сергей посмотрел новинки в других отделах, постоял в компьютерном закутке, облизываясь на ноутбук самой последней модели, потом не торопясь вышел на улицу. Ещё минута – и голубая «девятка» влилась в поток машин на Литейном.
Он уже пересёк Невский и проворно двигался по Владимирскому, когда перед светофором его руки вдруг сами собой включили поворотник и крутанули руль, заставив машину виртуозно перестроиться в левый ряд.
Ибо через пешеходный переход, прямо перед капотами пыхтящих автомобилей, на другую сторону Владимирского шествовала белокурая девушка в черной юбочке и итальянских лодочках, с большой деловой сумкой, содержавшей в себе третье по счету из главных сочинений великого немецкого философа Иммануила Канта.
Воистину, есть предел человеческой твёрдости
и воздержанию!.. Крепость под названием «Сергей Петрович Плещеев» пала без единого выстрела.Девушка неторопливо перешла проспект и стала удаляться по перпендикулярной Владимирскому улочке. Загорелась стрелка, и Сергей ринулся следом так, будто от этого зависела его жизнь.
В несколько секунд он обогнал свой «эстетический объект», и послушная машина замерла перед небольшим кафе с милым названием «Эльф». «Действительно, эльф… эльфа… эльфийка? Как там у Толкина эльфийских девушек называли? Фея?..»
И вот, когда до плещеевской «девятки» ей оставалось пройти ровно пять шагов, Сергей открыл дверцу, выпрыгнул наружу и направился прямо к девушке.
По части неожиданных эффектов он был признанный мастер.
– Извините, – улыбнулся он, поправляя очки. – Понимаете… я только что видел вас в книжном магазине и хотел бы спросить кое о чём.
Девушка подняла глаза, и он отметил, что она совсем не испугалась его.
– Вы меня не заметили, хотя я рядом с вами стоял, – Сергей Петрович дружески улыбнулся. – Хотите, докажу? Вы купили «Критику способности суждений» за двенадцать тысяч рублей. И порывались заплатить продавщице, потому что привыкли к лоткам!
– Верно, – помедлив, согласилась девушка, и Плещеев понял, что начало положено.
– И вот я надумал выяснить у умного человека…
Вы позволите?
– С-слушаю вас… – все еще немного настороженно ответила «философиня».
– Видите ли… я хотел спросить, что вы думаете об антиномиях Канта? Моему поколению с пеленок внушали… ну, помните, три источника марксизма, немецкая классическая философия… Гегель, Кант… А теперь я где-то вычитал, что на самом деле в системе Канта все иначе!
Девушка наконец улыбнулась:
– Так с ходу этого не объяснишь…
– Зачем же с ходу? – не растерялся Плещеев, – Давайте зайдём в кафе, вот оно, кстати, тут рядом… и за чашечкой кофе вы всё мне расскажете. Я вас приглашаю как консультанта по философии Канта… Господи, уже и стихами заговорил…
– Ну, раз так… – девушка тоже засмеялась. – Честно говоря, я вовсе не возражаю. Я очень люблю это кафе.
«Эльф» действительно оказался очень милым – небольшое, уютное, тихое заведение. Сюда не ходили ни молодцы в малиновых пиджаках, ни валютные путаны, ни юная поросль в косухах и банданах… разве что время от времени нарушали общее благолепие косматые художники с Пушкинской, 10. Но сейчас не было и их, только чинно сидели за угловым столиком мама, папа и сынок-дошколёнок, с аппетитом уписывавший за обе щеки пирожное.
– Что желает дама? – спросил Плещеев. – Кстати, я забыл представиться. Сергей.
– Даша, – просто ответила девушка.
Они разместились за столиком у окна. Даша маленькими глотками прихлёбывала кофе, время от времени откусывая крохотные кусочки от пирожного.
– Вы обещали мне про Иммануила Канта… – прервав любование, напомнил Плещеев.
– Он был человек очень нетривиальный, – начала рассказывать Даша. Чувствовалось, что предмет свой она любила и знала. – Никуда не уезжал из Кенигсберга и преподавал в университете географию, причем рассказывал о городах и странах так красочно, как будто видел их своими глазами. Жил один в маленьком домике…